Эпидемия подтолкнула и власти, и меценатов к тому, что в Москве начали строиться современные лечебницы
У пушкинского Вальсингама из «Маленьких трагедий» были свои основания произнести: «Итак, – хвала тебе, Чума!..» У москвичей, живших в конце XVIII века, тоже имелись резоны, чтобы воспеть гимн одной из самых страшных болезней того времени.
Текст: Михаил Быков, фото: Александр Бурый
Это вовсе не черный юмор, как можно подумать сгоряча. В 1770 году в Первопрестольную с турецких рубежей прокралась чума. Первый случай заболевания зафиксировали в ноябре. Заболел офицер, прибывший из действующей на Дунае армии и находившийся в Московском генеральном сухопутном госпитале. А уже в следующем году счет смертей пошел на сотни, а то и тысячи в день. Погасить эпидемию удалось спустя год, который унес, по мнению ее покорителя графа Григория Орлова, более 50 тысяч жизней, а по мнению Екатерины Великой – до 100 тысяч.
Так вот – о резонах. Способы борьбы с заразой использовали разные, в том числе материальные стимулы. Все зараженные и добровольно явившиеся в карантины в случае выздоровления на выходе получали одежу и денежку. Холостые – 5 рублей, женатые – 10. Сумма по тем временам немалая. Довольно сказать, что лошадь для хозяйства под телегу или плуг стоила до 10 целковых. Второй резон был в том, что в городе озаботились строительством водопровода, так как жители в большинстве своем пользовались водой из Москвы-реки, Яузы и Неглинки. А она и тогда чистотой не отличалась. Но главную пользу оценили не сразу, понадобилось лет тридцать.
На медицинском совете, собранном Орловым по прибытии в Москву для наведения порядка, было высказано несколько толковых предложений оперативного характера. Но одно носило характер стратегический: «учредить несколько новых больниц за чертой города». Черта города – это Камер-Коллежский вал, следующее за Садовым кольцо. Он был срыт в середине XIX века, а на месте земляной насыпи и рвов возникли улицы, многие из которых и сегодня несут в названии слово «вал». Например, Грузинский Вал, Сущевский, Сокольнический, Крутицкий, Даниловский…
ПРЕДТЕЧИ И ПРОТОТИПЫ
Получилось, что эпидемия подтолкнула и власти, и меценатов к тому, что в Москве начали строиться современные для конца XVIII – начала XIX века лечебницы. Дотошный читатель может завязать дискуссию, оттолкнувшись от приведенной цитаты. Мол, если учреждаются новые больницы, значит, имелись и действующие. Это смотря что считать городской больницей. В скромных приютах при Чудовом, Андрониковом, Николо-Угрешском, Новодевичьем, Донском и Новоспасском монастырях врачевали как могли монашествующие. Точных данных о том, когда возник каждый из этих «медицинских центров», не сохранилось. Но первыми затеяли благое дело греческие монахи, прибывавшие в Москву из Византии. В начале XVII века патриарх Филарет, вышедший из польского плена, обустроил у Никитских ворот вокруг Феодоровской церкви (той самой, прихожанином которой был Александр Суворов. – Прим. авт.) свою резиденцию. А при ней открыл небольшую лечебницу для бедных с аптекой. Она просуществовала до 1709 года, когда правнук патриарха царь Петр I упразднил Феодоровскую обитель. Впрочем, государь тогда не только обитель упразднил, но и само патриаршество. Приют, правда, уцелел и был переведен в Новинский монастырь, стоявший когда-то рядом с местом, где речка Пресня впадала в Москву-реку. В 1764-м монастырь упразднила Екатерина II.
В материалах по истории столичного здравоохранения, случается, первой гражданской лечебницей называют ту, что открыл боярин Федор Ртищев, близкий друг царя Алексея Михайловича. В середине 50-х годов XVII века Федор Михайлович, не ведавший недостатка в средствах, разместил в принадлежавших ему домах два приюта. В одном лечили бедный люд. Помещение вмещало от силы 15 коек. В другом, работавшем время от времени, обихаживали неимущих и пьяниц. Такой вот прототип вытрезвителя. После смерти боярина приют-больница сгорела, но был отстроен новый небольшой дом, в котором вплоть до начала следующего столетия продолжали лечить людей. О судьбе «вытрезвителя» ничего не известно. Не оценить благие деяния Ртищева невозможно. Но и городской клиникой его проект назвать по любому счету нельзя.
ПЕТРОВСКАЯ «ГОШПИТАЛЬ»
Без всякой натяжки именно нынешний Главный военный клинический госпиталь имени академика Николая Бурденко можно назвать первым городским стационарным лечебным заведением. В 1706 году Петр I подписал именной указ, согласно которому следовало «построить за рекою Яузою противу Немецкой слободы в пристойном месте гошпиталь для лечения болящих людей». Заметьте, вообще болящих, а не только военных. В военно-медицинское учреждение госпиталь был превращен только в 1801 году.
Петр Алексеевич был, бесспорно, большая умница. Мыслил, что называется, комплексно. Затеял не только первую в России клинику, но и медицинскую школу при ней. Кроме того, на территории больницы был разбит ботанический сад, в котором выращивали лекарственные растения для приготовления снадобий. Сам ли государь придумал или подглядел где, не важно. Важно, что с его тяжелой руки в Лефортове начала прорастать культура отечественного здравоохранения. Для дела Петр не жалел ничего. Начальником «гошпитали» был назначен Николай Бидлоо, прибывший в Россию из Голландии в 1702 году. Не просто врач – лейб-медик! Менее чем за год на берегу Яузы возникло 30 деревянных построек. В них размещались палаты для больных, аптека, медицинская школа, даже анатомический театр. Здесь жили студенты, в том числе выпускники, получившие первые в стране государственные дипломы. Среди «светлиц» возвышался большой деревянно-каменный дом, где и происходили всяческие процедуры, при нем – домовая церковь Воскресения Христова.
Первых пациентов – а их госпиталь вмещал не более сотни – приняли в конце 1707 года. Через девяносто лет император Павел распорядился произвести генеральную реконструкцию госпиталя. Но увидеть плоды этого саженца Павел Петрович не успел. Все работы завершились только в 1802 году. В сущности, результат работы архитектора Ивана Еготова можно видеть и сегодня. Все четыре построенных им корпуса в целом сохранились. В начале XIX века госпиталь мог единовременно содержать до 1300 пациентов. Всего за 311 лет через руки здешних врачей и сестер милосердия прошло более 4 миллионов пациентов. Большая часть приходится на военных. Только во время Первой мировой войны госпиталь принял около 400 тысяч раненых и больных.
БОЛЬНИЦА ЦЕСАРЕВИЧА
Помимо «гошпитали» Петра Великого в Москве до нашествия чумы была еще одна лечебница. Она называлась Императорской Павловской, а с 1882 года – больницей императора Павла I в Москве. По имени отца-основателя. Хотя стоит уточнить, что «отцу» в год ее основания было всего 9 лет и был тогда Павел Петрович не императором, а наследником престола. Стало быть, самостоятельно решения такого масштаба вряд ли мог принимать. В кулисах находились его мать Екатерина II и воспитатель цесаревича обер-гофмейстер граф Никита Панин.
Вышло так, что в 1762 году прибывший под опекой Панина в Первопрестольную на коронацию матушки великий князь Павел заболел. Да так сильно, что оказался в шаге от смерти. Но Бог миловал. По излечении Павел обещался сделать все, чтобы в Москве построили больницу для людей любого сословия, а ее содержание обеспечивать из своих личных средств. В итоге в 1763-м Екатерина подписала указ, в котором говорилось: «Учредить свободную больницу, к чему и способное место избрано, близ Данилова монастыря…» Таким «способным» местом оказалась усадьба генерал-прокурора Александра Глебова, задолжавшего казне 200 тысяч рублей. Находились весьма обветшавшие деревянные строения между Даниловым монастырем и Серпуховской заставой. Правда, имелись пруды и большой парк, что для любой клиники плюс, но вот сами здания… В них могли поместить от силы 25 коек. А через год находиться в помещениях стало крайне тяжело из-за их ветхости. В 1766 году территорию очистили от старья и построили новые здания. Не прошло и двадцати лет, как пожар уничтожил главный корпус и сильно повредил вспомогательные флигели.
Мрачный шлейф, тянущийся за судьбой Павла Петровича, каким-то мистическим образом цепляется и за историю больницы его имени. С одной стороны, здесь служил главным врачом истинный гражданин Москвы XIX века доктор Федор Гааз. Тот самый, что произнес знаменитое: «Спешите делать добро». С другой стороны, работая именно над проектами этой клиники, пострадали два великих русских архитектора. Василий Баженов и Матвей Казаков. Первый – косвенно. Второй – напрямую.
После пожара цесаревич пригласил Баженова и предложил ему сделать фундаментальный проект. Архитектор создал пять вариантов, но стройка так и не началась. Формальное объяснение – не нашлось средств. Ведь мать-императрица держала сына в строгости после того, как выяснилось, что они потеряли общий язык. Но есть и другая версия. В 1786 году архитектор Баженов был отправлен в отставку и лишился возможности заниматься государственными проектами. Причина – в крайнем недовольстве Екатерины по части дворца в подмосковном Царицыне. К тому времени, когда последовало указание прекратить там все работы, строительство шло десять лет и близилось к завершению. Однако государыня видеть это детище Баженова не пожелала более в любом виде.
Казаков пострадал таким же образом – Московская судебная палата отстранила его от строительства казенных зданий. Как вскоре выяснилось, пожизненно. По причине растраты средств при строительстве, к которой он никакого отношения не имел. Правда, суд случился после того, как построенный Казаковым красавец-дворец был сдан, а больница возобновила прием пациентов. Сейчас она официально называется «Городская клиническая больница №4», то есть 4-я Градская. Есть по этому поводу один вопросик. Знаменитая 1-я Градская значительно моложе, однако ж – 1-я! Бедный Павел…
ПЛОД ЕКАТЕРИНЫ
Весьма склонная к благотворительности Екатерина Великая по непонятным причинам к медицинским учреждениям относилась без особого энтузиазма. В Москве она оставила один след – Екатерининскую больницу на 3-й Мещанской улице, ныне улице Щепкина. Не самый, надо признать, добродушный околоток в конце XVIII века. Впрочем, место выбрано сообразно будущей клиентуре. «Усмотря, что в числе скитающихся по миру и просящих милостыни в здешнем городе есть престарелые, увечные и больные, которые трудами своими кормиться не в состоянии, также никому не принадлежащие люди, об коих никто попечения не имеет, заблагорассудили мы, по природному нашему человеколюбию, учредить под ведомством здешней полиции особую больницу и богадельню...». Указ был на имя московского обер-полицмейстера Николая Архарова.
Этот указ был прямым следствием реакции государыни на обрушившуюся на Москву эпидемию чумы. Он был подписан в 1776 году. Все больничное хозяйство располагалось в 13 деревянных постройках, по случаю подобранных для такого рода деятельности. Особенностью данного заведения было наличие при клинике работного дома, предназначенного для содержания там «мужского пола ленивцев, употребляя оных для пиления дикого камня». В целом больница располагала 150 койками для пациентов, сотней кроватей в богадельне, имелся также инвалидный дом для ветеранов военной службы.
В отличие от остальных лечебных заведений Москвы эта клиника, переименованная в 1833 году в Старо-Екатерининскую в связи с появлением в самом центре города внушительного филиала, получившего название «Ново-Екатерининская», обзавелась каменными постройками на пороге ХХ века, в 1898 году. Примечательно, что это был корпус для персонала и прислуги. Даже доктору Гаазу, главному врачу в 1840–1843 годах, при всем его влиянии и авторитете не удалось привлечь средства для, как говорится, замены жилого фонда. Но в конце века больнице стали помогать известные московские меценаты из семей Морозовых, Кавериных, Крестовниковых. Так, Александр Каверин пожертвовал 100 тысяч рублей на строительство храма, который в 1899-м освятили в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость». Церковь расположилась в больничном саду. Замечательно звучит формулировка, объяснявшая причину закрытия храма в 1924 году: «Колокольный звон беспокоит больных…» В определенном смысле все верно. Если сделать поправку на то, кто они, эти больные. Добрая половина населения страны с патологической злобой старалась уничтожить православную веру. Эту половину колокола беспокоили так же, как полная луна – экс-поэта Ивана Бездомного.
В 1891 году в Старо-Екатерининской открылся самый большой в Москве родильный дом, в котором хозяйствовал известный специалист в этой области Григорий Грауэрман. Кстати, именно здесь в 1938 году появился на свет Владимир Высоцкий.
Итак, в 1833 году у больницы появился филиал. Хотя назвать филиалом чего-либо внушительное здание на углу Страстного бульвара и Петровки язык не поворачивается. Бывшая городская усадьба князей Гагариных – истинный образец русского дворцового классицизма. В 70-х годах XVIII века ее строил Матвей Казаков. До того как в ее хоромах разместились больничные палаты, тут проводили вечера члены московского Английского клуба, арендовавшего здание десять лет вплоть до Отечественной войны 1812 года. Тут в 1806 году чествовали героя Шенграбенского сражения генерала Петра Багратиона. После московского пожара пострадавшая усадьба долго пустовала. В 1828-м ее выкупил генерал-губернатор Москвы Дмитрий Голицын с одной-единственной целью: переоборудовать весь комплекс под лечебницу. Что и было сделано.
В связи с этим часто возникает путаница, то и дело больницу называют Голицынской, а сам роскошный особняк включают в список необъятных владений семейства Голицыных. Хотел пройти мимо, но из уважения к персоналу 24-й городской клинической больницы, в состав которой до недавнего времени входили и помещения бывшей Ново-Екатерининской, не смог. При подготовке этого материала приходилось заглядывать на сайты соответствующих клиник. Есть скучные, есть сделанные с любовью, но история этой лечебницы в дореволюционный период, изложенная на сайте 24-й и содержащая всего пару-тройку абзацев, искажена до неузнаваемости. Про Антона Чехова, впрочем, по делу вспомнили. Антон Павлович проходил тут практику, будучи студентом-медиком.
Официальное открытие больницы благословил император Николай I. Официальное закрытие – московские власти в 2009 году. Шесть лет шла реконструкция, реставрация, капремонт, сопровождавшийся сносом трех корпусов и строительством на территории бывшей клиники современного здания для заседаний. Мосгордума въехала сюда в 2015-м.
НА БЕРЕГАХ МОСКВЫ-РЕКИ
Одно из самых знаменитых лечебных заведений страны – 1-я Градская больница. И пусть ее нынешнее название звучит несколько иначе – «Городская клиническая больница №1 имени Николая Пирогова» – для москвичей, да и многих приезжих, она остается 1-й Градской. Репутация. Масштабы. Нумерация. Расположение – на крутом берегу Москвы-реки в 300 метрах от воды. Ниже по склону – Голицынский пруд в Нескучном саду. Если быть точным, то в Парке Горького, но когда-то этот кусок земли был отрезан именно от Нескучного сада, части которого принадлежали с севера на юг графам Орловым, князьям Голицыным и князьям Трубецким. По распоряжению Николая I в 1843 году земли были выкуплены и объединены в одно городское парковое пространство.
А с чего она начиналась, 1-я Градская? Если из Парка Горького пойти в противоположную от реки сторону, то попадешь на ее обширную территорию с тыла. Часть этих угодий князь Дмитрий Голицын (не путать с генерал-губернатором. – Прим. авт.), не имевший детей, но имевший колоссальное состояние, завещал передать под строительство больницы. Наследовавшие ему кузены Михаил и Александр волю усопшего в 1793 году князя выполнили в точности. На строительство клиники было выделено, по разным данным, от 850 тысяч до миллиона рублей. Сколько это в нынешних деньгах? Довольно сказать, что килограмм пшеничной муки в 1790-м стоил… 2,5 копейки.
Кроме того, меценат передал в дар будущей больнице коллекцию живописи и скульптуры с прицелом на то, что, ежели возникнет нужда в деньгах, ее можно и продать. К слову, коллекция, пополненная шедеврами двоюродного брата Александра, была продана с аукционов в 1817–1818 годах, а вырученные сотни тысяч пошли на содержание Голицынской больницы. С 1810 года коллекция находилась в самой лечебнице, в которой еще на этапе планирования было заложено помещение под картинную галерею. В течение восьми лет видеть замечательные полотна и статуи могли не только пациенты и их близкие, но и все желающие. Бесплатно. Голицыны содержали больницу за свой счет до 1917 года.
В истории 1-й Градской есть несколько уникальных моментов. Открытая в 1802 году, она стала первой в истории Москвы клиникой, построенной и содержавшейся на частные средства. Рядом с Голицынской в 1833 году открылась 1-я Градская больница, построенная на деньги из городского бюджета. Это было решение Дмитрия Голицына, того, который генерал-губернатор и основатель Ново-Екатерининской лечебницы. И это тоже было впервые в истории Москвы, когда город – не император, не меценат – оплатил строительство медицинского объекта. Годом ранее в Голицынской открылась первая в России фельдшерская школа. В 1876 году в больнице появилась такая услуга, как амбулаторный прием. По сути, возникли корни, из которых впоследствии выросла вся система поликлиник. Ранее такие услуги оказывали только врачи-частники. Из непонятного: с первых дней больница принимала на лечение всех, кроме крепостных крестьян. Спустя некоторое время начали спасать и крепостных – но за деньги, в отличие от пациентов других сословий.
БОЖЕДОМКА ДОСТОЕВСКОГО
Вдова императора Павла Мария Федоровна после гибели мужа особое внимание уделяла благотворительным проектам. Москву она знала мало, бывала в ней редко. И при муже, и после жила в основном в царских резиденциях под Петербургом. Однако именно ее величество выказала желание построить в Первопрестольной в память о царственном супруге больницу для бедных. Она должна была стать аналогом лечебницы, открытой в 1805 году в Петербурге на Литейном проспекте.
Удивительный случай, но основу капитала, необходимого для стройки, составили не казенные деньги и не деньги благотворителей. Императрица так поставила дело в системе общественного призрения – в частности, в воспитательных домах по всей России, – что она стала приносить доход. Вот на эти средства будущая Мариинская больница и строилась. Мариинской она стала только после смерти основательницы в 1828 году. А при ее жизни именовалась просто: больница для бедных. Она и расположилась в таком месте, где концентрировались бедные да убогие – на север от Москвы, на Божедомке.
Можно предположить, что, когда в 1806 году среди невзрачных домишек, сараев, дешевых трактиров поднялся во всей красе главный корпус с мощным 8-колонным портиком и полукружьем домового храма с тыльной стороны, многие из местных обитателей восприняли это как чудо. В 1813 году к корпусу пристроили два флигеля, и здание приобрело законченный вид. Больница была рассчитана на 200 коек. Причем палаты находились в главном корпусе, церковь Святых Петра и Павла разделяла его на две равные части и была спроектирована так, что службу могли слушать все, в том числе лежачие больные.
Во флигелях получали служебное жилье служащие в лечебнице врачи. Весной 1821 года в южном флигеле получил квадратные метры штаб-лекарь Михаил Достоевский, которые и занял с сыном-тезкой и беременной супругой. Осенью родился второй сын, нареченный Федором. Крестили его в домовой больничной церкви. Обычно первые детские воспоминания сохраняются в памяти начиная с 3–4-летнего возраста. Достоевский вспоминал о службах в храме, когда ему было только 2 года. И вспоминал такие подробности, которые выдумать невозможно.
Один из самых известных штампов в учебниках литературы и литературоведческих работах, связанных с жизнью и творчеством гения – это «Петербург Достоевского». Такой Петербург на самом деле существует, кто б спорил. И Раскольников – человек Петербурга, в котором учился и сам Достоевский. Но вот все ли «униженные и оскорбленные» родом из гордого города Петра? Образ Сонечки Мармеладовой мог родиться в голове при виде тех несчастных, что получали помощь в Мариинской больнице и приходили на исповедь в ее домовую церковь. Тем более что ежедневно будущий писатель и философ видел прототипы почти до 16 лет. Из Мариинской больницы он уехал только в 1837-м.
В 1925 году больницу закрыли. В ее зданиях поселился Московский туберкулезный институт. Сейчас тут находится медицинский объект – НИИ фтизиопульмонологии ММА имени И.М. Сеченова. Прием у врача – 900 рублей, рентген – 900, флюорография – 900… С момента основания в течение века с лишком Мариинка лечила даром. Зато Божедомка, что Нижняя, что Верхняя, теперь улица Достоевского.
«СКЛИФ» ОТ ШЕРЕМЕТЕВА
Подсчитано, что за 117 лет своего существования Странноприимный дом, более известный при царях-батюшках как Шереметевская больница, оказал ту или иную помощь 2 миллионам человек. И что потратили на них граф Николай Шереметев и другие благотворители примерно 6 миллионов рублей.
Почему так вышло, что о Шереметеве применительно к НИИ скорой помощи имени Склифосовского мало кто вспоминает, зато жаргонное «Склиф» знает вся страна? Юрий Никулин в «Кавказской пленнице» помог – «короче, Склифосовский!»? Не менее интересно, почему же имени Склифосовского? Институт в честь Николая Васильевича назван в 1923 году, то есть уже при Советах, но умер известный хирург задолго до революции, в 1904-м. Впрочем, высокочтимый советской властью Николай Пирогов тоже до тектонических сдвигов в Отечестве не дожил. Тема переименований – вещь болезненная, а порой и вредная. «Склиф» так «Склиф».
Вернемся к графу Николаю Петровичу. Свой проект на Сухаревской площади он задумал в 1792 году. Но в основе лежала совершенно другая идея. Хотелось сердобольному внуку Бориса Шереметева, сподвижника Петра I, построить на собственных землях странноприимный дом, в котором поселять собственных крестьян, потерявших здоровье. При наличии свободных мест пускать туда и московских убогих. Хотя на наличие свободных мест надеяться не стоило бы. Ведь Шереметевы – один из богатейших родов России был. А дом первоначально был рассчитан всего на 100 приживальщиков. Еще 50 мест – для обслуживающего персонала.
Все поменялось, когда в 1803 году скончалась жена – Прасковья Ивановна, урожденная Ковалева, более известная по псевдониму Жемчугова. Замечательная актриса была крепостной Шереметева. Ярко, но недолго блистала на сцене. Получила вольную. И предложение – выйти за графа замуж. Только аристократ шереметевского полета в начале XIX века мог пойти на такой шаг. Или уж совсем захудалый дворянчик из медвежьего угла.
Граф супругу обожал и после ее смерти поклялся себе, что вместо странноприимного дома построит невиданную доселе в Москве больницу. А в сущности – памятник ненаглядной Прасковьюшке. Но такой, чтоб им не только любоваться могли, а чтоб он пользу приносил. Сам Николай Петрович до открытия лечебницы и богадельни в 1810 году не дожил всего полтора года. Но все его заветы были исполнены. В Москве появился дом-дворец, ни на что не похожий. А в нем людей спасают вот уже более двухсот лет.
