...Весной сорок четвертого года штурманов Героев Советского Союза майора Павла Хрусталева и капитана Владимира Рощенко, а с ними старшего лейтенанта Василия Быхала отозвали из боевых полков и «временно прикомандировали к группе стратегической авиации США, выполнявшей челночные полеты. Стартуя с аэродромов Италии, «летающие крепости» наносили удары по сверхдальним целям противника. Вернуться на свои аэродромы они уже не могли, а до советских горючего хватало. На обратном пути в Италию они снова бомбили противника. Так и летали, как челнок, туда и обратно.
Советское командование предоставило в распоряжение союзников авиационную базу под Полтавой. Здесь возле шоссе выросли деревянные коттеджи, в которых разместились американские сержанты и солдаты из команд аэродромного обслуживания. От бетонной взлетной полосы из металлических матов сделали рулежные дорожки и стоянки для тяжелых «крепостей». На этой базе, усердно штудируя английский язык, советские штурманы и дожидались очередного прилета американских бомбардировщиков.
«Летающие крепости» с белыми звездами на крыльях — опознавательным знаком американских ВВС — прилетели к вечеру ясного весеннего дня. На следующее утро советских штурманов распределили по их экипажам.
— Обратным рейсом американцы должны были атаковать нефтепромыслы противника,— рассказывает Рощенко.— Цель прикрывали многочисленные зенитные батареи крупного и среднего калибра. Мне уже приходилось несколько раз летать на этот объект, и расположение батарей я хорошо знал. Поэтому меня включили в экипаж самолета-лидера. Командиром его был капитан Билл Оуэнс.
Среднего роста, плотный, с веселыми черными глазами капитан, хоть и с сильным акцентом, хорошо говорил по-русски. Знакомясь, сказал, что он наполовину русский, с улыбкой добавил: «На лучшую половину. Мама приехала в Штаты из Ярославля в девятьсот одиннадцатом».
Я спросил, как ему нравится у нас.
«Встречают здесь по-братски,— ответил он.— Прилетели в первый раз и, видимо, привели за собой немецкого разведчика. Ночью пожаловали «юнкерсы». Пару «крепостей» сожгли на стоянках, а мы выскочили из дома и бросились к укрытиям. Одна бомба разорвалась недалеко, я споткнулся, упал. Слышу, кто-то кричит: «Спасай союзника!» Здоровенный солдат подхватил меня на руки, как ребенка, и вместе со мной спрыгнул в укрытие».
Оуэнс очень деликатно, как бы между прочим, спросил, давно ли я воюю, сколько сделал боевых вылетов. Скромно сказал, что у него их гораздо меньше. До войны был студентом-филологом. После нападения Японии на его родину добровольцем пошел в авиацию. Старший брат сейчас плавает на морских конвоях, которые доставляют военные грузы в Советский Союз.
Оуэнс познакомил меня со своим экипажем. Это были молодые, крепкие парни. Военную форму они носили с какой-то элегантной небрежностью. Хором хвалили мои меховые унты, сетовали, что им в полет такой теплой обуви не выдают. Перед вылетом Оуэнс потребовал, чтобы я надел гибкий стальной жилет, который хорошо защищает грудь, живот и спину от мелких осколков. Такие жилеты американцы всегда надевали, отправляясь на боевые задания.
Мой коллега, штурман, помнится, был по происхождению ирландец. Запасом английских слов я тогда обладал небольшим, но в профессиональных вопросах мы легко понимали друг друга. Маршрут до цели прокладывал я. Он смотрел через мое плечо, прищелкивал языком и понимающе повторял: «О'кей!»
Наш самолет первым поднялся в воздух. Потом стали взлетать остальные друг за другом, с интервалом в 30 секунд. Над аэродромом «крепости» собрались плотным строем и легли на курс с набором высоты. Пожалуй, это был первый случай, когда на боевое задание летели смешанные американо-советские экипажи.
Весеннее утро было ясное, солнечное. С высоты шесть тысяч метров земля просматривалась отлично. Проплыли внизу лохматые хребты Карпатских гор. Показались знакомые мне характерные ориентиры — до нефтепромыслов было уже недалеко. Маршрут я проложил наиболее безопасный, с выходом на цель со стороны солнца, тем не менее нас встретил сильный зенитный огонь. «Крепости» легли на боевой курс, и бомбы пошли в цель. Зенитки замолкли, нефтепромыслы заволокли клубы черного дыма, сквозь которые прорывались багровые языки пламени.
Оставив позади разрушенные, охваченные огнем нефтепромыслы, «крепости» взяли курс на Италию. Теперь маршрут им прокладывал мой американский коллега. Над Венгрией, в районе города Секешфехервара, нас пытались атаковать немецкие истребители, но «крепости» ощетинились пушечно-пулеметным огнем такой плотности, что «мессершмитты» отвернули. На итальянский аэродром Фоджа вся наша группа пришла без потерь.
Так я познакомился с Биллом.
<...>
Американское командование по согласованию с нашим разрешило советским штурманам познакомиться с боевой работой авиации США. Для этого майора Хрусталева направили в итальянский порт Бари, где тоже была большая авиабаза союзников. Нас с Васей Быхалом оставили в Фоджа. Меня в экипаже Оуэнса.
Тогда на итальянском фронте шли упорные бои. Союзники большими силами перешли в наступление южнее местечка Кассино. Авиация работала с полной нагрузкой. Экипаж Билла Оуэнса перебазировали в Неаполь. Мы здесь получили срочное задание на разведку кораблей противника в открытом море.
Вылетели ранним утром. Погода стояла ясная. Однако, когда пришли в район поиска, по небу поползли низкие серые тучи, а море затянула пелена тумана. Оуэнс принял решение возвращаться на свой аэродром. Но тут туман, словно по волшебству, рассеялся, и мы увидели фашистские корабли. Зенитчики на них не дремали и сразу открыли огонь. Высота была небольшая, и огонь сразу стал прицельным. Загорелись мотор и правая плоскость. Второй пилот был тяжело ранен и потерял сознание.
Билл отлично летал. Он скользнул на крыло, сбил пламя и, прижавшись к белым гребням волн, ушел от кораблей. Я имел значительный опыт пилотирования тяжелых самолетов и потому сел на место второго пилота.
«Крепость» была сильно повреждена. Один мотор не работал. На трех мы кое-как дотянули до Неаполя. Зашли на посадку, стали выпускать шасси, но вышла только одна «нога». В таких случаях, по американским инструкциям, экипажу следует оставить самолет — выпрыгнуть с парашютами. Но на борту у нас был тяжелораненый. Я понял, что Оуэнс, спасая его, попытается посадить машину. Когда по его команде остальные члены экипажа выпрыгнули, я остался. Думаю, одному Оуэнсу неисправную машину посадить трудно, буду ему помогать.
«Ты что, оглох? — кричит Билл.— Прыгай, приказываю!»
«Я великая союзная держава,— шучу я,— подчиняюсь только советскому командованию».
Билл погрозил мне кулаком, но спорить было некогда. Так мы вдвоем и посадили нашу израненную «крепость». Второго пилота сразу доставили на операционный стол. Врачи спасли ему жизнь. Мы же с Биллом потом сфотографировались в пилотской кабине памятного для нас самолета.
Два месяца я летал в составе экипажа Билла Оуэнса. Мы подружились. Знакомя со своими друзьями, он с серьезным лицом величал меня «великой союзной державой» и непременно сообщал, сколько я сделал боевых вылетов.
Наконец, пришел приказ: меня отзывали в родной полк. Прощаясь с Биллом, мы подняли стаканы за победу .над общим врагом, за солдатскую дружбу, за дружбу наших народов, за мирные, счастливые полеты, за то, чтобы они больше никогда не становились боевыми вылетами.