Как-то на родине отца в Смоленской области мы, как всегда по приезде, сходили на кладбище, где похоронены мои бабушка, дедушка, братья отца… И, когда вернулись в деревню, старший брат отца Александр, мой родной дядя, спросил о погосте: -Ну, как там?.. -Хорошо,- ответил я.- Все спокойно. Лежат, отдыхают. -Ну, да,- заметил он. – Они уже дома, это мы в гостях…
Мы жили как-то отдельно, мимо друг друга. Хотя в лицо знали, конечно. Но последние три-четыре года Господь нас свел ближе. Я стал захаживать к родной тете Николая. Естественно, и он появлялся у нее. Как-то к тете Тасе приехала племянница из Новокузнецка. Тетя Тася родом с Алтая. Сидели они на кухне, чаевничали. Тут я зашел, и Николай оказался здесь же. Он налил мне рюмку за встречу. Выпили, закусили. Николай словоохотлив, устроил дискуссию о том, как навести порядок в стране. -Я бы несколько человек вывел, поставил к стенке, как Сталин делал. И все – был бы полный порядок!.. Надо?.. Еще двух, трех – за саботаж, за вредительство. От тогда бы они заработали! Сразу бы и деньги нашлись, и документы,- говорил с улыбочкой на округлом, немного братсковатом лице. В улыбочку этой проглядывало, что он знает истину и она на поверхностности, как дважды два четыре, просто другие ее не замечают. Или не хотят замечать. Жена Николая работала в библиотеке, он начитался там оппозиционных журналов и крыл оттуда фактами и домыслами. -Стрелять не надо,- не соглашался по-христиански. – У них же ведь тоже семьи, дети есть. А вот посадить кое-кого следовало бы. Создать им на Севере, на Колыме отдельно взятый район или округ – Гайдару, Чубайсу, Ельцину, Ходорковскому-Топорковскому, иже с ними, только без народа. Пусть один приватизирует, другой энергией там заправляет, третий проводит реформы друг над другом, четвертый банком их руководит. -Нет, стрелять и только,- не соглашался Николай. – Иначе толку не будет. А то пришел сегодня в мэрию справку получить, а у них то секретаря нету, то бумаги. А посадить бы эту секретаршу лет на пять за отсутствие на рабочем месте, сразу бы все нашлось. Такие теории Николай двигал не только мне. Любил он походить, поездить, побродить по городу и, встретив знакомых, рассказать-доказать, как он тут же бы навел в стране порядок. А вот работать он не то чтобы очень любил. По крайней мере, попав под сокращение в кочегарке, долго добивался, чтобы ему засчитали там горячий стаж, не торопясь устроиться на новое рабочее место. Правда, в городе безработица, и мест где бы платили достойно не так уж и много. -Так тебя же первого бы посадили и расстреляли!- решил бить Николая его же козырем. -Почему это?!- опешил он. -Нигде не работаешь, - загнул я один палец, - а болтаешь много,- второй. - За язык и тунеядство, какая там, пятьдесят восьмая статья, что ли… Тут он не нашелся что возразить. В общем-то, мужик Николай был неплохой, не злой, не кровожадный. При встречах говорил: -Зайди к тетке, проведай. Она одна дома сидит, скучно. Тетке он и белил, и налаживал трубы отопления, сантехнику. Необходимое делал. Но в лепешку на работе не расшибется. В конце концов, устроился Николай по знакомству охранять динамит в роще за городом. Работа непыльная, но и платили там всего-ничего. Правда, иной раз приходилось дежурить и двое, трое суток подряд из-за отсутствия сменных то ли загулявших, то ли заболевших товарищей. Вскоре он заболел раком. Начались анализы, поездки в областной центр, в другой город, лежание в больнице. Как-то зашел к тете Тасе, а он там душ принимает. Жил Николай в частном доме, и ходил мыться к тетке. На стуле у тетки сидела его еще молодая полнотелая жена Нина, уже умытая. Вышел Николай, полураздетый, с уже похудавшим торсом, но еще довольно бодрый. Нина заговорила: -Вот, еще ниче, а уже умирать собрался. Я ему говорю – еще вылечишься. Че сразу унывать?! -Причащаться надо,- посоветовал. – В церковь ехать. Во исцеление души и тела… -А поможет?- улыбнулся круглоносый Николай. -Солженицын вылечился. У него тоже был рак. Правда, он еще чагу, гриб березовый пил. -А я и говорю, лечиться надо, надеяться,- подхватила Нина. Совсем Николай присутствия духа не терял. Рассказал, как в районной больнице, где лежал, приехало телевидение снимать раковый корпус. Никто из больных не хотел сниматься, главврач упрашивать стала. А Николай согласился. -Меня спрашивают телевизионщики: «Как у вас здесь условия?» Я говорю: «Все хорошо, кормят вкусно, в палатах прибрано, чисто, врачи лечат, внимательные. Только вот..,- Николай выдержал небольшую паузу перед кинокамерой, - смотрю, главврачиха напряглась, - на лице его явилась знакомая загадочно-хитренькая улыбочка, - ... корпус старый, он же еще до революции построен был, наверно. Все ветра продувают. Надо новую строить больницу… Главврачиха сразу заулыбалась… Николай с Ниной одеваются и, попрощавшись, уходят. После Крещения опять в гостях у тети Таси, привез святой воды. Когда пили чай, постучался Николай. Зашел, поздравил с праздником. Был он все тот же, разве еще чуть худее, что, впрочем, из-за зимней одежды особо не различишь. Рассказал ему, как мы купались на Иордане в Крещенье, как батюшка присоветовал взять мужикам коньяку, чтобы наливать женщинам после проруби по рюмочке: -Вы подносить будете,- сказал. – А то скажут потом еще: «Поп спаивает…», - пошутил духовный отец. -Ниче, значит, ваш батюшка. Мужик, видно,- заметил Николай… Весною после Пасхи седая тетя Тася, ходившая уже с трудом от старости, переваливаясь, как уточка, привычно угощала за столом всякими вкусностями и заметила про племянника: -Николай то, однако, до осени не знаю - доживет ли нет? Совсем худой стал. Все лежит. -Ты же сама говорила, что заходил сегодня, в город поехал по делам. -Так, как полегчает, он и бродит, шастат. А потом опять лежит… Летом, накануне Троицы уезжал в отпуск и забежал к тете Тасе. Решили посмотреть фотографии их еще живых и умерших сродников. Единственный сын тети Таси Вениамин умер давно, а муж еще с той памятной войны не вернулся – Серафим. Только открыли альбом, прибежала Нина: -Николай совсем плохой, лежит - задыхается, а мать уехала дом посмотреть, всю ночь с ним сидела,- заговорила она с порога. – Пойдем к нам тетя Тася, а то я одна боюся. Он, как задышит-задышит…, - Нина всхлипнула и утерла рукавом нос, веснушчатое и темное от загара лицо с мокрыми глазами. -Ладно, тетя Тася, потом фотографии досмотрим,- мы быстро собрались. -Я побегу, а то он там один, - загоношилась Нина, - а вы приходите, - хлопнула дверью. На пригорок к деревянному дому Николая поднимались недолго. Вот низкие сени, вот и он лежит в горнице на разметанной постели, едва прикрытый простынею. - Проходите, садитесь,- поставила два стула у кровати Нина. – Колька, ты видишь, кто пришел?- громко сказала мужу. Вид у Николая был страшный. Глаза ввалились, не лицо - кожа да кости, обтянутые ею. Он в полубессознательном состоянии что-то промычал – то ли узнал, то ли нет? И задыхался и хрипел, в груди скапливалась слюна, которую он уже не мог отплюнуть. В левом углу трещал телевизор, а в правом, в изголовье над кроватью висела бумажная цветная икона угодника Николая. -Причастить бы надо,- видя, к чему идет дело - примерно так же умирал мой отец – заметил я. -Приезжал батюшка, приезжал,- успокоила Нина. – Вызывал он… Меня выслали из комнаты, о чем-то долго они здесь разговаривали… -Исповедал, значит… Николай все хрипел, поводя полузакатившимися глазами, иногда рукой показывал в угол и что-то мычал. -Тот мир видит, - сказал вслух и молился про себя. -Вчера еще ниче был,- прослезилась Нина, - телевизор смотрел, ел маленько. А сегодня все хуже и хуже… Тетя Тася тоже заплакала. Положил руку на ее старческую сгорбленную спину: -Ниче, теть Тася, сильно не переживай. Все там будем. Только одни раньше, другие позже… Когда Нина пыталась полотенцем стереть у Николая слюну с лица в углу рта, говоря при этом: «Колька, плюй», он вскрикивал от боли. Каждое прикосновение доставляло ему неимоверное страдание. Что-то надо было говорить, и Нина рассказывала, как они лечили, как сидели, как кормили его. И вдруг среди невнятицы звуков и полубреда Николай тихонько вскрикнул, но так явственно и слышно: -ТИШЕ! ДОМОЙ ПОЙДЕМ! Мы замолчали, пораженные. Я вспомнил, мне рассказывала знакомая, ухаживающая за умирающей бабушкой, как та тоже все говорила в таком же состоянии: -Когда домой пойдем?! -Это он про Тот Дом говорит,- показал Зине и тете Асе на потолок. После этого Колька продолжал бессознательно бредить с открытыми, чуть закатившимися глазами, неясными мычащими звуками… Мне надо было уходить. Перекрестил его. Зине сказал у калитки: -Наверно, сегодня или завтра, послезавтра отойдет… -Ты так думаешь? -Если бы Господь хотел явить чудо, уже бы явил… Значит, решил забрать. Завтра была родительская суббота, послезавтра Троица. Николай умер вечером на Троицу. В церкви, должно быть, уже начиналась служба на Духов день. Перед смертью все звал, кричал: -Мама, помоги!.. « ДА НЕ СМУЩАЕТСЯ СЕРДЦЕ ВАШЕ; ВЕРУЙТЕ В БОГА, И В МЕНЯ ВЕРУЙТЕ. В ДОМЕ ОТЦА МОЕГО ОБИТЕЛЕЙ МНОГО. А ЕСЛИ БЫ НЕ ТАК, Я СКАЗАЛ БЫ ВАМ: Я ИДУ ПРИГОТОВИТЬ МЕСТО ВАМ. И КОГДА ПОЙДУ И ПРИГОТОВЛЮ ВАМ МЕСТО, ПРИДУ ОПЯТЬ И ВОЗЬМУ ВАС К СЕБЕ, ЧТОБЫ И ВЫ БЫЛИ, ГДЕ Я.» СЛОВА ХРИСТА, ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИОАННА, ГЛАВА 14…