Многие люди помнят, что с ними было в шесть, семь лет и позже. Однако более ранние воспоминания чаще всего теряются, уходят в небытие. А ещё более ранние (до трёх лет) – и вовсе из разряда фантастики, поскольку считается, что мозг ребёнка до этого возраста ещё недостаточно развит, чтобы что-то помнить. Однако у некоторых людей такие вот «младенческие» воспоминания имеются. В том числе у автора этой статьи.
Например, он хорошо помнит воспитателей в яслях, тогда ему было меньше двух лет. Это было в Баку. Одна из воспитательниц, тётя Солмаз, была пожилой, некрасивой и довольно неприятной женщиной. Нянечка же, Фазиля, наоборот, была приятной и общительной. Ребёнок, которым был автор этой статьи, ей очень нравился, она с ним постоянно разговаривала. И даже научила его ругаться – почти матом. «Как дела?» - спрашивала она. А я ей неуверенно отвечал: «Хорошо». – «Нет, как я тебя учила». Тогда я поднимал вверх большой палец и заявлял: «Хреново!». Помню и лысого мальчика по имени Тарох, который творил за столом всякие глупости.
А ещё помню, как примерно в таком же возрасте мама принесла меня на ручках в церковь. Я тогда спросил, что это такое. Она и ответила: «Церковь». Я расслышал нечётко, и мне показалось, что она сказала «цирк». Слово «цирк» к тому моменту я уже хорошо знал. Здание, вроде бы, было похожее – такое же круглое и с куполом. Однако люди вокруг были какие-то злые, хмурые, да и клоуны какие-то несмешные, причём все бородатые. Когда я немного подрос, то понял, что я был не очень-то далеко от истины.
В чуть более позднем возрасте, уже после переезда в Россию, я познал первый опыт жуткой несправедливости. В садике я кого-то обзывал дураком и показывал на него пальцем. Он пожаловался воспитательнице Евгении Петровне и сказал, что я кручу дули. Та подбежала, схватила меня за пальцы и начала их больно крутить, приговаривая: «Будешь ещё дули крутить?!». Я так и не смог доказать этой старой дуре, что я не крутил дули.
Были, конечно, и более приятные моменты. Например, хорошо помню, как по пути в садик мы с отцом разучивали таблицу умножения. Проще всего давалось умножение на пять, а сложнее всего – на девять, у меня некоторое время даже голова болела. Однако вскоре я разбирался в математике лучше других детей.
Уже тогда была первая любовь. Даже две: это были девочки-близняшки Ира и Аня. Вскоре появилась и третья – музыкальная руководительница Ольга Алексеевна… Интересно, знала ли она, что один из четырёхлетних (или пятилетних) её воспитанников в неё влюблён? Потом, к сожалению, её поменяли на более старую, некрасивую и сварливую Маргариту Ивановну. Зато нам нравилось играть в догонялки с её сыном Ростиком.
Многие моменты из той жизни я помню даже лучше, чем мои родители. Однажды, уже в старшем возрасте, я им напомнил, что в полтора – два года у меня была такая-то игрушка. Они не поверили, сказали, что я что-то путаю. Ну не может человек помнить, какие игрушки у него были в полтора года. Тогда я залез на чердак, порылся там – и действительно, нашёл ту самую игрушку.