2. Фаагэ
Последний легендарный фаагэ – выходец из дальней провинции Курскатта, почтенный Дзи-ой, прозванный среди немногочисленных видевших его Сальный Конец (Волоса) из-за повышенной жирности кожи головы, покинул монастырь двумя неделями ранее и теперь опустелые молельные залы и уже не возжигаемые ритуальные чаши погрузили некогда уютные тренировочные дворики и сады медитаций Ли-Си в предсмертный морок надвигающегося запустения.
Все реже, едва различимой тенью на молодую луну бередил песок пустынных аллей Ли-Си достопочтенный хранитель тишины – истовый смотрящий Ники-фо Рэ Сэн-Бей. Только днем он мог застать спящим безумного Щиит-ро и всеми силами старался эвакуировать последних учеников из этого умирающего места.
В их числе посчастливилось оказаться и Ано-нээ, но его врожденная нерешительность, боязнь перемен и не покидающая надежда на улучшение даже самой тяжелой и очевидно неразрешимой ситуации не позволили в предрассветные часы после Ночи Сверкающих ножниц покинуть остров в высокотехнологичных такасэбуне Рэ Сэн-Бея.
Именно об этом он вспоминал сейчас, оставшись один на один с ослепительным мраком и безумием крадущегося Щиит-ро. Перед глазами вновь предстало черное, вскипающее от града ливневых осколков море. Стихия неистовствует, иссякает лицо лезвиями дождя, в то время как побиваемые угольными хлыстами волн едва живые суденышки, составленные из хаотично спаянных деталей, доставшихся Ники-фо на континенте, прогибаясь, вбирают в свои кренящиеся слабые тельца новых пассажиров в одинаковых, серых от копоти, кашаях . Провода, антенны, пластины из неизвестных сплавов, собранные явно наспех в попытке добиться внешнего сходства с традиционным аналогом не внушают доверия. При взгляде на них не покидает предчувствие – стоит ветру усилиться на пару узлов и эта груда металлолома беззвучно распадется на части, смыкаясь над несчастливцами ржавыми надгробиями, обласканными тиной вскипающих вод.
Рэ Сэн-Бэй погружал учеников в последнюю лодку, пока Ано-нээ, притаившись, наблюдал за происходящим со склона утеса Ли.
Перебраться через заросли дикого туевика за пару прыжков для натренированного «почти-воина», ожидавшего обряда самопосвящения, своеобразной конфирмации, с недели на неделю – простейшая задача, но он преднамеренно тянул время, изъедаемый сомнениями.
Еще раз обернувшись в сторону пылающего храма Белого Навершия, Ано-нээ готовился к худшему – происходящее оглушало своей быстротечностью, необходимость принимать моментальные решения заражала обездвиживающим ознобом, а единственным спасением из ожившего кошмара виделось лишь одно действие – прыжок в бурю. Разбиться или спастись, прибившись к лодкам Сэн-Бэя – пускай решает воля всеведущей огненной Ли-Си! Броситься в воды – достойное решение по сравнению с перспективой постыдного возвращения к Щиит-ро, предательству традиции и всех поколений фааге, поддерживавших в ней жизнь до этого рокового дня.
– В скудный перечень твоих заслуг никогда не входило искусство скрытности, Ано-нээ, как, в прочем, и решительности, – раздался со стороны разбитого татэгу на противоположной стене слишком высокий, чтобы быть мужским, слишком несуразный, чтобы быть женским и слишком хриплый, чтобы принадлежать ребенку голос безумного Щиит-ро, прервав череду воспоминаний.
Даа-Шэ всегда был худшим из худших, единственным не допускавшимся до священных до-мару из главного храма Белого Навершия даже на праздник Красного Рака, отмечавшийся в середине лета. Теперь же, когда желанная реликвия на утро после Ночи Сверкающих Ножниц была добыта ценой изгнания курскатца Дзи-оя – последнего настоятеля обители священного покоя легендарного Солнечного Лии-са, безумный Щиит-ро выкрал доспехи первого главы некогда могущественнейшего клана Ли-Си-Цу, но, к всеобщему счастью, не сумел отыскать самого главного – кончика хвоста огненной богини Ли-сии Чи-кэ. Являясь сосредоточением чистого солнуса, Белое Навершие наделяло любого, осмелившегося облачиться в магические ламелляры, неуязвимостью и невероятной искусностью боя.
В памятных свитках клана хранилось едва уцелевшее упоминание о магическом сочетании до-мару Лии-са и огненного кончика – при совмещении доспеха и артефакта воин лишался телесности, а также всех гнилостно-психических потрошков, задающих форму ложному «Я» , манифестируя через принесенную жертву квинтэссенцию чистейшего солнуса. Нет, он не сливался с Лии-сом, не призывал на помощь Ли-сию, но до захода солнца становился световым всепобеждающим потоком неясного происхождения и содержания. Свитки противоречили друг другу, спорили в приводимых теориях с истинами, подтвержденными поколениями практиков, заставляя общину и старейшин задуматься о перспектив уничтожения апокрифов. Свыше сорока раз созывались советы, устанавливая новые рамки догмата в рамках оставшейся части письменного наследия. Столь жесткая идеологическая политика в отношении текстов, привела к весьма печальному итогу – в целости до сего дня остался лишь один ветхий трактат о «Распавшемся Ё», согласно которому дальнейшая судьба носителя до-мару, соединившего его с Белым Навершием была определена, однако само действие полной экипировки оставалось только предполагать, выводя из общей теории, точнее из ее остатков. Разумеется, желающих экспериментально доказать или опровергнуть какие-либо из предположений до сего дня не находилось.