Николай Васильевич, остряк от природы, любил по поводу и без оного ввернуть крылатое "утром деньги, вечером стулья". Острота со временем, надо признать, притупилась. Приятели посмеивались, кто украдкой, а кто и открыто подтрунивал. Но Николаю Васильевичу к его чрезмерному чувству юмора отвешена была и столь же изрядная толстокожесть. Что делала ничтожными уколы окружения, но в дополнении лишала Николая Васильевича житейской чувствительности.
Бывало забавно, например, попросит на работе сосед занять до получки пятерик.
— Утром деньги, вечером стулья! — Николай Васильевич выпалит не к месту, довольно поглаживая правый ус. Сосед выпучит глаза, да пойдёт прочь удивлённо покачивая головой. Николай Васильевич стоит-ухмыляется: и деньги сберёг, и пошутил знатно. Ему даже прозвище дали, кликали за глаза Утростулом. И отговорку придумали на любой случай. Иди, дескать, Утростула попроси! Это значит — хрен получишь, по русски.
Николай Васильевич про Утростула, конечно, не знал. Ибо нрава был сурового, сварливого и друзей преданных не нажил. А без друзей кто скажет, что спина вымазана? Так и будешь ходить под смешки до вечера. А не знал, значит, и не печалился. Знай себе по любому поводу про утро-вечер, деньги-стулья. Глядишь и отвяжутся.
Но как водится, нашла коса на камень. Свезло однажды Николаю Васильевичу несказанно. Пустили слух, что заместитель директора переводится и на вакансию выдвинули Николая Васильевича. Мастера с опытом, по возрасту и квалификации подходящего.
— Да кого ж ещё? — горячо рассуждал перед счастливой женой Николай Васильевич. — Не Петровича же с его язвой и семилеткой!
В четверг вызвали. На шестой этаж! Вот и настал его час, уж он не подведёт, будьте покойны.
Директор завода встретил рукопожатием у самой двери. Похлопал по спине, усадил. Чаю приказал. Без обиняков предложил кабинет зама с замовским окладом и замовской же Волгой с водителем. Николай Васильевич растекся по стулу в предвкушении должности и новых привилегий. Мечты неслись все выше...
Николай Васильевич очнулся от грез, когда директор в третий раз спросил его о согласии. Встал, поправил пиджак и вдруг отчеканил привычное.
— Утром деньги, вечером стулья! — сказал и плюхнулся на стул в изумлении от самого себя. Директор опешил, спросил снова, не добился больше от Николая Васильевича ни слова человеческого и отпустил в цех. Назавтра объявили нового зама. Николай Васильевич запил горькую на 4 дня. На пятый день вернулся к жизни, но больше никогда не острил.