Вклад нашей страны во всемирную историю суицидов велик. Да-да, по этому утверждению Россия, великая и дружелюбная, может предстать для нас, читателей, с другой стороны. 2 с лишним столетия длилось массовое истребление самообрядцев- сторонников старого христианского обряда.
Это уникальнейшее историческое явление зародилось в эпоху, когда в Европе царил религиозный фанатизм, доведенный до градуса самоубийственного исступления. Он уже стал окрепшим анархизмом. Во второй половине XVII века Московское государство стало поэтапно и медленно поворачиваться к западному пути развития. Но часть старой Руси.прежде всего крестьянство и низовое духовенство, было не согласно с мнением власти и яростно сопротивлялась изменениям. Это глухое, упорное, саморазрушительное и опасное сопротивление романовская монархия так и не смогла сломить вплоть до самого своего краха.
Отправной точкой раскола послужила, внимание! не религиозная, а политическая причина!
Смысл церковных реформ заключался вовсе не в исправлении ошибок славянского перевода Библии или в замене обрядов. Османская империя и Речь Посполитая слабели на глазах и, естественно, логика политиков сошлась на цели приращения новых русских владений за счет своих попавших в беду соседей. Захватить, захватить,захватить!
Первой по плану политиков должна была появиться реформа, которая бы сплочила и соединила великорусское, южнорусское и греческое православие. Эта реформа обеспечила бы главенство московской патриархии над всем христианством византийского корня, украинская и балканская ветви которого обнаруживали тревожившее Москву стремление сомкнуться с католичеством.
Однако части русского духовенства геополитические мотивации были чужды или неизвестны. Осознав свою беспомощность среди высших слоев населения, люди снизошли до народа. Начались массовые агитации, благодаря которым люди нашли поддержку у широких слоев крестьянского населения, традиционно консервативного и привыкшего боязненно и недоверчиво воспринимать всякую инициативу, которая навязывалась сверху.
С точки зрения религии сторонники незыблемости и естественности обряда были правы. Они знали, что исправлять логические ошибки в религиозных текстах и церемониале — дело кощунственное и опасное. Для истинной веры соображения рациональности несущественны — веровать надо, потому что абсурдно, и никак иначе.
Именно поэтому и произошло столкновение двух групп: рациональной политической машины государства и крестьяне, враждебно относившиеся к власти, а уж тем более нововведениям в религии. "Старая вера” стала идеологической основой противления государственному принуждению, а экстремистские формы раскольнического движения — реакцией на особенно жесткое государственное насилие.
Это очень хорошо понимал еще Аввакум, непримеримый противник реформ, создавший в своих произведениях архетипический образ Начальника. Начальник — воплощение земного Зла, безжалостного, ненасытного и особенно страшного из-за мистической иррациональности его звериной лютости. Да и у нынешнего электората представление о власти не так уж изменилось по сравнению с аввакумовскими временами. Ничего хорошего сверху исходить не может, потому что Начальник — это земное воплощение Антихриста.
Притеснения со стороны духовных и светских властей, стремившихся задавить раскол в самом зародыше, привели к широкому распространению апокалиптических настроений. Проповедники утверждали, что гонения на правую веру — доказательство того, что вот-вот грядет уже не земной, а подлинный Антихрист, предвещая Страшный Суд.
Самые фанатичные утверждали, что раз на земле больше нет священства и таинств, то спастись все равно нельзя, а потому незачем и жить. Тогда и появились проповедники “подвига”, новоизобретенного пути самоубийственных смертей. Излюбленным и самым массовым методом спасения от “антихристовой печати” стало самосожжение.
Причин тому было две. С одной стороны, фанатичные ревнители “правой веры” хотели разделить участь своих вероучителей, которых официальная церковь жгла на кострах. С другой, вскоре выяснилось, что самосожжение целыми общинами производит на власти куда большее впечатление, чем “морение” или “самозаклание”. Только по официальным источникам в первое двадцатилетие раскола самосожжение совершили не менее 20 000 человек.
Среди проповедников “огненного причастия” появились своего рода профессионалы, соревновавшиеся между собой, кто “спасет” больше душ. Такие “спасители” вели кочевой образ жизни и обычно в последний момент выбирались из охваченной огнем молельни, оставив паству на смерть, а сами несли свою страшную проповедь дальше. Возможно, некоторые из этих старцев были параноидальными честолюбцами, но не мошенниками — они сами верили в истинность своих речений и когда считали, что исполнили свою миссию, тоже сгорали в огне.
Поначалу самосжигающиеся еще помнили о том, что самоубийство — смертный грех, и старались соблюсти видимость непричастности к постигшей их смерти. Обычно это происходило, когда скит, молельню или монастырь, где заперлись раскольники, окружали стрельцы или солдаты, присланные властями для ареста старцев и вразумления их паствы. Фанатики запирали дверь на засов, ставили на него горящую свечу, на пол бросали ворох соломы. При первом же толчке свеча падала, и в помещении начинался пожар. Таким образом, солдаты становились убийцами, а сгоревшие могли считаться не самоубийцами, но мучениками веры.
Однако по мере распространения самоубийственного поветрия “спасающиеся” уделяли все меньше внимания соблюдению подобных формальностей и все больше уподоблялись позднеримским донатистам, неистово жаждавшим мученического венца. Во время “гари” людей охватывало массовое безумие. По свидетельству очевидцев, раскольники прыгали с крыши в огонь, парни с девушками, взявшись за руки, бросались в самое пламя, матери входили в горящие дома, держа на руках младенцев.
У отцов старообрядчества не было согласия по поводу “самовольного мученичества”. Большинство идеологов раскола относились к самоубийству во имя веры так, как предписывают догматы христианства, — то есть сугубо отрицательно. Но самый известный и авторитетный из вероучителей, Аввакум, придерживался иной точки зрения и тем самым способствовал легализации и укоренению религиозного суицида.
Правда, он, кажется, не был сторонником массовых самосожжений, считая, что “огненное причастие” — путь для избранных, однако в число избранных хотелось попасть многим. А после того, как сам протопоп, казненный на костре в Пустозерском остроге, обрел мученический венец, его заветы обрели для широкой массы старообрядцев непререкаемость закона: «…Да не погибнут зле духом своим собирающиеся во дворы с женами и детками и сожигахуся огнем своею волею. Блажен извол сей о Господе».
Что же, с огоньком люди были, нечего сказать!