Недавно в Бертгольд Центре завершились две выставки художниц Алёны Королёвой и Анны Прилуцкой. Мы решили, что несмотря на неожиданное и преждевременное завершение, мы хотим, чтобы о ней узнали те, кто не успел её увидеть.
Автор Проекции и студентка Смольного института свободных искусств и наук Екатерина Полякова, независимо от художников и редакции подготовила рецензию, которой мы рады с вами поделиться.
В начале мая в Фотодепартаменте прошли две выставки молодых художниц: Thanks for fun Алены Королевой и Полуфабрикат Анны Прилуцкой. Как отмечают кураторы выставок Юрий Гудков и Надя Шереметова, оба проекта отличаются процессуальностью и представляют собой прохождение пути с последовательными этапами.
Выставка Thanks for fun устроена как классический праздник с воздушными шариками и тривиальным набором игр вроде дартса и лабиринта, а участие в них позволяет зрителям достичь, мягко говоря, неожиданного финала “вечеринки”.
В выставке Анны Прилуцкой трансформации претерпевает не человек, а вещество — серебро, которое художница использовала при печати фотографий, послуживших экспонатами для изолированной выставки в кузове автомобиля. Транспортное средство доставило работы на завод по переработке фотобумаги (на выставке представлена 17-часовая видеодокументация маршрута), а извлеченный там небольшой кусок металла художница затем поместила в сосуд с водой, расположенный в складском контейнере в центре экспозиции.
Выставку Thanks for fun можно назвать по-хорошему конъюнктурной и своевременной в период, когда общественная дискуссия о репрезентации суицида в Интернете (в частности — в соцсетях) прошла новый острый виток.
То веселье, за которое говорит спасибо Алёна Королева и в котором принимают активное участие посетители, оказывается амбивалентным: в конце праздника выясняется, что художница повествует о суициде друга, чьи многочисленные откровенные намерения покончить с собой не были восприняты всерьез окружением. Выставка воспринимается как оксюморон. Разлом формы и содержания, образованный эмоциональной нестыковкой, напоминает творчество японского художника Такаси Мураками.
Этот праздничный некролог также имеет немало общего с трагикомедией или даже американским хоррором категории Б, в котором обычная вечеринка оборачивается трагическими событиями (здесь — уже постфактум). Переиначив фразу Теодора Адорно “плач без слез”, можно сказать, что все это мероприятие — веселье без улыбки.
Безусловно, ключевым здесь оказывается понятие игры — игры о пограничности жизни и смерти (то, что по Жаку Деррида можно назвать призракологией), на границе серьёзности и шутки. Игра эта — абсурдистская и обреченная на провал — своего рода безвыигрышная лотерея. Другим связующим элементом предстает идея тонкой полупрозрачной оболочки (не избежать пояснения, что полиэтиленовый пакет, шланг и баллон с гелием были смертельными инструментами друга художницы) — как в буквальном смысле (прежде всего, сам пакет фигурирует в некоторых работах), так и в метафорическом: оболочка внешнего образа как то, во что можно облечь свои страдания.
Попытка разорвать этот образ прослеживается с первой игры: посетителям необходимо надуть шарик, написать на нем послание и в конце бросить его либо в обычную коробку, либо в ту, в которой шарик ждет неминуемая трагичная участь. Невольно напрашивается параллель с психоаналитической теорией Жака Лакана, который выделяет три области субъекта — воображаемое (образ человека), символическое (языковая репрезентация) и реальное (некая суть, которая не может быть никак выражена). Разрыв исписанного шарика и представляется стремлением добраться до реального, то есть интимного, личного, истинного, недоступного, которое, увы, неуловимо и рассеивается, как дыхание после хлопка.
Полупрозрачность встраивается в ряд других символических оптических эффектов: слепящий блеск, отражение и вспышка фотоаппарата в зеркале, мишура как полупроницаемая завеса на всей территории выставки — то, что искажает зрение, восприятие, создает размытие, смещает фокус и делает неспособным отличить серьёзное намерение от шутки. Это смещение фокуса, а также мимолетная увлеченность игрой и ощущение азарта приводят к игнорированию (аналогично происходящему в общении с человеком) подсказок, намеков, прямых сигналов навязчивого присутствия смерти (на выставке это шланг по всей площади, венок вокруг зеркала, пакеты на головах и пессимистичные фразы на картинах).
По прошествии праздника становится очевидным, что абсурдное веселье есть не что иное, как реакция на беспомощность, безысходность, тупик в лабиринте, который, зрителям также предлагается пройти. Акт коммуникации возникает как еще один тупик — как невозможность и нежелание понять другого, несовпадение так называемого реального и виртуального, разрыв между знаком, образом и объектом. С виртуальностью здесь, помимо прочего, связаны проблема саморепрезентации (друг художницы разбавлял депрессивные сообщения яркими картинками), семантическая несостоятельность виртуального дружеского общения и, немного иронизируя, ницшеанский скепсис к языку.
Социальную актуальность проекту придает затронутая проблема эстетизации, декоративности, украшения насилия: как насилия системы над человеком (на выставке представлена серия работ об ограничении творческой свободы художников в Академии), так и, безусловно, насилия человека над собой. Но (ауто-)деструктивные порывы не только эстетизируются, но и попросту обесцениваются в связи с мнимой банальностью душевных страданий на общем депрессивном фоне современного общества, который отмечают многие современные философы, в частности Марк Фишер. Меланхоличность становится очередным клише, а серьезная проблема принимается за модный тренд.
Создается впечатление, что художница призывает бороться с этим пассивным недоверием через партиципаторное искусство. Интерактивность и сопричастность зрителя становятся художественным приемом, неизбежно вовлекающим участников в размышления о стигматизации ментальных расстройств и недостаточной легитимации проблемы психологического здоровья в обществе. Кажется, художница проецирует собственное чувство вины за неосведомленность и ложное восприятие ситуации на зрителя, а в качестве слабого утешения предлагает впредь нести ответственность за каждый, казалось бы, безобидный выбор.
Стоит отметить и интересные связи, возникающие между двумя выставками: прежде всего, это обреченность пути, в котором конечная точка — смерть (поскольку кусок серебра, помещенный в воду, сперва насыщает ее полезными ионами, а затем превращает в яд). Однако смерть не ощущается как нечто конечное: поэтапные метаморфозы и финальное совпадение с исходным состоянием зацикливают нарратив, образуя неразмыкаемый круг и муратовское вечное возвращение.
Благодаря соседству с выставкой Полуфабрикат у выставки Алены Королевой неожиданно возникает экономический контекст (через пару шагов можно увидеть, например, курс серебра по отношению к доллару), позволяющий понимать жизнь в целом как полуфабрикат. В экспликации к проекту Анна Прилуцкая дает следующую дефиницию: “у полуфабриката всегда есть промежуток или движение к итогу”, а его “неотъемлемая природа” — это “необходимость завершения”.
Выставки, согласно своей природе пришедшие к логическому завершению, демонстрируют социальную и экономическую ангажированность молодых художниц, нарочито неумело скрывающуюся за отстраненным формотворчеством. Смещение художественного языка в сторону абсурдистских и лаконичных приемов обнажает пласт субъектно-объектных и общественных наслоений праздничного торта, в котором долго плавятся свечи некомфортных идей, вовремя не потушенные за отсутствием именинника.
Текст: Екатерина Полякова
Если вам понравился материал, вы можете поставить "лайк", чтобы чаще видеть материалы Проекции у себя в ленте.
Подписывайтесь на наши каналы в Яндекс.Дзен, Телеграм и становитесь читателем сайта Проекция.
Или задайте любой вопрос в наш Телеграм-чат для обратной связи.