Поступила информация, что на нашем участке границы должен быть переход несунов героина. Несунами мы называли одиночек, которые переносили через границу до десяти килограмм героина, или опия сырца. Наши отцы командиры посчитали так, что раз будет одиночка, то четырех человек в секрет хватит за глаза. Вот мы четверо и выдвинулись в горы, чтобы принять этого волка-одиночку.
Мы прибыли в заданную точку, устроились в засаде ожидая несуна. На рассвете мы увидели такую картину. Вместо ожидаемого нами одиночки, на нашу сторону вышел караван. Он состоял из четырех, навьюченных героином лошадей, и где-то около двадцати человек обвешанных автоматами, и пулеметными лентами, и у каждого минимум по три "мухи".
Это против наших четырех автоматов, сорока магазинов к ним и шестнадцати гранат, хотя с нашим арсеналом тоже можно было повоевать. Так сказать, дорого продать свою жизнь, чем собственно мы и занялись. Головной дозор моджахедов вышел на нас, и мы вступили в бой. Так как мы были в меньшинстве, то нам ничего другого не оставалось, как только отстреливаясь уходить в горы.
Мы вышли в эфир, и открытым текстом сказали, что приняли бой, но до прибытия помощи вряд ли продержимся, так как моджахедов слишком много, и мы отстреливаясь уходим в горы. На тот момент Саня Шаньгин был ранен в плечо, а я был слегка контужен. Мы, передвигаясь боевыми двойками, стали отходить в горы. Моджахеды нас долго преследовать не стали, у них была своя задача.
Им надо было доставить наркоту по назначению, и они понимали, что мы уже сообщили про караван, и передали их координаты. Уходя в горы, мы помогали Сане Шаньгину. Но мы были живы, а это главное, а раны они заживу, тем более мы были молодые и здоровые, и на нас заживало все как на собаках. А тот караван все равно не прошел. Его перехватила группа быстрого реагирования, посланная с заставы по нашим координатам. Так что, наркотики все равно не удалось протащить на нашу сторону.