Общественно-политическая деятельность началась в 30-е годы в
Товариществе белорусской школы (ТБШ). В деревне
Романовцы, где я родился и жил, кружок ТБШ был
организован в 1929 году. Наш кружок проводил мас-
совые собрания. На них принимались резолюции
против угнетения белорусского народа, организовы-
валось чтение русской и белорусской литературы.
Драматическая секция готовила и ставила спектак-
ли. Большой популярностью у населения пользова-
лись произведения Янки Купалы, Якуба Коласа,
басни Кондрата Крапивы. Средства, собранные от
постановок, расходовались на приобретение книг
для избы-читальни или передавались в фонд МОПРа.
В январе 1930 года в деревне Романовцы была создана подпольная коммунистическая ячейка, в которую вошли Игнатий и Михаил Апрелевские и я. Работали мы под руководством Свислочского РК КПЗБ. С этого времени агитационная работа среди населения активизировалась.
Крупным событием в политической жизни Западной Белоруссии явилась забастовка лесных рабочих в Беловежской пуще летом 1933 года. Руководили движением лесных рабочих и оказывали им всяческую помощь коммунисты. В прилегающих к пуще деревнях мы организовывали забастовочные комитеты, снабжали их революционной литературой. Забастовка проходила при большой активности лесорубов, возчиков и других рабочих, сопровождалась демонстрациями и столкновениями с полицией. Своей активной и организованной борьбой рабочие добились повышения заработной платы.
Осенью 1934 года я был вызван в Белосток и направлен на съезд кооператива издательско-просветительного общества «Сяуба». «Сяуба» к этому времени фактически являлась единственной легальной организацией, куда входили рабочие и крестьяне. Надо было смело и решительно действовать, устранить от руководства буржуазных националистов, пытавшихся дезорганизовать деятельность «Сяубы». Накануне я получил подробные указания от представителя ЦК КПЗБ, как следует себя вести на съезде.
Съезд кооператива открылся 14 октября. На нем присутствовали и приняли участие 22 представителя Гродненского, Волковыского, Белостокского и Бельского поветов. Выразив недоверие прежнему руководству, делегаты избрали новый состав правления «Сяубы». В него вошли коммунисты. Наметили ближайшие задачи кооператива. Прежде всего, надо было расширить связи, вовлечь новых членов, главным образом из среды рабочих и крестьян. Новые филиалы «Сяубы» должны были быть созданы в Волковыске, Свислочи, Городке, Вельске и других городах и местечках края. Филиалам предстояла большая работа по организации библиотек, изб-читален, книжных магазинов. Наконец, необходимо было добиться разрешения на издание газеты «Сяуба» на белорусском языке. Мы сразу же включились в работу и стали проводить в жизнь решения съезда.
В январе 1935 года в Белостоке полиция совершила вооруженный налет на здание по улице Новый Свет, где размещалось правление «Сяубы» и где проходило заседание ее членов. Ворвавшиеся в здание полицейские произвели тщательный обыск, забрали документы, ротатор и 144 книги, присланные нам товарищами из Минска. Арестовали троих: В. Зайковского, Ф.Зубрицкого и меня. Нас отправили в дефензиву, а потом в белостокскую тюрьму.
На свободу вышел через 7 месяцев и снова включился в революционную деятельность.
На сентябрь 1935 года в Польше были назначены выборы в сейм. Мы, коммунисты деревни Романовцы, разъясняли населению сущность новой конституции и нового избирательного закона, направленных на ликвидацию остатков демократических свобод.
За десять дней до выборов, в базарный день, на всех главных дорогах были разбросаны листовки, вывешены транспаранты с лозунгами, призывавшими население бойкотировать выборы, бороться против правительства, несущего народу голод, террор и войну. 2 сентября я был арестован и вместе с тремя другими товарищами отправлен в Белосток. Три дня нас держали голодными в железнодорожном постерунке, пока не закончились выборы. На четвертые сутки ночью комиссар полиции зачитал постановление белостокского воеводы о том, что меня отправляют в Березу Картузскую.
На одной из железнодорожных станций, названия которой не помню, нас высадили из вагона и закованных погнали по шоссейной дороге.
Дул ветер, моросил дождь, было холодно. Мы шли и думали о том, что ждет нас впереди. Но вот и лагерь. Ворота открылись, и нас передали полицейским надзирателям. Мы сразу почувствовали «дух Березы». Раздалась команда:
— Дзяды, бегом марш, к казарме!
Нас поставили по стойке «смирно» на расстоянии трех метров друг от друга. Я сделал попытку посмотреть, где находятся товарищи. На меня сразу обрушились удары.
В лагере запрещено было разговаривать, курить и даже ходить. Все делалось по команде «бегом». На работу — бегом, в казарму — бегом, в столовую — бегом, в туалет — бегом. Не разрешалось получать посылки с продуктами, а кормили очень плохо. Чувство голода никогда не покидало нас. На обед отводилось несколько минут, в течение которых жидкий суп проглатывался мгновенно. Если у повара оставалось несколько черпаков супа, то полицейский давал команду:
— Голодные, выступить вперед!
Узники бросались к повару. Но счастливчиков оказывалось два-три человека, а остальных полицейский угощал резиновой дубинкой. После ужина каждый заключенный становился по стойке «смирно» против своей постели и так стоял до 23 часов, до команды «бегом марш, спать». Если во время стойки по команде «смирно» кто-нибудь осмеливался пошевелиться или заговорить шепотом с товарищем, то сейчас же врывался полицейский и кричал:
— Кто разговаривал?
Если никто не признавался, давалась команда:
— Всем узникам со второго этажа вниз и обратно, бегом марш!
Признавшегося бросали в карцер.
Особенно жестоко издевались над коммунистами. Мы выполняли самые тяжелые работы: били камень, качали приводом воду, голыми руками чистили парашу, пахали землю и т. д. Помню, как меня и украинца Козачука запрягли в борону. Борона была большая, деревянная, с железными зубьями. Чтобы тяжелее было тянуть, на нее положили два камня. Нас запрягли, как лошадей, в постромки, перепоясали ремнями через грудь и погнали. Бороновали до обеда. От усталости дрожали руки и ноги. Потом мы стали падать. А полицейский, следовавший за бороной, бил нас резиновой дубинкой.
В другое время меня и политзаключенного Липшица запрягли в телегу и приказали вывозить из уборной нечистоты.
— Вы у меня еще поработаете! — кричал полицейский.
Липшиц спокойно ответил ему:
— Эту телегу мы можем провезти из Березы прямо в Лигу Наций, показать, на что вы способны.
Вечером после работы Липшиц был избит и брошен в карцер. На следующий день туда попал и я.
Тяжело переживали мы отсутствие связи с внешним миром. Кое-что узнавали от новичков, которые прибывали в лагерь. С жадностью слушали рассказы о событиях в Польше, в СССР, о борьбе своих товарищей. Но этого было недостаточно. Мы решили использовать узников, которые убирали казармы полицейских. Вынести что-нибудь оттуда было невозможно. Перед обедом и после работы в полицейском блоке узников раздевали догола и тщательно обыскивали одежду. Но, выбрасывая из мусорного ящика куски рваных газет, можно было быстро пробежать глазами некоторые заметки, а затем шепотом передать их содержание друг другу. Помнится, особенно ловко это получалось у коммуниста Мушинского.
Тяжелый каторжный труд, постоянный голод, карцер, избиения и издевательства подорвали мое здоровье. Я заболел. 18 суток провалялся в так называемой больнице без всякого лечения. Состояние здоровья с каждым днем ухудшалось, и 16 декабря 1985 года меня выпустили из лагеря.
И вновь целиком окунулся в революционную работу. Но в марте 1936 года по доносу провокатора был схвачен полицией и брошен в тюрьму.
Наступил сентябрь 1939 года. Красная Армия освободила Западную Белоруссию и принесла долгожданное освобождение угнетенным народам. В октябре 1939 года я был избран депутатом Народного собрания Западной Белоруссии и работал председателем временного управления в Свислочи. С первых дней Великой Отечественной войны добровольно вступил в ряды Советской Армии, принимал участие в защите столицы нашей Родины — Москвы и свой боевой путь закончил в Берлине.