Три десятилетия спустя худший в мире объект ядерной катастрофы стал малопривлекательным туристическим местом. Его посетила Эмма Томсон.
Украинская зима кусается, как волк, но то, что я слышу, меня пробрало больше. «На момент взрыва мне было 28 лет. Я хотел стать волонтёром на взрыве, но моя жена сказала, что разведется со мной, если я уйду. Она спасла мне жизнь», - говорит наш гид Сергей Узлов. Он говорит о Чернобыле — худшей ядерной катастрофе в истории.
32 года назад, 26 апреля 1986 года, экипаж четвёртого реактора рано утром отключил системы безопасности для испытания турбины. Реактор перегрелся и произошёл взрыв, эквивалентный 500 ядерным бомбам. Он сдул бетонную крышку и отправил в атмосферу шлейф радиоактивного материала на два километра.
Никто точно не подсчитывал, сколько человек косвенно умерли от Чернобыли. Уровень смертности был затенён пропагандой, а отчёты были потеряны при распаде Советского Союза. После катастрофы вокруг реактора был создан 18-мильный радиус, известный как «зона отчуждения».
Примечательно, что это место — и ближайший город Припять — открыты для туристов с 2010 года, но, хотя учёные из других стран подтвердили утверждения Украины о том, что посещать его безопасно, многие всё ещё нервничают.
Всё начинается на контрольно-пропускном пункте 30 км за пределами зоны отчуждения. Я смотрю на заявление, которую мы должны подписать перед входом: «Я понимаю и понимаю, что пребывание в районе с высоким уровнем ионизирующей радиации может нанести потенциальный вред моей жизни и здоровью».
Но Сергей побывал здесь более 200 раз, говорит он. «Мне жаль говорить, что это безопасно. Я знаю, что вы хотели приключений», - дразнит он. Широкая аллея заострённых берёз ведёт нас к внутреннему контрольно-пропускному пункту протяжённостью 10 километров, где нас осматривают военные, одетые в камуфляж и с автоматическими винтовками. «Зона отчуждения – это государство внутри государства. У него свои правила», - говорит Сергей.
Как будто услышав наши опасения, термометр опускается до -17. Холод замораживает мой телефон. Идём мимо заброшенных домов, а на горизонте виднеется купольная крыша реактора. Он находится внутри специальной зоны, которая разграничена 10-футовой бетонной стеной, увенчанной электрическим забором и колючей проволокой. Туда туристов не пускают.
«Люди там до сих пор болеют», - говорит Сергей, когда мы подъезжаем к смотровой площадке, где стоит неуклюжий гранитный Мемориал погибшим. Я в шоке узнаю, что уборкой мусора здесь заняты 4000 человек. «Обычно они работают в течение двух недель, но внутри реактора могут находиться только час – достигают дневной нормы облучения», - объясняет Сергей. Мы не задерживаемся надолго.
Около 160 деревень попадают в зону отчуждения, но Припять является самым известным населённым пунктом. После катастрофы её обвели колючей проволокой до 2000 года. Сергей выводит нас на прогулку мимо Дворца культуры, школы (которая теперь представлена в видеоигре Call of Duty), через футбольный стадион и на неиспользуемую ярмарку, которая должна была открыться всего через неделю после катастрофы. Жёлтые кабины колеса обозрения висят, хромая в замерзающем воздухе.
«Следуйте за мной, я вам кое-что покажу», - говорит Сергей, идя через деревья к больнице. «Подвал – одно из самых загрязнённых мест в городе. Первых пострадавших (пожарных) привезли сюда лечиться, их одежду выбросили».
Мы влезаем в разбитое окно, ботинки хрустят по стеклу, а Сергей прижимает счётчик Гейгера к старой тряпке, которая лежит сбоку. Аппарат сразу же даёт тревожный сигнал. «Вещь принадлежала одному из пожарных», - говорит Сергей.
Легко быть самодовольным. И всё же, благодаря многолетнему минимальному человеческому влиянию, появились предположения, что у зоны есть будущее в качестве заповедника, где живут волки, бобры и лошади Пржевальского.
Прежде чем мы сможем покинуть зону, мы должны пройти проверку на радиацию. Нас проводят в комнату с металлическим ящиком. Мне сказали войти внутрь и положить руки и ноги на сенсоры. Если предупредительный световой сигнал замигает красным, мне, возможно, придется оставить свою одежду; если он будет жёлтым, то я в безопасности.
Я нервно жду вердикта. Щелчок. Жёлтый. Облегчение, которое я испытываю, застаёт меня врасплох. Вернувшись в автобус, я хлопнула рюмку водки.
Источник – Evening Standard