85 лет назад революционный трибунал решал судьбу епископа и протоиерея, которые противились изъятию церковных ценностей в пользу государства.
Продолжаем серию публикаций, посвященных громким судебным процессам Екатеринбурга, которые в свое время занимали умы горожан и активно освещались в прессе. На этот раз нашими героями стали не безызвестные личности: епископ Екатеринбургский и Ирбитский Григорий Яцковский и протоиерей благочинный ирбитских церквей Александр Анисимов. Обоих обвиняли в том, что они противились изъятию церковных ценностей в помощь голодающим. Плюсом к этому, отцу Григорию пришлось отвечать перед пролетарским судом за свою связь с белочехами и Колчаком во время Гражданской войны.
Доказательств у обвинения было немного. А вот желания наказать«экземпляры духовенства» — в достатке. По уровню риторики товарищей прокуроров это дело 1923 года напоминает сегодняшние процессы над теми, кто оскорбил религиозные чувства верующих. Только тогда на скамье подсудимых были священники.
Но обо всем по порядку.
«Сравнил Колчака с Моисеем»
Суд над Григорием Яцковским и Александром Анисимовым сделали открытым. Желающих попасть на процесс было так много, что властям пришлось выпустить специальные билеты, которые нужно было покупать. Для тех же, кто не попал в ряды зрителей, «Уральский рабочий» подробно,не скупясь, описывал весь ход процесса. Эту газету мы и возьмем в свидетели тех событий зимы 1923 года. Итак, «Уральский рабочий» писал:
«В заседании Екатеринбургского Губвоентрибунала началось слушание дело бывшего Екатеринбургского и Ирбитского архиепископа Григория — по обвинению в контрреволюции, содействии международной буржуазии, и противодействии изъятию церковных ценностей — протоиерея Анисимова — также по противодействию изъятию ценностей в Ирбите. Протоиерей Анисимов первоначально был привлечен к делу лишь как свидетель, и только в порядке следствия выяснилось необходимость возбуждения обвинения и против него».
Из обвинительного заключения: «Епископ Григорий в 1918–1919 годах восстанавливал общественное мнение против большевиков: он устроил демонстрацию в виде крестного хода, причем произнес проповедь о значении веры для крепости и силы государства Российского; выезжал в Березовский завод для укрепления и утешения пострадавшего от „красных“ населения; принимал участие в чествовании „освободителей“ Екатеринбурга; участвовал в торжественной встрече адмирала Колчака, сравнил его в своей проповеди с Моисеем, который вел свой народ в землю обетованную.
Второй обвинение — в противодействии производящемуся на основании декрета ВЦИК изъятию церковных ценностей. Григорий во время компании по изъятию вел двойственную политику, говоря гражданским властям о полном своем согласии с декретом, а верующим предлагал поступать по своему усмотрению. Он стоял на платформе 2-го воззвания патриарха Тихона, запрещавшего сдавать целый ряд церковных ценностей; и распространял это контрреволюционное воззвание по епархии, сознавая в то же время, что оно может вызвать на местах недоразумения.
Граждан, привезших для сдачи пожертвованные Каслинскими верующими вещи еп. Григорий завернул обратно, а священнику того же завода Голубятникову пригрозил запрещением служения за то, что тот изъял эти вещи самовольно».
«Огромный, грузный… словно покрылась плесенью его душа»
Суд над священниками внешне, формально не выглядел людоедской расправой над классовыми врагами, как это может показаться, если смотреть из дня сегодняшнего. Все-таки 1923 год — это эпоха НЭПа, а не время репрессий, не черный 37-й. В том числе поэтому отец Григорий был вправе высказывать свои мнения по ходу процесса. А журналисты «Уральского рабочего» не упускали возможность едко поиронизировать (в меру своего разумения, конечно же) над выступлениями епископа. Тогдашние репортеры писали: «Едва ли есть в евангелиях и прочих „божественных“ книгах еще одна фраза,которая была бы так затаскана: „несть власть аще не от бога“.
Удобная, мягкая упругая, как архиерейское брюшко, эта фраза употребляется всяким архипастырем, когда ему нужно дать ответ на прямой вопрос:
— Служил реакции?
На этом иезуитском и, вместе с тем, наглом построении и строит свою защиту отец Григорий. Архиерей — фигура достаточно колоритная, хотя и без особых отличительных черт. Внешне — высокий, грузный, здоровый, не смотря на свои 56 лет.
Точная копия с трафаретного типа, красующегося на плакатах».
Стоит заметить, что 1923 год — это время, когда в Советская республика только вышла из Гражданской войны. В стране — голод. Поэтому, чтобы запачкать негативом отца Григория, журналист «Уральского рабочего» упирал в описании на особенности его фигуры: «Даже попытка разыграть великомученика не удалась. Во-первых, зал нисколько не был настроен принимать Григория за великомученика. Во-вторых… брюшко архиерея так упруго переваливалось через спинку стула, на который он опирался, что никто не поверил бы, что перед вами великомученик. Внутренне-духовный сын патриарха Тихона, змеино-увертливый, елейно-лицемерный. Опираясь животом о спинку стула или прохаживаясь в перевалку по сцене, архиерей заявляет суду:
— Раз власть была белая, нужно было услуживать. Ничего не поделаешь. Если б большевики пригласили им молебны служить — пожалуйста, пошел бы.
— Освящал ли чешские знамена? Да. Раз существуют знамена, нужно освящать.
Совсем уже обиженно-недовольно голос архиерея звучит, когда он говорит о показаниях свидетеля обвинения, священника Голубятникова:
— Наверное, имеет что-нибудь личное против меня».
«Религия нужна не более чем соска взрослому человеку»
По законам того времени в деле Яцковского и Анисимова было два обвинителя: общественный и государственный (он же прокурор). Общественный обвинитель товарищ Васильев просто жег глаголом:«Подсудимый Яцковский — из кулацкой семьи, из класса, всегда бывшего оплотом самодержавия. Советская власть одинаково относится ко всякой церкви: всякую религию она считает обманом темных масс. Скоро религия будет нам нужна не более, чем соска взрослому человеку.
Оба подсудимых сознательно приняли участие в осуществлении дьявольски задуманного плана — противодействовали изъятию церковных ценностей.
Оба — виновны. К обоим должна быть применена мера наказания, которая применяется к врагам класса».
От общественного обвинителя Васильева не отставал и его государственный коллега — товарищ Покровский. Вот как его цитирует «Уральский рабочий»: «Документы, относящиеся к периоду Колчака неопровержимо доказывают, что при всем кажущемся равнодушии к власти, Яцковский мечтал о восстановлении православной России. Доказанные документами его действия — несомненная пропаганда в пользу международной буржуазии и ее наемника Колчака. Благословляя заговор — он содействовал его организации».
«Красный трибунал должен быть трибуналом милости!»
На епископа Григория Яцковского и благочинного Александра Анисимова работали в суде два адвоката — Лубяновский и Калашников. Защитники не стали подходить к делу формально, а утроили из процесса шоу. Вот что писал об этом «Уральский рабочий»: «Лубяновский просит трибунал устранить страсти и уделить равное внимание обеим сторонам. Перечисляя факты, на которых покоится обвинение, Лубяновский считает их недостаточными, частью недостоверными. Обвинению приходится гадать.
— Не будьте без нужды жестоки, — обращается т. Лубяновский к судьям, — не ищите контрреволюции там, где ее нет. Докажите, что пролетарский суд справедлив.
Гр. Калашников отметил, что из всего материала, обвиняющего прот. Анисимова нельзя усмотреть призыва к неисполнению распоряжений власти. Свидетели в один голос показали, что он не только не призывал к противодействию изъятию [церковных ценностей — прим. ЕТВ],но и принципиально с ним соглашался. Тактика „уклонения“ — единственный выход из того тяжелого положения, в котором он оказался.
Гр. Шигаев, констатируя, что обвинение ударилось в агитацию, что оно обрушилось не на личности подсудимых, а на весь их класс — духовенство — предостерегает трибунал:
— Оба подсудимые вышли из простого народа. Прошли те времена, когда власть боялась уколов. Милость! Милость! Милость! Красный трибунал должен быть трибуналом милости (Продолжительные аплодисменты)».
Интересно, что выступление защитника Шигаева настолько задело публику,что в ответ на его слова «Уральский рабочий» опубликовал гневную заметку за подписью «Зритель». Так вот этот Зритель пишет:
«Шигаев взывал к какой-то высшей справедливости пролетарского суда и хотел, чтобы он распространил свою великую милость на этих двух „нищих“ и „убогих“ экземпляров духовенства, мешающих советской власти изъять часть ненужной роскоши в пользу голодающих.
Адвокатский трюк Шигаева нашел себе отклик лишь в сердцах обывателя,остававшегося сытым, когда другие голодали, да в сердцах „матушек“ и „батюшек“, пробравшихся на суд».
«Защитник прав: нас судят за то, что мы священники»
Перед тем как вынести приговор Григорию Яцковскому и Александру Анисимову дали высказаться. Последние слова священников, которые не признали своей вины, «Уральский рабочий» приводит довольно скупо:
«Подсудимый Яцковский считает, что если служение Тихону и Советской власти несовместимо, то защитник прав: „Нас судят за то, что мы священники. Я сам себя воспитал, отец не тратил на меня ни копейки. Я всегда и везде говорил правду открыто и прямо, не страшась возможных последствий этого“.
Подсудимый Анисимов, повторяя, что сознательным противником советской власти не был и не будет, просит трибунал не уподобляться деспотическому суду прежних времен».Заканчивается сдубный репортаж «Уральского рабочего», как обычно бывает в этом жанре, — приговором: «После пяти с половиной часов совещания трибунал объявил приговор: Яцковский приговорен к 5 годам строгой изоляции; Анисимов — к 3 годам. С применением к ним амнистии [причем амнистия была объявлена в честь пятилетия Октябрьской революции — прим. ЕТВ] сроки сокращены: Яцковскому — до 3 лет 4 месяцев, Анисимову — до 1 года».