Дикие поступки и странные их обоснования — это сейчас так кажется. А тогда это было естественным и не вызывало вопросов. И, если честно, то я бы не хотела променять в своей юности тот энтузиазм на сегодняшнее сытое безразличие.
* * *
26 апреля 1986 года произошла чудовищная катастрофа на Чернобыльской АЭС. Но ни в тот день, ни неделю спустя мы об этом не знали. Интернета не было, а новости, особенно такие важные, доносились до народа лишь те, что прошли проверку и были утверждены дюжиной инстанций (что само по себе требует не одного дня).
...На майские праздники мы с подругами отправились в Ригу. В те времена билет на поезд стоил еще гораздо дешевле билета на самолет, так что по карману был даже нам, аспиранткам.
Прогулявшись по Риге, восхитившись старым городом, встретившись с нашими друзьями-аспирантами, уже защитившимися и уехавшими в родную Латвию, мы, уставшие, но в великолепном настроении, поздним вечером снова запрыгнули в вагон и отправились обратно, в Москву.
Ночью нас разбудил шум. Вначале мы даже не поняли, что это за звуки. Потом, раздвинув шторки, обнаружили, что идет дождь. Нет, ливень. Нет, это был не ливень, это был потоп.
Поезд мчался сквозь океан воды. Это было совершенно завораживающее и удивительное явление. Ни до, ни после мне не приходилось видеть ТАКОГО дождя.
В конце концов, насмотревшись и наслушавшись, мы снова уснули.
А через несколько дней обнаружилась странная вещь. С наших голов летели волосы. У всех нас они были длинными, а потому пол, стол, кровать в общежитской комнате были буквально усыпаны волосами. Мы не успевали их выметать.
Вскоре прошла информация о Чернобыльской аварии. Мы сопоставили информацию "авария—дождь—волосы" и запаниковали. Понятно было, что мы попали под радиоактивный ливень. Оставаться лысыми нам не хотелось, как и вообще болеть лучевой — или любой другой — болезнью. Нормальное желание, правда?
* * *
Стремительные опросы людей уже через пару дней помогли нам выяснить то медицинское учреждение, в которое нам следовало бы явиться, чтобы получить соответствующее лечение.
И вот мы явились туда. Нас внимательно и доброжелательно выслушали, посмотрели, как сыпятся волосы, сочувственно покивали... А потом, глядя нам в глаза, спросили:
— Девушки, а вы комсомолки?
— Да, — хором ответили мы.
— Видите ли, нам нужно серьезно с вами поговорить. Произошла катастрофа. Пошла волна паники. Люди обеспокоены. Весь наш советский народ обеспокоен. Поэтому делом партии сейчас является всеобщее информирование населения о действительных последствиях аварии.
Мы согласно кивали. Да, конечно, а как же иначе?
— Но вот в чем вопрос, — продолжил врач. — Сейчас мы собираем статистику всех пострадавших. И чем больше окажется пострадавших, тем хуже будут чувствовать себя все люди в нашей стране. У нас добрый народ и он очень переживает за всех, кто пострадал. И вот в какой ситуации я сейчас нахожусь. Передо мной умные и активные комсомолки, преданные делу Ленина и партии. Аспирантки, сознательные люди. Вас нужно лечить. Но если я направлю вас на лечение, то мне придется указать, что вы тоже стали жертвами Чернобыльской аварии. То есть численность пострадавших еще больше возрастет. А капиталисты на Западе только и ждут того, чтобы как можно сильнее напугать свои народы нашим, советским несчастьем. И вот ведь в чем вопрос. Им поверят. Статистика не лжет. Чем больше у нас пострадавших, тем хуже нашим сострадательным гражданам, советским людям. И тем хуже будет выглядеть наша страна в глазах зарубежного обывателя. Вы это понимаете? Вы этого хотите?
Мы отрицательно замотали головами. Врач посмотрел на нас, скорбно улыбнулся и сказал:
— Да, я так и подумал, что на вас можно положиться. Итак, я не буду вносить вас в списки пострадавших, хорошо?
— Да! — кивнули мы.
— Только в этом случае мы не сможем вас лечить. Все лекарства на строгом учете. Но вы же это переживете?
Мы кивнули, может быть не столь энергично как раньше, но...
— Ну вот и отлично. От лица Коммунистической партии Советского Союза выражаю благодарность вам за ваше мужество. До свидания!
Мы вскочили, повернули к дверям, а потом замялись...
— А что нам делать теперь?
— Делать? Ничего не нужно делать. Живите как жили!
— А волосы...
— Не переживайте, они скоро перестанут выпадать. Не слишком сильное вы получили облучение.
— А все же...
— Знаете, девочки, — заговорщицки улыбнулся он, — есть одно отличное и доступное вам средство, даже лучше наших лекарств.
— Какое?
— Красное вино! Сладкое! Обязательно сладкое красное вино! Пейте малыми дозами, примерно по стакану в день — и все будет отлично!
На этом он выпроводил нас из кабинета.
* * *
Вино. Да, наверное. Но! Существовало огромное "но".
К тому времени в стране развернулась, набрала обороты и уже всецело торжествовала борьба с пьянством и алкоголизмом. Главными ее жертвами почему-то пало именно вино. Водку и коньяк в магазинах купить было еще можно, а вот с вином возникали проблемы.
А тут еще паника и слухи (как мы по своему опыту узнали, небезосновательные). И миллионы желающих попить это вино "для профилактики".
Короче говоря, купить его в Москве не представлялось возможным.
Потыкавшись пару дней во все окрестные магазины, проехавшись по центру и по разным линиям метро, мы поняли, что сладкого красного вина нет нигде.
Слухи о наших проблемах, как выяснилось, уже полетели по всему общежитию. И вот, вечером, кто-то робко постучал к нам в дверь.
— Извините пожалуйста, мне сказали, что здесь живут девушки, пострадавшие от аварии на атомной станции, — робко спросил совершенно неизвестный нам студент.
— Да, здесь, — согласились мы.
— Тут такое дело... Я тут был сегодня... ездил... и вот, увидел, что продают... и вспомнил что про вас говорили, что нужно вино, но его нигде нет... и... и купил. Но только одну бутылку в руки давали...
Он достал и вручил нам бутылку красного вина. Сладкого!
Мы кинулись его благодарить, отдали деньги за вино, пригласили попить с нами чаю, но он смущенно раскланялся и удалился.
Так мы начали свое лечение.
Растрезвонив всем о героическом поступке студента, имя которого мы так и забыли спросить, мы обеспечили внимание к своей проблемы теперь уже всех, проживающих в общежитии.
И общежитское братство не подвело.
Почти каждый день приходил кто-то и приносил вино, купленное где-то по случаю. Некоторым нам удавалось вернуть деньги, но многие просто оставляли бутылку в подарок. И это были не только аспиранты, но и студенты — советские и зарубежные.
К концу июня волосы у нас перестали выпадать. Чувствовали мы себя хорошо. Никаких последствий лучевого удара мы больше не ощущали.
***
Я до сих пор не знаю, что больше нам помогло — то вино, которое мы выпили, или искренняя забота нескольких сотен жителей нашего 16-ти этажного общежития. Как ни удивительно, но нам самим увидеть красное вино в магазине так ни разу и не удалось. То есть без всех этих людей мы бы не смогли раздобыть никаким образом.
Не забывайте — в стране была антиалкогольная компания. Любого покупателя спиртного могли в любом магазине проверить милиционеры. Проверить и сообщить по месту учебы. А это автоматически влекло за собой отчисление.
Но они находили это вино, покупали и приносили его нам. И мы знали, что действительно в одни руки больше одной бутылки не давали. А это значит, что себе они его купить не могли. Даже если опасались того, что и через Москву пролетел чернобыльский ветер — а такие слухи ходили, — но они все же приносили его нам, а не пили сами, заперевшись в своей комнате!
Спасибо. Спасибо, друзья! Я не вспомню даже десятой части тех, кто спасал нас в те дни. Я встречу вас на улице, и не узнаю, пройду мимо. Но я (нет, все мы с девчонками) благодарны каждому из вас.
И я рада, что такое вообще было в моей жизни.
Нет, не тому, что были врачи, давшие клятву Гиппократа, но способные по велению партии отправить девчонок пить вино в разгар антиалкогольной компании.
А что были мы, безумные оптимистки, которые радели за Родину гораздо больше, чем за свое здоровье.
И главное — за то, что вокруг нас были Люди. Человеки. Настоящие. С большой буквы. Те, кто умел сострадать, понимать и помогать. И совершать Поступки.
Э-эх, были люди в наше время!
Надеюсь, они никуда не делись. Что такие люди живут рядом с нами. И если с кем-то случится такая беда, то они тоже придут на помощь — вопреки осторожности, во имя здравого смысла и взаимовыручки!