Я принадлежал к церкви, которая была частью «Движения святости». Оно распространилось в Техасе в 20-е, кажется, годы. Очень важно было правильно себя вести: не играть в карты, не ходить в кино, не пить, не курить, не танцевать. Женщины не должны были краситься, носить красное, все такое.
В юности мне не разрешали слушать радио, у меня не было никаких пластинок. Единственная музыка, которую я знал, была христианской.
Моя мать играла на гитаре и пела, так что, наверное, я все набрал от нее. Мой дед был священником, но он солировал в церковном хоре, где я и начал впервые петь. Потом, музыка стала единственным, за что я мог уцепиться, что позволило бы мне коммуницировать.
Когда я рос, вокруг было много грустного, так что мне было проще и комфортнее слушать JOY DIVISION или NICK CAVE AND THE BAD SEEDS. Эти люди были честны, и я видел в этом красоту. Я чувствовал, что Йен Кертис очень честен со мной, когда поет. Чувствовал, что Бон Скотт из AC/DC честен, и хотя я не был согласен с тем, что он поет, но думал: он очень искренен.
Джонни Кэш был в своем роде моим первым кумиром. Я слушал все, где были перестрелки, ковбои и индейцы…
Мои способности ограничены, но я принимаю эти ограничения. Я научился с ними жить, научился работать в своих рамках, и быть в них в некоторой степени счастливым.
WOVENHAND звучат на концертах иначе, чем на пластинках. Я очень многое хочу сделать, когда записываюсь, так что мне все равно, смогу я это повторить на сцене или нет…
Я стараюсь, чтобы записи звучали более приятно — чтобы эти альбомы можно было слушать дома. Но я хочу, чтобы живьём моя музыка вырывала глотки.
Меня не волнуют большие залы… Я не боюсь играть перед всеми этими людьми. Мне нечего терять, и я не могу ничего получить от них, они ничего не могут мне дать. Господь дает мне все, что нужно.
Если Господь захочет забрать все у меня, хорошо, я снова буду мыть тарелки или делать что-то еще… Я буду говорить с людьми о том, во что верю, где угодно. И мир будет со мной…
Читайте полный текст на BadLemon.ru