Девяностые годы для нашей страны были очень страшные. Гонки на лафетах-перестройка-семибанкирщина. В общем к девяносто восьмому году страна подошла к нищете. Население, и, в том числе, моя семья оказалась у черты. У черты нищеты и даже голода.
Зарплата задерживалась на восемь месяцев. Поскольку я и жена работали в одном учреждении, то задержка была у обоих. Сыну было семнадцать лет, иждивенец, тогда не работал. Еще и собака. Довольно крупный эрдель, которого кормить надо было два раза в день. И если жен и сыну можно было объяснить, что нужно потерпеть, то как это объяснишь собаке?
На наши жалобы и вопли вышестоящее районное начальство безразлично говорило, мол, питайтесь с огорода, у вас же поселок. Но я не могу на грядке вырастить сигареты, растительное масло или ботинки.
В общем, терпению пришел конец, и я с другом решили объявить громкую голодовку. Есть, все равно, практически нечего. Предложили одному из коллег, административному зубру, выступить агентом по связям с СМИ. И утром в понедельник, написали плакат “Голодовка”, пришли в приемную главного врача, сдвинули рядом кресла, повесили плакат на стену, и после планерки зашли к главному. Объяснили, что акция направлена не против него, а за выплату заработанной заработной платы. Отреагировал главный адекватно. Сказал - одобрить не могу, но поддерживаю. И стал названивать в райздравотдел и в министерство. Наш агент по связям обзвонил районные и краевые газеты, местное телевидение.
Шум поднялся не сразу. Сначала к нам приехали представители района, потом министерства. Через день появилось местное районное телевидение. Администрация пыталась нас прихватить на горячем. Типа - невыполнение профессиональных обязанностей. Но мы, зная такую фишку работали на своих рабочих местах, “демонстративно” голодая, так сказать в свободное время.
Периодически были заявления, что, мол, втихую по ночам мы жрем. На что мы пожимали плечами и говорили - придется вам нам поверить. Мы голодаем не для того, что бы досадить вам, а потому что есть нечего.
Через три дня с нами пытались провести сепаратные переговоры, заведующий райздравом предложил выплатить именно нам двоим весь долг. Но мы отказались и потребовали выплаты всему коллективу.
В это время моя мама в краевом центре развила бурную деятельность. Для начала пошла в министерство здравоохранения, где от одного из зама министра услышала потрясшую ее новость. “Кто же виноват, что ваши дети такую профессию выбрали? Вот теперь и страдают.” Тогда она обратилась на краевое телевидение, которое отнеслось с пониманием, взяло у нее интервью, где она рассказала о встрече в министерстве и о замечательной фразе чиновника.
Только тогда, на десятый день голодовки, начались серьезные подвижки. Приехал к нам зам губернатора, объявил, что мы бессовестные люди, потому что эти деньги из фонда выплаты матерям-одиночкам, и выплатили всю зарплату. Всем.
День окончания голодовки пришелся на мой юбилей - сорокалетие. Я прибежал домой, а там сюрприз - мама приехала. Пыталась меня кормить бульончиком, но я знал как выходить из состояния после голода, поэтому вышел безболезненно за три дня. Только похудел сильно.
Через день после окончания голодовки к нам, наконец, доехала бригада с краевого телевидения, и у нас взяли интервью. Хорошо все, что хорошо закончилось, но но вопрос журналиста, сильно ли мы похудели, я показал левую руку. Перстень, который я не мог снять без мыла, свободно болтался на пальце, а часы крутились на запястье. Браслет оказался примерно на два размера больше.
Эта была первая акция такого рода в крае. Позже пошла целая волна по другим предприятиям.