По статистике детдомовцам редко удается стать успешными людьми. И в этом нет их вины. Это замкнутый круг. Как выбраться из него, знает Яна Вегера — она спасает тех, кому не повезло в детстве.
У каждого из нас в окружении есть люди, которых мы считаем странными. Потому что они живут непонятной для нас жизнью. И, если бы меня попросили составить рейтинг моих странных людей, Яна бы его возглавила. Причем, с большим отрывом от остальных. Ей 26, и она живет чужой жизнью. Жизнью бывших детдомовцев, которые покидая казенные приюты,оказываются как котята в ведре. У них есть тысяча рублей на месяц и место в общаге.
Их не учили готовить, делать покупки, гладить и стирать, ездить в общественном транспорте и самостоятельно чем-то занимать свободное время, знакомиться с новыми людьми и не теряться в обилии общественных мест, покупать себе зимние ботинки и не забывать выключить утюг. Повезло выбраться из этого омута новой незнакомой жизни только тем, у кого есть Яна Вегера. «Сходи, купи чай, черный. И рулет», — говорит она пацану,который сегодня получил первые в своей жизни деньги — стипендию в девять тысяч рублей. Произнося четыре цифры пин-кода, она дает ему свою карточку: «Не забудь по пути». За три года Яна привыкла доверять детдомовцам, потому что они почти такие же, как мы.
Просто им однажды в детстве не повезло, и они оказались в детском доме.
Когда Яне было 23 года, она оказалась в летнем лагере, где были детдомовские (все подростки в этом мире делятся для нее на «семейных» и «детдомовских»).
— Когда ты первый раз приезжаешь к детдомовским, есть ощущение, что они очень дисциплинированы, и ты думаешь — с ними легче, чем с семейными. Потому что обычно в лагерь приезжаешь, и начинается… В кроссовках на кровати, все такое. А им сказала: «Встаем по парам». И все. Говорю вставать — они встают. Руки мыть — моют. Садиться и есть — они садятся и едят.
— Но это же плохо?
— Да. Но тогда мне казалось, что ух ты! Как удобно! А потом поняла, что и не удобно совсем… Во-первых, у каждого свой характер, и еще какой. Во-вторых, трудности, которые они пережили, все равно есть и формируют поведение. Например, какие-то вещи, косяки, проступки они, скорее, скроют. Или наоборот, встанут в позу, да еще спросят с вызовом: «И что? Что ты мне сделаешь?»
Но почему-то Яну не испугали косяки и предъявы, курение и переломанные характеры. Смены в лагере давно закончились, и она начала ездить к своим детдомовцам. Три часа туда, примерно столько же на месте. И обратно. Каждые выходные. Не с подарками, а с рассказами, которые постепенно уничтожали главный страх любого детдомовца.
— Мечта у всех одна: семья, работа, учеба. То есть нормальная жизнь. И страх: что дальше? Один мальчик, например, идет сейчас в армию. А после нее? Он оказался вообще не закреплен ни за каким социальным учреждением. Он ничей. Как встать на учет в службу занятости? Или засунули пацана в коррекционку, хотя он мог учиться в обычной школе. И теперь на второе образование он не имеет права. А если восстанавливать право на обучение,то девять классов коррекционной школы соответствует пятому в общеобразовательной. А ему 18 лет. Какая школа его возьмет? Кому вообще это надо?
Покатавшись несколько месяцев по убитым дорогам области, на новогодние каникулы Яна решила оформить гостевую опеку над пацанами. Чтобы привезти их в Екатеринбург, город показать, по театрам походить. Подготовила к приезду ребят квартиру, где им предстояло жить. Почти самостоятельно. Несколько парней и девчонок из детского дома. В квартире с хорошей мебелью, посудой и бытовой техникой.
— Как ты поняла, что не им, а тебе нужно, чтобы они были в твоей жизни?
— Думала сначала, что вот съезжу разик, да и все. Хватит. Приехала раз,пообщалась… И не помню уже, что побудило приехать второй и третий раз. Но помню, что меня тогда смутило: абсолютно нормальные дети…
— В смысле не такие детдомовцы, какими их все воспринимают?
— Да. Все равно ведь думаешь заочно — в детском доме ребята какие-то не такие. Не просто же так от них отказались… А тут я приезжаю, и они нормальные совершенно! Они учатся, общаются, смешно шутят. Они у меня ничего не сперли. Абсолютно адекватные, нормальные ребята. И меня это заставило задуматься: почему они тогда тут? Было любопытство. Интерес.
Так себе, скажем, интерес (с точки зрения обывателя) для молодой красивой девушки из хорошей семьи: тратить время, силы, деньги на подростков трудной судьбы. При этом, даже не будучи уверенной, что твои усилия приведут к положительному результату.
Сколько детдомовских сегодня рассчитывают на помощь от Яны, не знает даже она сама.
— Я их не считаю.
— А примерно?
— У меня — свои, с Надей [Тюменцевой, девушкой, в 20 с небольшим лет взявшей опеку над пятью приемными детьми — прим. ЕТВ] я делюсь ребятами… Кто-то к ней в семью уходит, хотя когда-то она говорила, что будет только с маленькими. Правда, сколько у меня, не знаю. Изначально было семь. Есть ребята, которые приходят по знакомству через кого-то из наших. Есть одна девочка, которую когда-то забрали в приемную семью, а сейчас… Я надеюсь, что она преувеличивает, но сообщила на днях, что ее вернут в приют…
Она продолжает ездить к тем, кому еще только предстоит выходить в большую жизнь. И там, в казенных стенах, готовить к будущему. Получается. Те, кто заканчивал школу в этом году, понимали, что экзамены надо сдавать хорошо — это единственный шанс получить билет в хороший колледж. Появились и те, кто решил закончить 11 классов. Хотя в детских домах стараются после девятого класса отправить подростков в самостоятельное плавание, возможность такая есть. И Яна говорит о трех детдомовцах, которые нацелились на поступление в вуз.
Для того, чтобы у детей, потерявших родителей, исчез страх перед будущим и появилась надежда на нормальную жизнь, оказывается, не надо делать ничего сверхъестественного. Просто рядом должен быть человек, уверенный и успешный. Самостоятельно зарабатывающий и уважаемый. Умный. И умеющий объяснить, что предложение сдать экзамен по облегченной форме, — не повод для радости. А запись в аттестате «ты — дурачок» резко сужает круг образовательных учреждений.
— Если ты попал в детский дом в десять лет, и тогда же в первый раз пошел в школу, очевидно, что пробелы в знаниях тебе никто не восполнит. Есть у нас девчонка, пропустившая два класса. Она таблицу умножения только сейчас выучила, в 14 лет. Но часто я вижу ребят, по которым видно, было у них что-то нормальное в жизни, потому что интеллигентность прямо всплывает. Они читают книги, эрудированные. Очень необычные ребята. К ним странно относятся. Но многие вещи им легко даются.
У тех, кого непростое детство забросило в детский дом, откуда выпроводили во взрослую жизнь, и кому повезло встретить Яну, все равно все еще впереди. Порог, перешагнув который, можно вздохнуть относительно спокойно, — 25 лет. «Если человек его пережил, не сидит, работает, значит, все нормально,говорит Яна. — А у нас до этого возраста еще жить и жить». Значит, ей надо прожить еще лет десять, чтобы понять: все, что она делает, — не зря. Но сейчас ей не страшно.
— Понятно, что возраст 16-18 лет — это время совершать ошибки. Напиться,что-то вынести из магазина, забить на учебу… или влюбиться. И если мне было проще, потому что у меня был туз в рукаве — семья, то у них любая такая ошибка может окончиться не очень хорошо. И понятно, что первые их косяки я страшно переживала. А потом я немного отпустила ситуацию, потому что детей надо просто, безусловно, любить.
Сказав себе «что-нибудь обязательно должно случиться», Яна обезопасила себя от возможных переживаний. И создала повод для радости: «если не случилось, то круто, тебе повезло!» Я не знаю, верит ли она в бога, но надеется: на то, что не будет тюрьмы — «потому что у нас не та страна, где можно отсидеть и потом успешно социализироваться», что не будет наркотиков, «просто потому что» и что не будет алкоголизма.
Она видит в них — нескладных, смешных, и, как ни крути, все еще заброшенных, только хорошее. Сережа — кулинар от бога. А еще он может посадить и вырастить в огороде все, что угодно, свалять валенки. «И я к нему отношусь, как ученик. Мне не стыдно спросить, как это делать. И для него это тоже новый уровень», — говорит Яна. Игорь может починить, что угодно. Паяльник — это его третья рука. «Сколько раз он мне ремонтировал телефон, кнопки ставил, программы на компьютере… Мне 26, я этого не умею. И он даже снисходительно может юморнуть на эту тему», — рассказывает она. И добавляет: «Мне не нравится быть ментором и наставником, я хочу дружить».
Возможно, ее собственное счастливое детство научило ее правилам общения с теми, кому не повезло.
— Нужны твои вера и доверие — ты не прячешь от них сумку при первом знакомстве… Сила и уверенность, что все идет нормально — они это отлично видят и понимают. Честность, в первую очередь, перед собой, чтобы это все пережить. Достаточно просто быть человеком, придерживаться своих принципов и не заигрывать с детдомовцами.
Все те, кто сейчас находится под опекой Яны и организации «Про.Добро», где она руководит проектом «Дружим!», переживают (или пережили) момент расставания с детским домом. Сначала — эйфория «о, сейчас будет свобода!» Потом страх. И затем приходит первый месяц сомнительной свободы: когда у тебя еще нет стипендии и нет денег вообще — часть детских домов может 500-1000 рублей дать на месяц до первой стипендии. Хорошо, если ты остаешься в своем городе, где твой детский дом, и кто-то подкормить может: друзья, братья-сестры. А если никого?
Тогда в соцсетях на страницах Яны и ее друзей появляются посты с четким перечнем: нужны посуда, постельное белье, канцтовары, зимняя одежда,тазики, ведра, крупы, подсолнечное масло, сахар, соль…
Помимо тех, кто принимает от нее постоянную помощь, есть и другие. Те,кому получается помочь только раз иди два. Например, девочки, которые, как говорит Яна, «зарабатывают совсем не тем, чем хотелось бы…» Да, им предлагают выбраться из этой жизни, но для того, чтобы начать жить другой,надо заново сесть за парту, сдать экзамены, отказаться от сложившихся привычек. Не все к этому готовы. «Но мы ни с кем не портим отношения. Потому что, все мы люди, и во всех ошибках детей виноваты взрослые», — грустно говорит Яна. И продолжает помогать.
— Приходит девчонка, которая полгода как в бегах из детского дома. И у нее нет одежды и вообще ничего, потому что все осталось в общаге. Она приходит к нам. Я понимаю, что могу вызвать службы, и она вообще непонятно куда денется. Но мы просто одеваем, кормим, даем помыться, предлагаем остаться на ночь, если надо. Но она выбирает бежать дальше.
Чтобы убегающих было меньше, вот уже два года, летом, организация«Про.Добро» арендует коттеджи (спасибо тем, кто готов предоставить их ораве пацанов) и привозит в них детдомовцев. И не только — семейных тоже. Здесь они живут не как в детском доме: готовят, убирают, планируют свое время, занимаются, творят. Живут по программе, написанной Яной.
— В ней есть блок просветительский: репетиторство, общее просвещение плюс дополнительное образование. Творчество и все такое. Они, кстати, к этому очень склонны. Спортивный блок — упор на то, что спорт круче, чем курить или пить. Понятно, что каждый делает выбор сам. Но надо понимать, что они в группе риска и не стоит экспериментировать лишний раз. И спортсмены,кстати, из них очень упорные получаются. Третий блок — навыки жизни. Приезжаем и предлагаем приготовить, например, борщ. Потому что можно с ними готовить гамбургеры и карпаччо, но потом они что, карпаччо будут есть? Бытовые нюансы. Стирка, уборка, пользование бытовыми приборами. Дети у нас в первый раз в жизни домофон, например, видят. Как пользоваться банкоматами, телефонами, навигаторами…
Наверное, главное, что определяет отношение Яны в детдомовцам, это умение не фокусироваться на негативном. Она уверена, что нельзя детям ставить в вину то, как у него сложились обстоятельства. Если ребенок украл один раз шоколадку в магазине, это не значит, что он станет вором. Если в два года он оказался в детском доме, это не значит, что его жизнь должна идти под откос.
— Мне кажется, что какой ты им заряд придашь, так он и покатится дальше. Вложишь плюс — покатится вперед, минус — назад.
— Заряды могут быть разные.
— Могут. Что поделать? Жизнь разная.
— Ты сама говоришь, что семья — это козырный туз. А детдомовцы не защищены в принципе, и при этом еще не могут понять, что хорошо,а что плохо.
— Да. Но если заряд положительный, то он гораздо сильнее, чем обычно. По крайней мере, у нас. Они выкладываются больше, работают больше,ответственнее.
— Почему?
— Не знаю. Может быть, потому, что если они потеряют нас, то, что у них останется?
А знаете, о чем мечтает сама Яна?
— Я хочу свой дом. Это будет дом, в который мог бы прийти любой ребенок, если ему трудно и тяжело. И если он сбежал из дома, или если его бьют, или пьют… Чтобы это был теплый дом. С хорошими людьми. Чтобы ребята, у которых в жизни что-то пошло не так, знали — есть место, где их примут, даже если они завтра сбегут. И чтобы там ни в коем случае не было никакой казенщины. Чтобы ребята, которые выпустились, могли там пожить, пока у них со своим жильем не решится. Чтобы там был какой-то огород, и мы понимали, что даже в тяжелые времена мы можем сами себе вырастить еду и прожить на этом как-то. Чтобы мы там могли делать что-то сами… Это был просто такой большой дом, в который можно приглашать в гости. Чтобы было понимание родственности и понимание — раз ты пришел, значит, у тебя все не просто.