Уничтожение нацизма, оценку подлой сути которого человечество уже вынесло, – дело, несомненно, правое. Но для человеческой жизни справедливых войн не бывает. Война ломает выстроенный человеком порядок вещей, когда живым живое, а мёртвым мёртвое. Она погружает всех участников кровавого противостояния в полное безумие, жертвами которого становятся все его участники. Так что 9 мая для нас - это не просто день торжества победы над врагом, это победа над всеобщим безумием.
Я ехал домой. Служба закончилась. И хотя призвали меня в апреле, в запас был уволен в конце июня. По закону о воинской обязанности в сухопутных войсках тогда служили два календарных года, но в пограничных войсках была своя арифметика. В случае необходимости срок службы на месяц мог продлить начальник пограничного отряда, на два месяца – командующий округом, и на три – Председатель КГБ. Под эту раздачу я и попал.
Домой добирался поездом. Дорога от Забайкалья занимала в общей сложности семь суток. В районе Красноярска нахлынула несусветная жара. В железном цилиндре вагона она ощущалась с ещё большей силой. Кондиционер то ли не работал, то ли его совсем не было. Не баловали тогда советских людей всякими буржуазными штучками. Поезд был полупустой, в купе мы ехали вдвоём с ветераном войны, Героем Советского Союза. Из-за жары мы были полураздеты, прикрепленную к пиджаку медаль Героя я случайно заметил, когда складывал своё обмундирование.
Завязался разговор, какой естественным образом возникает в дороге на безбрежных российских просторах. Хочу рассказать одну историю из тех, которые поведал мне попутчик:
“Боевые действия для меня закончилась в Венгрии. Советские войска достаточно быстро окружили Будапешт. А Гитлер придавал Венгрии особое значение. Оттуда открывался прямой путь на Австрию, а в Германию поступала нефть. После перехода Румынии на сторону союзников это были последние источники горючего для Рейха. В начале марта 1945 года Гитлер бросил на прорыв окружения в районе озера Балатон танковую армию СС под командованием своего любимчика Йозефа Дитриха.
Прорыв не состоялся, но драка была жуткая. У Дитриха была тысяча новейших танков -“королевских тигров” и “пантер”. По тем временам огромная сила. Да и венгры, сказать по правде, не только сочувствовали, но и активно помогали гитлеровцам. Местных фашистов (их называли салашистами) среди них было много. Поэтому тяжело было вдвойне. И жертв среди наших солдат потому было больше обычного. Не раз бывало, что стреляли в спину.
Наше подразделение разместилось в доме одного из местных жителей. Хозяин был крепкий. Помещичье по тогдашним нашим понятиям имение, двухэтажный кирпичный дом, хозяйственные пристройки. И большой, прям-таки огромный, вишнёвый сад. У венгра, владельца имения, было две дочери. Одна постарше, замужем, а другая ещё подросток, на вид совсем ребёнок. Муж старшей воевал офицером на Восточном фронте. О судьбе его ничего не было известно, писем от него давно не получали.
В апреле вишня в саду зацвела. Это было так красиво, словами не передать. Все словно окунулись в ещё недавний для многих мир детства. Мы ведь тогда были совсем юными, многим только-только исполнилось восемнадцать. Я был постарше, но и меня не оставила равнодушным эта красота. Человеческая память – странная штука, на войне, в этой мясорубке, казалось иногда, что так было всегда, ничего другого никогда и не было. А попривыкнув к мирной жизни, уже военные воспоминания стали казаться кошмарными фантазиями.
Вскоре произошла дрянная, прямо скажу, история. Дочерей хозяина нашли мёртвыми. Они были изнасилованы и убиты. До сих пор вспоминаю, как в одночасье превратившийся в дряхлого старика ещё вчера крепкий с виду мужчина бродил по своему вишнёвому саду, бормотал что-то на своём языке, протягивая ко всем встречным руки и покачивая большой седой головой. “Спрашивает, где дочери,”– растолковал нам один из солдат, понимавший по-венгерски. Дочек своих отец нашёл сам: разум его не выдержал. В цветущем саду, на фоне этого буйства природы, выглядело это особенно жутко. Война как-то сразу вернулась к нам в истинном её обличье.
Мы знали: это сделал это один из наших пехотинцев. Но, честно, скажу, следствие никто не проводил. И никак наказан он не был. И не только потому, что война всё списывает. Солдат наш был родом из-под Воронежа. В селе, откуда он был родом, располагалась венгерская часть. Черчилль частенько называл немцев гуннами. За жестокость, беспощадность и первобытное варварство по отношению к врагам. Так вот, сами немцы гуннами называли венгров. За те же самые качества, которыми удостоил их английский премьер. Всю семью солдата венгры уничтожили. Как и большинство жителей деревни. Сожгли в колхозном сарае живьём.
Здесь надо понять, что на передовой нормальных, в нашем обычном понимании, людей не было. Со всех сторон, с экранов, со страниц газет, политработники в окопах кричали нам: “Убей. Иначе враг убьёт тебя и твоих близких”. В иные моменты боёв озверение с обеих сторон достигало предела. И жизнь солдата на той войне не стоила ровным счётом ничего. Не успеваешь запоминать новые лица бойцов. Так что фронтовые товарищи – это не те, кто воевал рядом, а те, кому удалось вместе с тобой остаться в живых, те, кого я запомнил последними. До сих пор не могу понять, как сам-то не погиб. Чистая случайность, ничего более.
Фронтовики по возвращении домой отходили душой годами, а некоторым сделать это так и не удалось. Сгинули в бытовых пьяных разборках или попали в лагеря. Более всего досталось инвалидам. Оказались никому не нужны. Многих, поговаривают, специально вывозили подальше от глаз. Может так, может не так.
На встречах с молодёжью я рассказываю о героизме, о товариществе, об удачных операциях. Это всё было. Только вот какая закавыка. В молодых умах и душах всё это видится в ореоле романтики и книжных приключений. А настоящая война - она ведь совсем другая. Сколько лет прошло, а до сих пор мне снятся страшные сны. Пыль, грязь, изматывающая усталость, холод, голод, вши и смерть, смерть, смерть. Нет никакой романтики войны. Война – это дерьмо. (На самом деле, ветеран выразился ещё резче). Победа для меня в войне – это не только торжество правого дела, но и конец всеобщего человеческого безумия.
Показались пригороды Красноярска. Мы попрощались.