Ответ Носиру Хисроу на его стихотворение «Спор с Богом»
1
Брат мой милый, к тебе давно моё сердце открыто,
Но в речах твоих глупости больше, чем мудрости, скрыто;
От отчаянья ты написал эти дерзкие строки,
Показав, что ты не познал корень глубокий.
Бог — не тот, за кого ты Его впопыхах принимаешь,
Он — не жрец двоедушный, с которым Его ты равняешь;
Он в кустах не сидит, карауля людские ошибки,
Сквозь прищур не глядит, извивая кривые улыбки.
Через призму гордыни ты смотришь с упрямством на Бога,
Оттого и мерещится кончик копыта и рога.
Отдалясь от Него, но вперяясь в Него с напряженьем,
Ты, как через лупу, видишь всё, чтó вдали, с искаженьем.
А ведь Он — твой Отец, Он страдает, и плачет, и тужит,
Когда тот, кто рождён от Него, безумию служит;
Когда тот, у кого Он в душе, не в душе Его ищет,
А торчит в муравейниках и по галактикам рыщет,
Познавая не в чём его вечное счастье иль горе,
А когда сотворилась Вселенная, небо и море;
Когда тот, кому сказано сердца и разума слушать,
Лжестыдом пред людьми естество своё вечное душит,
Принуждая себя делать то, чтó душе неприятно,
Но зато окружающим людям легко и понятно. —
Кáк же может Отец не страдать от безумья такого ?
Кáк же может Он не повторять увещания слово ?
2
Ты пугаешься тем, что путь к Богу залит нашей кровью, —
Но чтó выбрать тому, кто снедаем бессмертной любовью ?
Я хотел быть любим и любить бесконечно и страстно,
Потому-то и вытерпел всё на пути том ужасном.
Кто любовью горит, тому боль и кошмар — не препона,
Хотя редок был день, в кой не знал я ни боли, ни стона.
Но короткая боль для меня предпочтительней вечной:
Лучше мучиться миг, чем потом умирать бесконечно;
Лучше честным путём проползти, выпив всё его горе,
Чем лукавством прожить, а потом извиваться в позоре;
Лучше криком кричать от мучений, что правдой рождёны,
Чем враньём порождать чьи-то вопли, мученья и стоны;
Лучше к Богу идти и свою видеть кровь на дороге,
Чем чужую лить кровь, никогда не помыслив о Боге;
Лучше ад от Отца претерпеть в этом мире проклятом,
Чем потом без конца быть в душе этим адом объятым;
Лучше тяжесть сверх сил протащить на себе в этой жизни,
Чем её на других навалить и гореть в укоризне;
И в недолгих мучениях лучше охрипнуть от крика,
Чем в мучениях вечных глаза вытаращивать дико.
И не Бога вини в том, что путь к Нему долог и страшен,
А безбожников род, вавилонских настроивший башен.
3
Говоришь, что Господь, создавая людей, в день творенья,
Заронил в них желанье плевать на Его повеленья;
Семя злобы и мести посеял на ниве их сердца,
Чтобы в сердце их вырос кустарник пекучего перца ?
А затем Всеблагий и Премудрый, — как пишешь ты дальше, —
Поручил Сатане, чтоб тот влёк нас к двуличью и фальши;
Сам устроил капканы, обманом нас в них загоняет,
И того, кто попался в них, Сам же потом обвиняет ?
Враг Отца, — говоришь, — Сатана — стал слугою Отца же,
Чтоб марать нас всечасно в духовной и нравственной саже ? —
Я бы верил тебе, как дитя, коль не знал бы писаний,
Из которых ты набрался этих ”ценных” познаний,
И не в этом ключе протекала бы наша беседа,
Если б ты изобрёл эту чушь сатанинского бреда.
Но я знаю, ктó учит людей этим мерзостным байкам —
Свора лживых жрецов и продажных священников шайка,
У которых в душе не найдёшь ты ни Бога, ни чёрта —
Иль деньгами иль славой доверху полна их аорта.
Я о падали этой вообще говорить не желаю, —
Кáк вот ты умудрился усвоить их бредни — не знаю;
Векового дерьма от халвы отличить не сумел ты
И наелся дрянья и каменьев с колючками съел ты.
Почему больше ты веришь Торам, Коранам и Ведам,
Чем своей же душе, за которой идти должен следом ?
Почему ты решил, что в бумаге исписанной, смертной
Бóльше смысла лежит, чем в душе твоей, вечно бессмертной ?
Почему не узнал, чтó священно в Священном Писанье,
А чтó — ложь и обман, чтобы длилось души истязанье ?
«Спором с Богом» назвал ты пустое твоё многословье,
А на деле не с Богом ты споришь, а с богословьем.
Неужели, кто финика вкус слышать не может,
Лишь по слухам о вкусе его мнение сложит ?
Неужели о Боге словá — весомее Бога,
Чтоб об этих словах так разглагольствовать много ?
Если бы друг о тебе грязным слухам однажды поверил,
Ты бы ему после этого в чём-нибудь верил ?
Если б отца твоего забрызгали грязью,
Ты бы отца называл подлою мразью ? —
Так почему же ты вдруг сплетням о Боге поверил
Больше, чем Богу, Которому всё-таки верил ?
И для чего мысли ты не свои утверждаешь,
А истёртые басни жрецов, как глупец, повторяешь ?
Неужели ты видел, как Бог со Своею Женою
Зáчал, родил и вскормил Дьявола с Сатаною ?
Ктó очевидцем тому был когда — покажи мне,
Ктó был свидетель тому и гдé он — скажи мне ?
«Разум, — твердишь, — признаю братом я кровным», —
Веря при том, как осёл, вракам церковным !
4
Если бы ты за душой с юности следовал тайно,
К зрелости ты бы нашёл все приоткрытыми тайны.
Если бы, правду ища, ты не к врунам обращался,
А, до конца обнищав, в комнате уединялся
И, помолившись Отцу и попросив Его слёзно,
Волю б Его исполнял вдумчиво, строго, серьёзно, —
Ты бы теперь не скулил, бесов во всём обвиняя,
В страхе пред Ним не трусил, кары Его ожидая;
И не кривлялся б пред Ним и не паясничал дерзко,
Коль из души б удалил всё, чтó в ней гадко и мерзко;
Грешным себя б не считал, мненьям святош угождая,
Точно б вину свою знал, честно её искупая;
В Мекку б пешком не ходил ни на словах, ни на деле,
Лживых молитв не творил о многостраждущем теле;
Бога бы не обвинял в том, что Он гурий разводит
И красотою их тел в ад вас, несчастных, заводит;
В том, что вам брюхо раздул похотью к снедям и сластям,
Дабы обеденный стул был вашей высшею властью, —
Ибо не Он виноват в том, что оплывшее тело
Тянется ночью и днём в блудное, гиблое дело
И поборает тебя, требуя лакомой плоти,
Дабы душа умерла в мягком постельном болоте.
5
Если бы ты усмирил похоти праздного тела,
Выше небес и светил с песней душа бы летела.
Если бы ты обуздал ленью взращённые страсти,
Ты бы душой испытал невыразимое счастье.
Если бы ты послужил бедным, больным и бездомным,
Ты бы в душе твоей жил, как в Мирозданье огромном.
Если б в поповскую тьму ты не свалился так быстро,
То обращался б к Нему радостно, искренно, чисто.
Если бы правду искал, как умиравший от жажды,
Ты бы её увидал в жизни твоей не однажды.
Если бы Свету служил, душу от мрака спасая,
Ты бы в уме не носил бесов шныряющих стаю.
Если б, зажатый в тисках плотских желаний и чести,
Не просидел в дураках с ложным смиреньем на месте,
А, на колени упав, к Богу в слезах обратился б
И, как дитя закричав, недром душевным взмолился б,
И всё, чтó мучило дух, всё, чтó тиранило тело,
Высказал прямо и вслух, чистосердечно и смело, —
То, уверяю тебя, ты б не о дьяволах слово
Выскреб тогда из себя для излиянья такого,
Ты о серьёзной нужде Бога упрямо молил бы,
Как человек, что в беде, твёрд и настойчив ты был бы;
Всё испытавши сперва и не обретши спасенья,
Ты б вóт какие слова Богу сказал без стесненья:
«Боже ! Избави меня от полового желанья,
Из-за которого я должен просить подаянья
И становиться рабом модниц и вертихвосток,
Лазя за ними ползком, как безбородый подросток,
Вечно завися от тех, кто меня сделает средством
Плотских забав и утех, бросив в день горя и бедства !
Если же похоть должна в сердце мужчины гнездиться —
Пусть тогда будет жена, дай мне, чтоб мог я жениться —
Лучше любовь, чем содом, лучше семья, чем гоморра,
Но в сумасшествия дом нас завести может ссора !
Чтó же мне делать, скажи, с телом, желающим страстно
Множить телесную жизнь с женщины телом прекрасным ?!
Гдé мне искать ту жену, чтобы, как тень за предметом,
Шла за мной в мир и в войну, лютой зимою и летом;
Чтобы с другим никогда мне она не изменила,
Чтобы любила всегда так же, как мама любила ?
Нет мне спасенья уже в дёрганье срáмного у́да —
С чёрным проклятьем в душе брошусь я в огнище блуда !» —
Если б так Бога просить ты не считал униженьем,
Ты б мог давно уже жить с подлинным в сердце спасеньем.
Я в своё время просил, в пропасть уже обрываясь,
И Он меня подхватил, явственно мне открываясь:
От полового ярма спас Он меня голоданьем,
Чтоб не сошёл я с ума, мучимый этим страданьем.
И через месяц-другой, голод вкусившее, тело,
Точно согнувшись дугой, полностью вдруг присмирело;
Этот зарвавшийся раб сразу узнал своё место,
Как только кровью ослаб от пищевого ареста.
Похоть, что била рекой, что, как петля, задушала,
Тут же сняло, как рукой, будто её не бывало.
Тщетно я припоминал случаи счастья былого —
Нет, никогда я не знал счастья большого такого !
Как из Египта еврей, с песней свободы и счастья,
Вырвался я из цепей этой проклятой напасти !
Только тогда я узнал, чтó значит жизнь и свобода,
Когда с меня Он сорвал цепи животного рода.
Я поднялся над Землёй, я отделился от тела —
Смысл уже неземной жизнь моя вдруг возымела !
Пусть мне потóм испытать мук приходилось не меньше —
Только бы рабства не знать этого мира и женщин.
Пусть меня били потóм и посильней, пострашнее,
Но не остаться скотом было намного важнее. —
6
Так у любого из нас есть своя боль и мученье,
Но у любого из нас есть от мученья спасенье.
Только воспользуйся им, только людьми не стесняйся,
А, как дитя, перед Ним плакать в молитве старайся.
Если младенец зовёт мать без слезы и рыданья,
Мать к нему не подойдёт — это закон Мирозданья,
Если же он закричит, плача, пища и рыдая,
Мать к нему вихрем летит, всё для него забывая.
Так и Небесная Мать будет всегда с тобой рядом,
Если Её будешь звать слёзным и любящим взглядом;
Так и Небесный Отец не оставляет те души,
Что, сокрушившись вконец, криком кричат в Его Уши.
7
Ну, а теперь сядь ко мне и поразмысли-ка малость,
Коль у тебя хоть на дне тень здравомыслья осталась:
Может ли нежная мать, выносив плод свой во чреве,
Злого врага подослать в образе змея на древе,
Чтоб он младенца её — тайно, хитро и лукаво
Через лганьё и вранье пóил смертельной отравой ?
Может ли мудрость отца, мысля о счастии чада,
Вдруг подослать подлеца в шкуре ползучего гада,
Чтобы дитя научить, как своевольной верёвкой
Жизнь свою вмиг удавить дёшево, просто и ловко ?
Если родной твой отец делал такое с тобою,
Значит я полный глупец и не беседуй со мною.
Если родимая мать это с тобою творила,
Значит со мною болтать дело напрасное было.
Если ты сам, став отцом и породивши ребёнка,
Делал его подлецом тайно, невидимо, тонко,
Через слугу твоего, чтоб подозренья не множить,
Ты добивался того, чтобы дитя уничтожить, —
Значит я точно попал в мир извращенцев безумных
Или безумен я стал, мня себя слишком разумным ! —
Глупым поверьям людей смог ты, как мальчик, поверить,
Вместо того, чтоб своей жизнью их басни проверить.
Сам бы весь Путь прошагал от подошвы до вершины,
Точно тогда б и узнал, есть ли шайтаны и джины.
А то сидишь с букварём, вечно в сомненьях терзаясь,
И с богословским враньём мучась и без толку маясь.
8
«Кáк же, — ты спросишь, — понять помыслы, лести, соблазны ?
Ктó это нас совращать тщится по поводам разным ?
Ктó это шепчет: «Возьми», — если, спокойствия ради,
Богом там или людьми сказано мне: «Не укрáди» ?
Ктó говорит мне: «Нарушь день, что был назван ”субботой”,
В кой для спасения душ Бог нам сказал: «Не работай» ?
Ктó мне зудит: «Не робей, плюнь на бессмертную душу
И человека убей, заповедь этим нарушив» ?
Ктó меня учит: «Солги так, чтобы ложное слово
Разорвало все мозги у человека другого» ?
Ктó мне поёт: «Соблуди, выпей приятностей море —
Чью-то жену уведи, мужа оставив в позоре» ?
Ктó мне кричит: «Поклонись древу, железу и камню»,
Чтобы духовная высь в душу войти не смогла мне ?
Ктó нас толкает, скажи, мать и отца не бояться,
Если спасенье души в том, чтобы им покоряться ?
Ктó это всё говорит, ктó это шепчет и нудит,
В сердце желанья родит, в мыслях мечтания будит ?
Если не Дьявол, то ктó ? Если не бесы, то ктó же ?
Ну-ка ответь мне, чтоб то было на правду похоже». —
И я отвечу тебе: это — Живая Природа
Рвётся к извечной борьбе с установленьями рода.
Это — Земли Естество, Плотской Материи тяга
Мечется в жажде того, в чём ей мерещится благо.
Мыслью твоей охвати сферы и царства Вселенной
И на любом их пути встретишь закон неизменный:
Всё прозябает, растёт, род свой бесчисленно множит
И размножения ход остановиться не может.
Травы растут и кусты, корни, деревья, побеги,
Черви растут и скоты, реки, ущелья и мéги;
Мысли и чувства растут, страсти и вожделенья,
Страхи громадой встают, веру сменяют сомненья.
Всё, чтó внутри и вокруг — всё распложается вечно,
И распложения дух неистребим бесконечно.
Лишь столкновенья вещей, лишь обстоятельств стеченье
Держат в границах смертей все Мироздания звенья.
Разве траву на лугу ты сатаной называешь ?
Разве кустарник в снегу дьяволом величаешь ?
Ты пресекаешь их рост: косишь их, режешь их, рубишь,
Но корневой их отрост ты ведь, как бесов, не губишь.
Так почему ж ты решил, что естество твоей плоти —
Скопище дьявольских сил у Сатаны на работе ?
Скажешь: «А кáк мне решать, если упрямое тело
Только закон нарушать тянет меня то и дело ?» —
Надо по правде решить: коль ты Отцу не молился,
Тело Ему подчинить так и не умудрился,
Значит себя и вини в лени и маловерье,
А Сатану не кляни, пользуясь глупым поверьем;
Все норовят на него скинуть свои прегрешенья,
Чтобы самим ничего не исполнять с напряженьем.