Редкий пациент дотянется до локтя доктора Тупоногова. Большому человеку и уважаемому врачу досталась нелегкая, но очень важная работа — он спасает жизни детей, большинству которых поставили страшный диагноз.
В коридоре корпуса областной детской больницы на Серафимы Дерябиной тихо всегда. Здесь пациенты редко носятся с радостными криками, светлые стены и округлые потолки, разрисованные под земной шар, резонируют с общей обстановкой. Но когда в конце коридора появляется большая фигура доктора Сергея Тупоногова, лица постояльцев лечебницы озаряются улыбками.
Порой дружба с маленькими пациентами у врача затягивается на годы: болезни, с которыми детки поступают к нему, нередко возникают повторно,и даже полностью излеченных приходится наблюдать до их совершеннолетия. Все потому, что наш герой — единственный в Свердловской области детский хирург-онколог.
О большой работе и маленьких пациентах, творчестве в хирургии и волшебной таблетке от рака Сергей Тупоногов рассказывает в проекте ЕТВ.
«Я — человек крещеный, в год меня крестили в Вознесенском соборе Новочеркасска, откуда когда-то казаки уходили на войну. Я не религиозный фанатик, хотя придерживаюсь некоторых православных традиций. Но когда речь идет о медицине, придерживаюсь только профессиональных стандартов. У входа в операционный блок у нас висит икона. И, скажу вам честно, каждый раз, когда я иду на серьезную операцию, я крещусь.
Раковый корпус
В детской хирургии я работаю с 1988 года — с тех пор, как закончил институт и отучился в ординатуре непосредственно на детского хирурга. В 1995 году в Екатеринбурге открылось первое и пока единственное отделение детской онкологии, с этого же времени я здесь практически бессменно.
Бывает, что я оказываюсь неким эпизодом в долгом лечении опухоли, ведь моя задача — только хирургическое лечение, то есть удаление раковых клеток. К ней я могу приступить как в начале, так и в конце огромного цикла лечения. Однако чаще всего мы действуем в финале, удаляя остаточную опухоль. И ребенок выписывается уже здоровым.
В 90-е детские онкоцентры стали массово строиться в крупных российских городах. Сегодня, если мне не изменяет память, их 11. Наши пациенты — это жители Свердловской области, но нередко мы принимаем детей из соседних регионов и далеких городов. Недавно у нас лежал мальчик из Крыма. Последние годы мы наладили трансплантацию костного мозга, поэтому сейчас к нам приезжают пациенты со всей страны. Только за прошлый год мы провели 16 таких операций, в этом году у нас стоит задача удвоить показатели.
Контингент больных заметно изменился: стало больше дошкольников. Рак «помолодел», в том числе, и потому, что улучшилась диагностика: каждая уважающая себя поликлиника обзавелась хорошим оборудованием УЗИ,поэтому патологии можно выявить и у совсем маленького ребеночка, даже такого, которому всего несколько часов жизни. Маленькие дети, наверно,не осознают, чем они болеют, но и мы не особо им объясняем. Другое дело с подростками: с тех пор, как мы повысили планку пациентов с 15 до 18 лет, у нас есть не просто взрослые дети, а молодые взрослые. Им мы говорим о заболевании и прогнозах. Конечно, они меняются. Но, должен отметить, что если сравнивать их со взрослыми онкологическими пациентами, то процент выздоровления тут намного выше.
Спасать, даже когда шансов нет
Профессия хирурга — творческая, особенно это проявляется в онкологии. Часто бывает так, что на снимке одна картина, а когда доходишь до опухоли уже в полости, все выглядит иначе. И тогда приходится отходить от каких-то канонов медицины, включать все свои знания анатомии… Но у детей есть один закон: мы не должны сделать им калечащую операцию. После нашего вмешательства ребенок должен чувствовать себя либо так же, либо лучше.
В канун Нового года мы провели инновационную операцию на печени, став первыми на Урале и, наверно, одними из первых в России в плане применения резекционных технологий [удаление полное или частичное — прим. ЕТВ] на ней. За печень у детей мы взялись еще в 90-х, когда не многие клиники практиковали такое на взрослых. Поймите: такие операции сегодня считаются одними из сложных в хирургии. У этого органа анатомически сложная структура: во-первых, печень — фильтр организма; во-вторых, у нее два круга кровообращения; в-третьих, вырабатывает желчь — можно прооперировать так, что кровоснабжение будет нормальным, а вот желчь начнет вытекать наружу.
Тогда мы убрали злокачественные клетки в печени и тромб в нижней полой вене в условиях искусственного кровообращения, то есть, при «отключенном» сердце. Иначе добраться было невозможно. Операция длилась шесть часов,работали вместе с хирургами из областной клинической больницы — словом,взрослых врачей перенесли в детство. Недаром говорят, что детская хирургия — это модернизированная взрослая.
За столько лет работы сразу понимаешь, что будет с пациентом. Но второй закон детской хирургии: мы никому никогда не отказываем. Даже если организм уже на 90% поражен метастазами, мы беремся и лечим его. И бывали случаи, когда таких детей спасали. У рака много форм, есть жесткие и неизлечимые, но наша обязанность — всегда пытаться оказать помощь.
Самое сложное в нашей работе — это не операции, а беседа с родителями. У них один вопрос: а что будет дальше? Бывает, конечно, когда кричат:«Почему это случилось с нами? Почему это не у соседки/подружки?» Всегда тяжело говорить, что мы ничего не можем сделать, что ребенок болен безнадежно.
Дети болеют раком по разным причинам. Это и изменения в экологии, в ряде случаев имеет значение наследственность. Образ жизни мало влияет, хотя, должен сказать, что онкология захватывает всех одинаково — и богачей,и людей со средним достатком, и бедных.
Последнее время у родителей появилась тенденция выматывать своих детей: записывают их в несколько кружков и секций — плавание, стрельба, бег,рисование. Не знаю, какую цель они преследуют, может, чемпиона хотят вырастить, но ведь от этого мало что зависит — нужен определенный дар, как мне кажется. Эти кружки и секции выматывают ребенка, и он начинает в буквальном смысле падать. Очень часто такие недомогающие дети приходят к нам с запущенными формами рака, ведь до этого недомогание их родители списывали на нагрузку. Очень хорошо, что сегодня в прессе мы можем обсуждать этот момент: всего должно быть в меру.
Пациенты частенько приходят с благодарностями, узнают, как у нас дела. Мы же смотрим, как они растут. Оставляют подарки: кто картину нарисует, кто икону принесет. Вот на этой стене висит яйцо, его сделала моя 12-летняя пациентка. Тогда, в 2007 году, мы впервые столкнулись с опухолью поджелудочной железы у ребенка — такое случается довольно редко. В детской онкологии, например, встречаются болезни, которыми болеют только дети: это нейробластома, нефробластома, саркома. А вот рак поджелудочной железы у подростка мы встретили впервые. Провели операцию: учитывая анатомические особенности, пришлось резецировать желудок, двенадцатиперстную кишку и поджелудочную железу. Оперировали по-взрослому, делали все хорошо, но, чтобы спасти девочку от рака,пришлось удалить практически весь желудок. Впоследствии рецидивов опухоли не было. Но пациентка не могла нормально питаться, начала резко худеть. Она прожила еще пять лет.
Наука не стоит на месте. Мы выполняем разные операции, но именно с того случая стали понимать, что когда перед нами ребенок, нужно как можно больше сохранять желудок.
Примерно до 2010-го каждый год к нам поступали 100 первичных пациентов. На сегодняшний день их 150 человек. Как я уже говорил, до 70% детей выздоравливают, а значит, наша работа того стоит. Мы часто экспериментируем в операционных, но в целом лечим детей по общим стандартам — сегодня весь мир работает над проблемой онкологии. Проводятся симпозиумы, и Россия в них активно участвует. Все инструкции у нас написаны на английском языке.
Если говорить о перспективах, то таковой является сегодня трансплантация костного мозга. Мне кажется, что когда-нибудь ученые и врачи разработают ту самую таблетку от рака. Может, она не будет универсальной — у рака ведь много форм, но она поможет нам быть здоровее.