Меня что-то необъяснимо тревожило, поэтому я поспешила вернуться домой. Рассказала тётке что видела машину реанимации, она успокоила меня, что ещё больше часа до "нашей" машины и если что, нам бы позвонили. Телефон молчал. Я пыталась взять себя в руки, но мне это не удавалось, моя нервозность передавалась детям и они капризничали, хорошо ещё, что было кому за ними присмотреть.
Раздался звонок в дверь, я ринулась открывать, засучая на ходу рукава, я готова была таскать оборудование сама, лишь бы успеть все установить и подключить. .
На пороге стояла незнакомая женщина в классическом костюме, поздоровались, как-то представилась и назвала мамину фамилию имя отчество, год рождения и выжидательной наменя уставилась, а я на нее.
-Ваша?- строго спросила женщина,
- Мама- ответила я.
Она протянула мне листы и спросила сколько я готова потратить на похороны. Я захлопнула дверь у нее перед носом, меня возмутило, что они продают услуги ещё живому человеку. Не успела я открыть рот, снова раздался звонок в дверь, на этот раз был мужчина. Женщина не ушла, она так и стояла на площадке перед дверью и переругивались с мужчиной насчёт клиента Мужчина задал мне тот же вопрос что и женщина ранее. Я вспылила и поинтересовалась, кто дал им право лезть к родственникам тяжело больного человека с таким предложением.
И тогда мужчина произнес: " Так Вы не знаете?"
-Чего?- дернулась я, заранее зная ответ и боясь его услышать.
-Где она?
И он назвал мне адрес.
Это адрес который был указан в истории болезни как домашний. Там она жила. Но там ее не ждали, ее ждали здесь.
Почему, почему, почему. Сто тысяч почему и не одного ответа.
Все пошло не так.
Нарушены все договоренности. Пациента привезли в другое время, на другой адрес. Это нельзя изменить или исправить. В дороге маме стало хуже, произошел сбой дыхательной функции, аппарат искустенной вентиляции помогал плохо, врачи поторопились доставить пациента к родственникам, чтобы не умер в машине и им не пришлось бы писать объяснительные.
Я слышала, что служба на скорой помощи частично очерсивляет души, иначе никак, я не знаю и стараюсь не судить о поступке тех медиков. Но мне кажется, так нельзя, их поступок неприемлем и страшен. Как и мое отношение к матери. Поэтому запрещаю себе их судить.
Маму доставили по месту жительства, под руки вывели из машины, никого не смутило, что тяжелобольного человека никто не встречает. Доктор сняла с нее кислородную маску, вручила ей пакет с вещами и предложила присесть на лавку около подъезда и дождаться родственников ( я знаю эти подробности со слов маминой соседки, которая была в тот момент на балконе и все видела. Соседка попросила врачей остаться, оказать помощь, но те сославшись на срочный вызов уехали. Соседка поспешила спуститься).
Она не успела. Никто не успел. Мама не смогла дойти до лавочки. Она начала задыхаться, попыталась присесть на вкопанное на въезде во двор колесо. Не смогла. Не хватило сил. Она тяжело опустилась на землю около колеса, она с трудом втягивала воздух и смотрела в небо.
Я бежала со всех ног, я опоздала. Я издалека увидела полицейскую машину возле подъезда, соседку со второго этажа и белую простыню возле колес, из под нее ноги.
Я подошла и хотела отдернуть простыню, но стоящий рядом полицейский начал на меня орать. Я слышала его, но не понимала слов. Я присела на корточки возле нее, поправила задравшийся халат, подвернула пакет с вещами. Полицейский попытался меня оттащить, орал что труп с улицы, нельзя трогать до приезда экспертов, но тут подоспела моя тетка и оттащила полицейского от меня. А я медленно поправляла на ней одежду и не решалась посмотреть на лицо. Я отодвинула простыню с ее лица и не узнала ее. Я не знала человека который был передо мной, я отказывалась ее узнавать в этой незнакомой женщине. Лицо было изможденно худым и каким-то пепельно-желтым, глаза окружены темными кругами, заострённый нос и скулы, тонкие серые сухие губы. Лицо было запрокинуто вверх как будто она смотрела в небо до последнего вздоха. И волосы, мамины рыжие волосы были седыми.
Она стала маленькой и худенькой, как подросток, я не узнавала мою маму.
Ее застегнули в черный пакет и увезли.
Пустота.
На меня обрушилась пустота.
Я вдруг поняла, осознала, что ее больше нет.
И не сказать прости.
И не обнять.
Ей могло исполниться 47 через четыре дня. Она ушла раньше.
Я вдруг почувствовала себя одинокой и очень маленькой девочкой на огромном земном шаре.
Все проблемы отошли в тень. Осталась боль. Боль утраты.
Я пригласила агента который в январе организовывал похороны деда, он всё сделал.
Я неделю пролежала на кровати отвернувшись лицом к стене. Я ничего не ела и не помню как вставала. Мне все время советовали поплакать, говорили что так станет легче, но слез не было. На седьмой день я согласилась попить молока, потом согласилась встать. Меня шатало. Я и раньше толстой не была, теперь весы показывали 48. Отвели 9 дней, начало отпускать.
Я благодарна своей бабушке и тётке которые все это время присматривали за моими детьми.
Сердобольные родственницы вызволили моего загулявшего мужа, он приехал чтобы забрать нас домой. Чтобы вернуть меня к проблемам моей семьи. И эти проблемы перестали мне казаться казаться неразрешимыми, я стала их медленно разрешать, одну за другой и жить дальше. Жить без мамы. Я простила себя, потому что думаю, что она меня простила. Она редко приходит код мне во сне, ничего не просит.
Я иногда разговариваю с ней, думаю о ней и говорю. Я уверена, она меня слышит. И я по-прежнему маленькая девочка на большом земном шаре.