... Выйдя по лесной тропинке к реке, Паруш первым делом повесил на сучок ближайшего дерева узелок с ячменной лепёшкой и козьим сыром, бросил поверх прибрежных кустов мешок для пойманной рыбы, затем полюбовался косыми лучами солнца, игравшими в умытой ночным дождём листве на другом берегу, бросил на траву гарпун[i] с костяным наконечником и принялся скатывать на себе рубаху из посконной[ii] ткани. Он поднял её от колен чуть ли не до подмышек – чтобы не намочить – и закрепил на груди при помощи плетёного из сыромятной[iii] кожи ремешка. Затем снял с себя штаны, взял гарпун и вошёл по пояс в реку.
Вода в этот ранний час казалась тёплой, текла лениво и гладко. Паруш на миг увидел в ней своё отражение – скользящее светлое пятно на блестящей поверхности – и перевёл взгляд в глубину реки, туда, где, по его разумению, сейчас должна была кормиться крупная рыба. Над лесом с самого рассвета стоял птичий гомон, природа радостно встречала новый день, и Паруш был вполне уверен в том, что и рыбы тоже уже пробудились ото сна и теперь рыщут по реке в поисках пищи. «Помоги мне, Шкай, - мысленно обратился он к верховному божеству своего племени мокшей, - помоги! Чего тебе стоит направить ко мне крупного усатого сома и десяток сладких стерлядей!? Лучшую рыбину из улова я принесу к твоему жертвеннику[iv]».
Напряжённо вглядываясь в прозрачную и чуть зеленоватую воду, он неожиданно ощутил лёгкое прикосновение к своему правому бедру: совсем близко проплывала серебристая стайка мальков. Двигались они зигзагами и все разом, в едином порыве, точно какая-то неведомая сила сначала сдерживала их движение, а затем выстреливала вперёд. Это было доброе предзнаменование. Азарт охотника пробудился в нём.
- Ты услышал меня, Шкай. - Сказал он негромко вслух. – Лучшая рыбина – твоя!
Проводив мальков взглядом, Паруш медленно двинулся вдоль берега вверх по течению. Гарпун он держал в правой руке над головой, наизготовку. Пройдя шагов десять, Паруш услышал в прибрежных кустах позади себя какое-то неясный звук. Он замер и оглянулся. От берега на другую сторону Пахры[v] поплыли, извиваясь, две взрослые гадюки, размером в три локтя каждая. Плыли они почти рядом друг с другом и оставляли за собой на воде блестящие расплывающиеся следы.
Паруш двинулся было дальше, сожалея в душе о том, что оставил в своей землянке замечательный бронзовый нож, подарок деда Тумая к его, Паруша, четырнадцатому лету жизни. Но он вновь был вынужден остановиться и замереть в воде: из зарослей кустов на берегу, откуда только что отплыли гадюки, послышался треск сухих сучьев и шелест листвы, затем ветки раздвинулись, и в образовавшемся между ними пространстве Паруш увидел лицо Олоты, дочери кузнеца Пируша. Светловолосую головку её украшал венок из синих цветов, что в изобилии росли по обе стороны лесной тропинки.
-2-
Олота помахала юноше рукой, в которой держала его штаны.
- Эй! Это что ты там показываешь речным девам, бесстыдник!? – прокричала она и звонко расхохоталась. Эхо понесло её голос вдоль всей реки.
- Тише ты! – Сказал он в ответ. – Рыбу распугаешь. А понкст[vi] положи где взяла. Я вот проверю верши[vii] и задам тебе трёпку, чтобы чужого не трогала. Ишь, развеселилась!..
…Час спустя они сидели вдвоём под раскидистой цветущей липой, неподалёку от берега, и ели сыр с хлебом. Олота была одета в белый холщовый панар[viii], украшенный вязаным пояском и шариками из гусиного пуха, запястья её украшали кожаные браслеты с нашитыми на них кусочками раковин каури[ix]. Во всём её облике явно проглядывались признаки женственности. Глядя на неё, Паруш удивлялся: та ли эта голенастая девчонка, что ещё прошедшей весной пасла гусей за частоколом селища, всегда в рубахе из грубой посконной ткани и с вечно шмыгающим носом?
- А ты уже совсем в невесту превратилась,- сказал он, - вон какая нарядная. Праздник какой сегодня? Или жениха себе присмотрела?
- Жених меня присмотрел… – Ответила она и ненадолго задумалась. – Вечером вчера к бате заходил баальник[x]. Говорил, будто верные люди весть донесли, что жмойты[xi] из-за реки Вароух[xii] воевать нас собираются. А чтобы беду эту отвести, говорил, надобно девушку молодую и чистую Шкаю пожертвовать, что коня или коровы ему мало будет. Вот меня и выбрали… Как овцу какую… Я и подумала, что лучше уж сразу в реку с головой, ведь плыть я не научилась. А тут ты…
Всю пойманную рыбу Паруш сложил в мешок, предварительно укрыв её зелёной травой. Так, с мешком за плечом, он и подошёл к селищу. Издали ещё он услышал стук молота, доносящийся из кузницы, где начали выковывать первые мечи и наконечники для копий из железа, затем недобрые слова мужчин, укрепляющих частокол, лай собак, и голоса вечно чем-нибудь раздражённых женщин. Паруш шёл по разбитой повозками дороге, старательно обходя лужицы, и думал: всё-то тебе, Шкай, крови мало, - и рыбьей, и скотской, и человечьей… А с Олотой они расстались на опушке леса. «Пойду, - сказала она, - ягод сладких насобираю…»
[i] Копьё на длинной верёвке.
[ii] Грубая ткань, выработанная из стеблей конопли.
[iii] Грубо выделанная и пропитанная жирами кожа.
[iv] Место для приношения языческих жертв.
[v] Река в Московской области.
[vi] Мужские штаны у древних мордовцев.
[vii] Плетёная из ивовых прутье ловушка для рыбы.
[viii] Род старинной одежды у мордвы в виде туники без воротника.
[ix] Семейство морских брюхоногих моллюсков. Ракушки каури в глубокой древности использовались в качестве денег.
[x] Знахарь и колдун в древности.
[xi] Древнее название литовцев.
[xii] Самое древнее название реки Днепр.