Ну, вот, я и написал первую строчку. Никогда этого не делал. Всякие там акты, объяснительные, заявления, анкеты – это сколько угодно, а вот так, чтоб дневник – этого не было. Даже во дни юношеских метаний души, поисков самоё себя и лучшей для себя в этом мире дороги… Ах, вот потянуло вдруг на высокий слог. Это от неопытности – нет у меня своего стиля. Потому как, подписи, акты – это пожалуйста, там все понятно, там форма, а как мысль свою на бумаге изложить? Не знаю, но попробую. Не судите строго, если решитесь прочитать. Хотя, кому оно теперь надо?
Пишу карандашом, потому что паста в ручке засохла. Ну, вот – написал «засохла» и будто ещё хуже стало – глотку жжёт без воды. Слюны уж давно нет, чтоб горло смочить. Словно волос объелся – мерзкие ощущения. Хорошо бы воды глотнуть. Пусть даже такой, опресненной-отфильтрованной. Но нельзя – каждый глоток на счету, по минутам расписан. Режим. А иначе никак. И опять – начал писать, чтоб отвлечься, а сам туда же – «глоточек, попить». Ну, а как об этом не думать? Кто про что, а вшивый о бане. Баня! Вот тоже мощная вещь – попарился хорошенько, а потом окатил себя с головы до пят холодной водичкой, чистой, из колодца. Ковшиком черпнул и пьёшь её, пьёшь. Так, хватит – от одних мыслей больно становится.
Сюда я прибыл вчера, уже ближе к вечеру. Меня отрядили на этот район распределять гумпомщь не только потому, что я более-менее знаком с учётом, но ещё и человек я тут чужой. Для местных всегда есть риск не удержаться и потрафить друзьям-родственникам, а это прямой путь к недовольству и насилию. Случаи самосуда на местах уже имели место и довольно жестокие. Прибыл я вчера, так что для удобства буду считать, что сегодня первый день моей питьевой стражи.
День первый
Разместили в доме администрации района. Тут же во дворе, за забором, оставили цистерны с водой. Тягачи уехали рано утром. Добровольные помощники нашлись быстро. Я отобрал пятерых – думаю, хватит, чтобы не подпускать никого к цистернам и контролировать очередь. Просмотрел списки. Не знаю, как это описать, но ощутил неприятный холодок между лопаток. О чем они думали там, на базе, когда придумывали нормы? И что было в их головах, когда на такой район выделили всего четыре емкости с водой. Это же… Нет, придется норму урезать, а людям обещать скорое прибытие более крупной партии воды.
Я тут же связался с базой и сказал все. Мне ответили, что заявку рассмотрят, но, в любом случае, танкер с гуманитарной помощью прибывает только через три дня, а до нас вода доедет не раньше, чем через неделю-полторы. Я сказал, что это невозможно и у меня уже огромная очередь за воротами. На что мне сказали, что на соседние районы вообще воды не хватило и предложили мыслить шире. То есть, они кажется сказали не шире, а масштабней, но сказать это одно, а… Хотя, в соседнем районе, по слухам, творятся страшные вещи.
Пришлось взять в помощники ещё двоих. Пятеро следили за порядком, а двое с мерным ведерком цедили из цистерн воду. Я выдавал, после проверки документов и пролистывания списков. Получалось небыстро. Очередь недовольно гудела. Тревожно так, будто дупло с шершнями. Каких только гадостей я в свой адрес не наслушался вместо благодарности. Но людей понять можно – не до любезностей, когда задыхаешься от жажды. Тут главное – держать себя в руках. Стоит мне не выдержать, психануть, как очередь от этой мелкой искры вспыхнет и превратится уже в толпу – неистового исполинского зверя, способного затоптать меня вместе с помощниками и одним глотком выпить оставшуюся воду. Так что, выдержка очень важна в нашем деле. Вот пишу это, а руки дрожат. Может, мое буквоедство и возня со списками как раз и удерживает людей от самоуправств – понимают, что лишнего не перелью и достанется всем. Понемногу, но всем. Ладно, сейчас приму, да, именно так, будто лекарство, свой стакан воды и спать. Завтра нелегкий день.
День второй
Это кошмар. Я так устал, что едва заставил себя взяться за карандаш. Люди боятся, а страх делает их злыми и решительными. Сегодня было много угроз в мою сторону. Ну, никто и не обещал, что будет легко. Но всё же… Мне тяжело двигаться – все болит. Каждое прикосновение, словно попадание пули. Самого уже всё бесит. Вечерний стакан воды – это блаженство, но его мало. А те смешные дозы, что я отмерил себе на день, превращаются в пар, едва коснувшись иссохшей глотки.
Я связывался с центром. Спросил, когда запустят наши станции многократной очистки. Объяснял, что людям нужна надежда. Они должны знать, что эти мучения скоро закончатся, а иначе – хаос. И мы станем сумеречной зоной, как соседний район, где уже творятся жуткие вещи. Центр велел говорить, что скоро все закончится и надо только потерпеть. Опять отделались обещаниями. Ни хрена не знают! Всё болтали, что у человечества есть в запасе время, чтобы задуматься и беречь нашу планету, а время, раз, и кончилось. Похоже, нас стало слишком много, а грязи и прочего говна – ещё больше. Какое-то неизученное равновесие нарушилось, и не за века и десятилетия, а мгновенно – просто все вдруг, проснувшись в один из дней, поняли, что воду нельзя пить – она отравлена. Это был уже какой-то бульон из самой токсичной химии. Мертвыми стали не только реки и озера, но и подземные воды. Даже небо не спасало – вместо дождя из туч текла какая-то зловонная жижа, пребольно щипавшая кожу. А дальше, как снежный ком под горку – трава с деревьями выгорели, скот передох, болезни, и прочие ужасы.
Даже ледники с айсбергами засрались. Военные пытаются наковырять чистого льда из глубинных слоев, но приятных вестей еще не было. Пока получаем помощь от египтян с их опреснителями. «Помощь» в обмен на наши фильтры и золото, но на весь мир египтян с арабами не хватит – они же опреснительные заводы строили в расчете на свои нужды, а тут… И мне говорят «скоро». Когда оно наступит, это «скоро»? Всё, я спать. Дико устал.
День третий
Сегодня, вроде, без происшествий. Всё прошло штатно, если такое вообще уместно сказать про наши дела. И не так жарко было. Правда, из-за кислотного дождя пришлось закончить раздачу немного раньше, но тут уж я ничего поделать не мог – стихия. Слышал ещё, будто на краю села пропал мальчишка, но, возможно ещё отыщется. А, чуть не забыл – из комнаты в сельской администрации пришлось перебраться в бытовку у ворот, чтобы следить за цистернами. Утром показалось, что заметил пятнышко влаги на сухой земле под самым вентилем.
День четвертый
Этот день я никогда не забуду. Богато на происшествия вышло. Ещё вчера в очереди случались обмороки. Сегодня жарило солнце и таких случаев стало заметно больше. Я велел помощнику смачивать губку водой и обтирать лицо и губы пострадавшим. Так вот сегодня выявили первого симулянта. Мы все, конечно, выглядим неважно – теперь ведь о том, чтоб нормально помыться, никто и не мечтает, но этот мужичок особо выделялся мерзким запахом и помятым лицом. Похоже, любил, что называется, залить за воротник. Так вот, он вцепился в губку и высосал её досуха. Помощник отвесил ему оплеуху и обругал, но этим все не кончилось. Сосед по очереди пнул бедолагу, потом другой, третий. Несчастному даже не дали встать – топтали молча и как-то устало. Били все, и женщины, и даже дети. От симулянта осталось лишь пятно изуродованной плоти, которое ещё долго испускало стоны, прежде чем навсегда умолкнуть. Странно, но мне его совсем не жаль. Сам виноват, что тут скажешь.
А вот женщину жалко. Она пришла после полудня с тремя малышами. Просила пропустить без очереди. Никто не согласился. Я понимал, что не смогу помочь и предложил ей занять свое место, а детей оставить в тени крыльца. Она не согласилась и продолжила напирать с истеричными воплями. Несколько женщин подошли и, как по команде, принялись лупить несчастную мать, трепать её за волосы и одежду. К расправе присоединились и другие. Дети страшно кричали. Я с помощниками едва вырвал бездыханное тело из остервенелых рук. Теперь женщина в больнице, но вряд ли врачи ей помогут.
Да, и уже под вечер узнал, что мальчишку, который вчера потерялся, так и не нашли. Отыскали его тело. Руки-ноги искусанные, ни капли крови в венах и расколотый череп. Мозг отсутствовал. Ужас! Какой-то каменный век. Ад каннибалов. Постараюсь не думать об этом, иначе уснуть не получится, а силы мне ещё нужны.
День пятый
День вышел паршивый. Наверное, потому что начался с паршивой ночи и утра. Выспаться так и не удалось. За дверью всё чудились какие-то шаги, подозрительные шорохи и стоны. Несколько раз выскакивал к цистернам – никого. Тишина. Перед рассветом не выдержал и решил пройтись по улицам. Свежий ветерок облегчение принес слабое, потому что вездесущая вонь никуда не пропала. Редеющий ночной туман также был едким и мерзко пахнущим. Весь мир теперь имел отвратительный запах. И это большое село исключением не было. Немного удалившись от администрации, я стал все чаще натыкаться на трупы, иссохшие, словно мумии. Никто их уже не убирал. Я не могу судить людей за это – сил едва хватает, чтобы свое туловище передвигать. Хуже всего то, что некоторые тела были искусаны, обескровлены, а расколотые, как орехи, головы, зияли пустотой.
В тумане я заметил какие-то долговязые тени. Стыдно, но я испугался. Прижался к ближайшему забору, как вдруг почувствовал что-то липкое на щиколотке. Решил, во что-то вляпался, но кожу на ноге стиснуло болью. Посмотрев вниз, я вскрикнул от ужаса – мерзкий полутруп, тощий с темно-серой кожей, изрытой язвами, молсал мою лодыжку, силясь прокусить кожу. Я вырвался и побежал. Надолго меня не хватило, но, к счастью и у преследователя не было сил меня догонять. Похоже, что люди из соседнего района, лишенные всякой помощи и потерявшие человеческий облик, добрались сюда. А я полагал, что слухи о том, что они днем прячутся в тесных норах, а ночью выбираются на охоту – всего лишь выдумки. Меня даже вчерашний случай с убитым мальчишкой не убедил до конца, но теперь все стало ясно.
Селян ожидает ещё одна опасность, не считая губительной жажды. Хотя, как оказалось, было ещё кое-что… Едва отдышавшись, я заметил четырех мальчишек, лет по десять, которые ковырялись у обочины. Я прикрикнул, велев им разбегаться по домам. Они убежали с каким-то неприятным хихиканьем. У одного мальчишки в руках был крупный бесформенный ком, у другого блеснуло лезвие ножа. Если бы нутро не высохло от обезвоживания, меня бы непременно вырвало от увиденного. Там, где только что резвились дети, лежал мертвец. Его руки и ноги изредка вздрагивали, но это была лишь агония, потому что горло было распахнуто жуткой раной, а череп расколот. Дорожка из темных капель уходила в ту же сторону, куда помчались мальчишки.
День шестой
Все плохо. Сердце колотится где-то возле горла, одышка, постоянный зуд кожи и дикая боль от любого движения. Мне нужно больше воды. Но на всех её не хватит. Спискам не видно конца, а три цистерны уже пусты и последняя наполовину. А люди идут, вернее ползут к столу раздачи. Я смотрю на них и мне кажется, что вокруг их губ сочится кровь. Кровь убитых соседей, детей и жён. Я уже знаю, что не все жертвы, лишенные мозгов и крови, погибли от рук незваных гостей из других районов. И что им всем в этих мозгах? Ах, да – они же на восемьдесят пять процентов состоят из воды.
К черту этих людоедов. Возникла ещё одна проблема. Ближе к вечеру мои помощники прижали меня к стенке и потребовали разделить остатки воды между ними и мной. Говорили, что многие уже замарались убийствами и трупоедением, а другим не жить, как ни крути. Я отказался. Не знаю, откуда во мне взялась эта упертость, но я кивнул на списки и сказал, что будем продолжать раздачу. Они посмеялись и дали мне времени на размышления до завтра. В случае несогласия обещали просто убить меня.
А что? Из местных их вряд ли кто осудит. Для них я чужак, присвоивший себе право распределять живительную влагу. Наверняка у каждого есть сомнения в справедливости установленных мною норм. Неблагодарная работа, то есть служба. Надо держать при себе нож. Со всеми не справлюсь, но без крови не сдамся.
День седьмой
Снова почти не спал. Использовал бессонницу, чтобы тренироваться в быстром выхватывании ножа. Стало получаться, насколько это возможно в моем убогом состоянии. По радио запросил центр. Не сразу вспомнил зачем. Ах, да – узнать время следующей поставки воды. Сначала я подумал, что со мной не хотят разговаривать, но потом мне велели ожидать – со мной будет говорить кто-то уровня чуть ли министра. Неужели всё настолько плохо? Оказалось, да. Мужской голос, будто извиняясь, сообщил, что танкер в порт не пришёл. Напали пираты. Конвой мужественно отбивал атаки, но силы оказались не равны и пришлось затопить транспорт. А ещё с опреснителями что-то случилось и поставки вообще под вопросом. Мужчина подытожил, что воды нет и предложил держаться. Ещё пожелал счастья, здоровья и обещал что-нибудь обязательно придумать.
Я решил сегодня не открывать ворота – не было уже ни сил, ни желания. Я слушал, как сотрясаются от ударов железные створки и думал. Надо было собрать всех, дать оружие и указать цель – с такой мотивацией мы смогли бы захватить любой опреснитель. А теперь уже нет ни сил, ни желания. Хотя, не у всех. Помощнички, все время воровавшие из цистерн, сумели перелезть через забор. Однако, ночные тренировки не прошли даром. Первый, кто показался в дверях бытовки, получил нож в самое сердце. Захрипел кровавыми пузырями. Другие решили не связываться со мной и бросились к цистернам.
Около получаса гремели ведра, а потом все стихло. Или от обезвоживания я перестал слышать? Плевать. Хотя, нет – даже плюнуть нечем, ни в прямом, ни в переносном смысле. Лужица крови медленно растекается по полу. Селяне и те, из других районов уже знают вкус крови. Может, в этом что-то есть? Ведь, по идее, кровь – та же вода. Но она же соленая? Соленая, как томатный сок из пакетов, который очень хорошо утоляет жажду? Стоп. Похоже, у меня начался бред обезвоживания.
Или в этом что-то все-же есть? А мозги – сочные, на восемьдесят пять процентов из воды. А что если они похожи на желе, слегка солоноватое, но не критично? Бывший помощник уже мертв, ему все равно. А мне… Как же их достать? Орешек знаний твёрд, но нам расколоть его поможет… Где-то тут был молоток.
Пойду поищу.
Если кто это прочитает – не судите строго.
И это… вы там держитесь.