Когда я выходила из зрительного зала после фильма «Собибор», меня не покидало чувство, что в фильме чего-то не хватает. Знаете, когда собираешь будильник и остаются лишние детальки, но при этом будильник все-таки работает? Вот такое чувство.
История, которая была
Константина Хабенского я понимаю: заколебало уже, что историю перекраивают и переиначивают на совершенно другой лад. Бандера уже герой, а концлагерей не было, да и пытки – это так, преувеличение. Пошлепали кого-то ремешком по попе, и уже крики про пытки… Такое кощунство, иначе не скажешь, пытаются провернуть уже не первый год. Как и не было газовых камер и газенвагенов, как и не было Карбышева, облитого водой на морозе и замерзшего ледяной статуей – это вам не баскет-челлендж, обратно не забежишь в дом и чайком не согреешься. В детстве мы читали книги, которые сейчас никто не берет даже на кроссбукинге: «Чекисты», «В прицеле - свастика», «Момент истины», «Блокадная книга», «Тьма в полдень». А ведь там люди писали – очевидцы, да еще и смягчала здорово цензура. Все забыли. Молодые люди и девушки толком не знают даты начала и окончания войны и не уверены в том, кто в СССР тогда был главой страны. Иначе бы не появлялись акции от юных горе-дизайнеров про «дегустацию блокадного хлеба» и георгиевские ленты где ни попадя.
Так что тут я Хабенского понимаю: и в реалистичном изображении была в концлагере, и в демонстрации тронутых на всю голову надзирателей – тут бы любой тронулся и возомнил себя не то, что Иоанном Крестителем, но и богом самим. Еще все удивительно целомудренно показано: Голливуд бы не постеснялся живописать сцены сексуального насилия не только над женщинами, но и над подростками, и мужчинами. Собственно, как оно и было. Но, к счастью, режиссер показал минимум: лапанье заключенной капо, да садизм с явным сексуальным подтекстом одного из офицеров. Не о том фильм, как говорится.
Четыреста человек убежало из Собибора. Сто умерло по дороге. Сто пятьдесят местные жители, польские крестьяне, убили сами или сдали полиции. Остальные выжили. Все, кто остался в лагере и не побежал, были расстреляны на следующий день. Всего в лагере погибло 250 тысяч евреев. Вот эти цифры потрясают больше, чем весь фильм, простите, Константин Юрьевич.
Что происходило в Собиборе?
Туда привозили евреев под предлогом переселения. На следующий же день почти все они были мертвы.
Вот, что говорит очевидец:
«Когда партия в восемьсот человек входила в «баню», дверь плотно закрывалась. В пристройке работала машина, вырабатывающая удушающий газ. Выработанный газ поступал в баллоны, из них по шлангам — в помещение. Обычно через пятнадцать минут все находившиеся в камере были задушены. Окон в здании не было. Только сверху было стеклянное окошечко, и немец, которого в лагере называли «банщиком», следил через него, закончен ли процесс умерщвления. По его сигналу прекращалась подача газа, пол механически раздвигался, и трупы падали вниз. В подвале находились вагонетки, и группа обречённых складывала на них трупы казнённых. Вагонетки вывозились из подвала в лес. Там был вырыт огромный ров, в который сбрасывались трупы. Люди, занимавшиеся складыванием и перевозкой трупов, периодически расстреливались».
Понятно, что вещи евреев сортировались и отвозились в Германию, в том числе и ношеная обувь. В ход шли часы и перчатки, платки, драгоценности, костюмы. Собираясь в лагерь смерти как на новое место жительства, люди брали с собой все самое ценное. Судя по тому, что там была парикмахерская, собирались и подготавливались для производства париков женские волосы. Сведений о том, что существовало мыловаренное производство или производство костной муки из человеческих останков, как это было в других лагерях, нет. Лагерь был зафиксирован в документах как фабрика по производству пуговиц. Вот это и был Собибор.
Александр Печерский и Леон Фельдхендлер подняли восстание, оказавшееся единственным успешным восстанием концлагеря за годы Великой Отечественной войны. Потом, уязвленные позором, немцы сровняли Собибор с землей и засадили поля картошкой и капустой. Чтобы ничего не напоминало о том, как арийцев – сильных, здоровых, вооруженных – «сделали» голыми руками замученные и запуганные евреи.
Наши, кстати, подвига Печерского так и не признали, и он умер в 1990 году безвестным. Из тех, кто тогда бежал, сейчас остались в живых трое: украинец Семен Розенфельд, поляк Мэйер Зисс и голландка Сельма Энгел-Вейнберх. Которая, как мне кажется, и послужила прообразом одной из героинь фильма: рыжей и трогательной Сельмы, нашедшей свою любовь в лагере смерти.
Шломо Подхлебник, которого мы видим в последних кадрах фильма – а мне думается, это был именно он – казнил потом в Бразилии 18 немецких офицеров, скрывавшихся там. Во всяком случае, есть такая версия.
Сильный фильм о слабых людях
Чем Хабенский хорош – он не старается выдать заключенных в Собиборе за коммандос. Это все люди, и они боятся. Они боятся протестовать, когда их бьют и насилуют. Они боятся бежать, потому что не знают языка. Они боятся убивать и боятся не поделиться пайкой с более сильным. Они боятся всего, это слабые люди. Но когда страх становится сильнее сверх всякой меры, чувство самосохранения пропадает: все, что угодно, только чтобы избавиться от этого страха.
Проходя мимо раненого коменданта лагеря, заключенные ломают шапки, как привыкли. Думаете, это издевка? Нет. Это рефлекс. Не поменялся человек, обстоятельства сделали его таким: как пресс, который кого-то ломает, а кого-то превращает из угля в бриллиант. Минуй нас такой опыт, конечно.
Все было правильно в этом фильме, и все-таки чего-то не хватало. Может быть, сильной идеологии, которая была в фильмах советских? Та скрепляла беглецов как известка – камень, но тут же не военнопленные, хоть и искали своего командира повстанцы. И нашли – в Александре. Не было там идеологии, да и религия отошла на второй план, потому что не захотели 400 человек молиться и ждать, как советовала возлюбленная Александра в фильме: «Бог нас спасет, только не надо ему мешать». Осталась только человеческая жажда жить, выжить. А в случае Шломо еще и отомстить, у него цель в жизни такая появилась: пятнадцатилетний парень был настолько наивен, что сделал своей давно погибшей сестренке сережки с синими камушками, как она просила.
И только потом до него дошло, что за пепел летит из трубы и почему сошел с ума один из заключенных, обнаруживший в коробке с ювелирными изделиями обручальное кольцо, которое он сам сделал своей жене.
Историки отмечают, что сразу после успешно реализованного восстания израненным и голодным, но уже бывшими военнопленным пришлось решать, что делать дальше. От былого единодушия, рожденного ненавистью к нацистам, не осталось и следа: группа под руководством Печерского, состоявшая в основном из красноармейцев-фронтовиков, приняла решение выходить к линии фронта и пробиваться к своим. Члены других групп решили, что безопаснее всего будет остаться на территории Польши, смешаться с гражданскими и дожидаться благополучного исхода.
В сухом остатке
Честно говоря, подросткам фильм придется объяснять: Хабенский снял его для своего поколения, которое худо-бедно в курсе того, что творилось в концлагерях. Так что это не фильм-откровение, это – фильм-напоминание. После него становится немного стыдно: а мы забыли ведь. Забыли. И молчим, когда кто-то нагло врет о том, что не было никакого мыла из евреев, никаких газовых камер, никакой доктор Менгеле не резал живых заключенных без наркоза, чтобы проверить реакцию организма. Мы позволяем чиновникам сажать людей за исторические фотографии со свастикой. Зачем они это делают? Чтобы мы совсем забыли, что была такая свастика, что нацизм, что идеология чистоты расы? А ведь забудут следующие поколения при таком подходе все и начисто: останутся в фильмах только красавцы в стильных фуражках и форме от Хьюго Босса с пикантной склонностью к садомазо.
Режиссерский дебют Константина Хабенского удался. Не скажу, что все было идеально, и кажется знаю, почему: есть страх, но нет тревожности, ощущения опасности нет. Просто большая плита страха, придавившая весь фильм. Слишком быстро развиваются события заговора, только в самый последний момент начинаешь кусать костяшки пальцев: а вдруг раскроют. Но даже и этого не успеваешь. А ведь на самом деле подготовка к побегу велась месяцами, и ощущение опасности просто звенело в воздухе. Режиссер сделал акцент на другом, на том, как человеческие судьбы сплетаются одни с другой под давлением этого страха, как меняются люди, как они приспосабливаются к жизни даже в таких скотских условиях. О переоценке ценностей фильм – тоже: стыдно становится за то, как много ты можешь сейчас и как мало делаешь.
Фото из открытых источников