Мы все никак не могли втолковать таксисту, куда нас нужно везти. Навигатора у него не было, где находится улица Firketeci, на которой располагается церковь Марии Монгольской, он, судя по всему, не знал. В ответ на слова «Панагия Мухлиотисса» – только разводил руками и качал головой. Наконец, мы решили попробовать по-английски: Blood church! Таксист радостно закивал: «Kanli kilise? Кровавая церковь? Конечно!»
Текст: Лада Клокова, фото: Александр Бурый
Кровавая церковь значилась в списке тех мест Стамбула, куда мы запланировали добраться обязательно. Мы знали, что храм открывается только во время богослужений, но их расписания в Интернете обнаружить не удалось. Как и сайт самой церкви. Так что в храм мы поехали, надеясь на удачу. И правильно сделали...
Когда такси запетляло по узким улочкам и переулкам, зажатым между старыми домами, часть из которых была явно необитаемой, мы поняли, что находимся в районе Фанар. А это значило, что до цели нашей поездки осталось совсем немного.
Машина остановилась в безлюдном мрачном переулке. С одной стороны нависала громада темного дома, с другой – высилась стена, сложенная из плинфы, из которой выпирала апсида, выкрашенная в кроваво-красный цвет. Над небольшой железной дверью – скромная надпись: Meryem Ana Rum Ortodoks Kilisesi. Значит, не ошиблись.
У двери стоял невысокий пожилой грек и с любопытством рассматривал нас. «Извините, можно нам попасть в Кровавую церковь?» – обратились мы к нему по-английски. «А откуда вы приехали?» – поинтересовался он. Узнав, что мы из Москвы, мужчина заулыбался, пожал нам руки и распахнул дверь: «Входите!»
ЖЕНА ИЛЬХАНА
Раньше на месте этой церкви был монастырь. Правда, разобраться в том, какой и когда – сложно. По одной версии, женская обитель была устроена здесь еще в VII веке двумя святыми – Евстолией и Сосипатрой. Причем одна из них была дочерью византийского императора Маврикия, однако кто именно – неизвестно. По другой версии, мужской монастырь появился на этом месте лишь в XI веке и, по преданию, был основан выходцами с Афона.
Как бы то ни было, монастырская жизнь замерла здесь после захвата Константинополя крестоносцами в 1204 году. Рыцари Четвертого крестового похода, разграбившие византийскую столицу, создали Латинскую империю, продержавшуюся 57 лет. За это время многие православные монастыри и церкви Константинополя по понятным причинам пришли в полный упадок.
В 1261 году Константинополь был отвоеван у латинян основателем династии Палеологов, возродившим Византийскую империю и вошедшим в историю как Михаил VIII Восстановитель. С этого момента начинается новая жизнь многих константинопольских храмов и обителей. И на месте будущей Кровавой церкви одним из родственников Михаила VIII был воссоздан женский монастырь, посвященный Богородице Панайотиссе. По некоторым данным, уже к 1266 году церковь этого монастыря была расписана.
А годом ранее из Константинополя в Персию отправилась юная внебрачная дочь императора Михаила VIII Мария, предназначенная в жены Хулагу – внуку Чингисхана. Пока представительное посольство с невестой добиралось до далекой Персии, Хулагу скончался. Так что в итоге Мария вышла замуж за его сына и наследника Абагу – второго ильхана государства Хулагуидов. Некоторые хронисты утверждают, что условием этого брака было обращение Абаги в христианство и что, крестившись, ильхан принял имя Николай. Но так ли это было на самом деле – неизвестно. Зато точно известно, что Абага состоял в переписке с римскими папами Климентом IV и Николаем III, которых он убеждал организовать крестовый поход против египетских султанов.
О жизни Марии в Персии практически нет никаких сведений. Можно только предположить, что вряд ли она была счастливой: ведь внебрачная дочь византийского императора не стала в гареме старшей женой, а Абага не знал меры в пьянстве, от чего и скончался в 1282 году. Тогда же Мария вернулась в Константинополь вместе с дочерью Арахантлун, которую с этой поры стали звать исключительно Феодорой. Империей к тому моменту правил сводный брат Марии – Андроник II Палеолог.
ГОСПОЖА МОНГОЛОВ
Нет сведений и о том, что, вернувшись домой, Мария увлеклась политикой и погрузилась в полную хитроумных и жестоких интриг жизнь императорского двора. Скорее, следует сделать противоположный вывод. Потому что практически сразу после возвращения она выкупает и расширяет территорию монастыря Богородицы Панайотиссы, а затем строит в нем новый храм, который в народе начинают называть церковью Марии Монгольской. Что, кстати, удивительно: ведь Мария не была канонизирована, а сама церковь посвящена Богородице и именуется «Панагия Мухлиотисса». Еще одна загадка – это слово «Мухлиотисса» в названии храма: историки не могут прийти к согласию в вопросе о том, как оно произошло и что означает...
В итоге Мария принимает постриг в патронируемом ею монастыре и становится инокиней Меланией. Казалось бы, рассказ на этом можно закончить, лишь пожалев о том, что нам так мало известно о внебрачной дочери одного из самых популярных византийских императоров. Однако история часто преподносит сюрпризы. И еще какие!
Да, нам неизвестны многие перипетии судьбы Марии, зато мы можем увидеть, как выглядела эта удивительная женщина. Для этого нужно всего лишь дойти до Музея Карие, что расположен в полутора километрах от Кровавой церкви.
По сути, Музей Карие – это все, что осталось от некогда большого и богатого монастыря в Хоре. Надо сказать, осталось не так уж много: церковь Христа Спасителя в Полях, знаменитая своими роскошными мозаиками, благодаря которым музей и получил статус Всемирного наследия ЮНЕСКО. Причем не так давно: после того, как в 1453-м Константинополь был завоеван османами, церковь была превращена в мечеть Карие-Джами, а общедоступный музей в ней был открыт лишь в 1948 году. Но о сохранившихся великолепных мозаиках Карие европейцы узнали намного раньше. Первым исследователем Карие-Джами, подробно описавшим богатое убранство храма, был русский искусствовед Федор Шмит. В конце XIX века ему удалось получить разрешение султана на работу в мечети. А уже в 1906 году Русский археологический институт в Константинополе выпустил 300-страничное фундаментальное исследование Шмита «Кахрие-Джами. История монастыря Хоры. Архитектура мечети, мозаики нарфиков» с приложением – на 92 листах были изданы чертежи и рисунки Карие, с поразительной тщательностью выполненные русским художником-реставратором Николаем Клуге.
Именно здесь, в Карие, на восточной стене нартекса церкви, можно увидеть великолепную мозаику «Деисус», в самом низу которой Христу поклоняются два человека. Слева – император Исаак Комнин, а справа – коленопреклоненная монахиня в черном клобуке. Надпись поясняет, что перед нами «<Сестра> Андроника Палеолога, Госпожа монголов, инокиня Мелания». Правильный овал лица, тонкие губы, изящно изогнутые брови и большие темные глаза... Похоже, в молодости Мария была красавицей...
Мозаика эта создавалась при жизни Марии–Мелании, делавшей богатые вклады в монастырь в Хоре. Кстати, известный российский византолог Сергей Иванов не исключает, что инокиня Мелания могла быть похоронена именно здесь.
ДВЕ ЦЕРКВИ
Монастырь в Хоре и церковь Марии Монгольской связывает не только жизнь внебрачной дочери императора Михаила VIII. Общим в их судьбе стал один из самых трагических дней в истории Константинополя – 29 мая 1453 года, когда великая столица империи была завоевана турками-османами под предводительством султана Мехмета II.
...В тот день, когда осаждающие ворвались в город, монастырь в Хоре оказался у них на пути одним из первых. Греки защищали обитель с крайним ожесточением: ведь именно сюда во время осады был перенесен палладий Царьграда – знаменитая чудотворная икона Богородицы Одигитрии, не раз спасавшая Константинополь. «В последние дни Константинополя нашей обители суждено было сыграть опять видную роль, – пишет в своем исследовании Федор Шмит. – Монастырь, который при иконоборцах так самоотверженно защищал священные изображения, в котором <...> религиозное искусство Византии праздновало один из самых блестящих своих триумфов, – Хора и в трагическом финале цареградского великолепия остается верна своим вековым традициям. Величайшая святыня Константинополя, чудотворная икона Божией Матери Путеводительницы (Одигитрия), в момент взятия города находилась в церкви Хоры. Здесь, после отчаянного сопротивления, были перебиты защитники иконы, здесь и сама она погибла: янычары разрубили богато изукрашенный образ на четыре части и по жребию поделили между собою драгоценную добычу».
А на другом конце горящего города шел еще более ожесточенный бой у стен церкви Марии Монгольской. Никто из византийских историков не оставил нам подробного описания именно этих событий, но сохранилось весьма любопытное предание. Согласно ему, бесстрашные защитники храма пали все до последнего, но смерть их далась дорогой ценой захватчикам: якобы именно здесь погибло не менее тысячи турецких солдат и янычар. И якобы султан Мехмет II лично приехал сюда, чтобы своими глазами увидеть маленькую церковь, за которую так стойко сражались константинопольцы. Возможно, он первым и назвал церковь «Кровавой». По крайней мере, именно с тех пор за ней закрепилось это название. По легенде, с тех же времен стены храма с внешней стороны всегда красят в кроваво-красный цвет...
Но уникальность Кровавой церкви даже не в этом. Дело в том, что церковь Марии Монгольской – это единственный храм Константинополя, в котором никогда – вплоть до сегодняшнего дня – не прекращалась православная литургия (все остальные были либо разрушены, либо превращены в мечети. – Прим. авт.). Все та же легенда дает два объяснения этому феномену. Согласно первой версии, султан Мехмет II выдал клиру церкви охранный фирман в знак уважения к стойкости защитников храма. По второй, все тот же документ, защищающий Кровавую церковь, султан передал своему архитектору – некому греку Христодулу, построившему для нового владыки Царьграда несколько мечетей...
ВСЕ БЫЛО ВОЗМОЖНО
Крохотный чистый дворик, пара скамеек, миниатюрная колокольня и невысокие деревья. Вокруг – никого, только несколько кошек развалились на теплых каменных плитах, которыми вымощен двор.
Впустивший нас грек оказался сторожем церкви, на вопрос о расписании богослужений ответить не смог, зато пустился в долгий, с яркими подробностями рассказ о сражении у Кровавой церкви. Стоя в трапезной, мы внимательно выслушали знакомую историю, затем купили восковые свечи и вошли в неф.
Церковь действительно маленькая, если не сказать крохотная. Белоснежные стены только в некоторых местах украшены незатейливым орнаментом. У иконостаса – простенькие пластмассовые горшки с искусственными цветами. На аналое – старое, потрепанное Четвероевангелие на греческом. Под ногами – протертый, видавший виды ковер, красноречиво свидетельствующий о том, что клиру и приходу весьма непросто содержать храм.
Удивительно, но все стены церкви Марии Монгольской увешаны разнообразными иконами: каких святых здесь только нет! Причем большинство образов явно старинные. А все дело в том, что после захвата Константинополя турками именно в эту церковь, которую защищал фирман султана, греки сносили уцелевшие после погрома иконы.
Как особую ценность сторож продемонстрировал нам копию фирмана султана Мехмета II Завоевателя, который висит на стене слева от входа. Рядом с ним – копии аналогичных охранных грамот, выписанных другими султанами, правившими позже.
Затем сторож подвел нас к входу в неф и попросил посмотреть вверх. Над аркой висела огромная потемневшая икона, окаймленная надписью на русском языке. Правда, разобрать саму надпись не удалось. «Россия!» – гордо сказал сторож по-русски и поднял большой палец вверх. Но все наши попытки выяснить, кто и когда подарил эту икону церкви Марии Монгольской, закончились безрезультатно: сторож только разводил руками и горестно клялся, что ничего об этом не знает. «Она давно, давно здесь висит!» – повторял он.
Из дальнейших расспросов выяснилось, что приход церкви действительно небольшой, но, как выразился сторож, «крепкий». Туристы из России бывают здесь не так уж часто. Мало кто сюда доходит, посетовал наш собеседник, подниматься по крутым улицам тяжело (что правда, церковь расположена фактически на вершине высокого холма. – Прим. авт.). Большинство, как правило, посещают храм Святого Георгия в Константинопольской патриархии.
«А ведь раньше в церкви был целебный источник?» – уточнили мы. Сторож закивал, сделал несколько шагов в угол церкви и поманил нас за собой. Здесь обнаружилась старая каменная лестница с проржавевшей массивной железной дверью. Открылась она с громким скрипом. «Когда спуститесь по лестнице, с правой стороны на стене найдете выключатель. Включите свет. Там – крипта», – объяснил сторож.
Потолки в древней крипте оказались настолько низкими, что передвигаться по ней можно было, только согнувшись в три погибели. Из-за тусклого света казалось, будто грубо обработанные, неровные каменные стены дышат. В крипте было заметно прохладнее, чем наверху. В одном углу обнаружились огромные кувшины. В другом мы нашли люк, прикрытый железной крышкой, – видимо, это и есть остатки источника. В конце концов мы уперлись в тупик: проход был заложен стеной, на которой были видны остатки фрески. В самом низу чернел узкий лаз.
Поднявшись снова в церковь, мы поинтересовались у сторожа, что это был за проход, замурованный стеной, и куда он вел. Хитро улыбаясь, сторож сообщил, что, по легенде, церковь Марии Монгольской и великую Святую Софию соединял подземный ход. «Но это же вряд ли возможно?» – удивились мы. «Не знаю, – опять хитро улыбнулся сторож. – В том Константинополе все было возможно...».
ШАГ В ПРОШЛОЕ
Уходить из этой маленькой церкви, где уютно пахло горячим воском и ладаном, не хотелось. Но сторож стал посматривать на часы, и мы поняли, что пора прощаться. Поблагодарив разговорчивого грека, мы уже вышли во двор и направились к выходу, как вдруг я вспомнила... Вспомнила то, что никак не должна была забыть, не имела права забыть и все же забыла в круговерти походов по Стамбулу в поисках древнего Константинополя.
...Старая фотография в руках моей бабушки Тамары Даниловны. С пожелтевшего снимка на меня смотрят два человека. Мужчина с некрасивым, но умным, запоминающимся лицом и ясными светлыми глазами. Рядом с ним – женщина с черными волосами, гордым изломом бровей и блестящими темными глазами. Она сидит очень прямо, уверенно смотрит в камеру, волнение выдает только левая рука, нервно сжимающая белоснежный кружевной платочек. «Это твой прапрадед – Иван Нечаев. А это – прапрабабушка Мелания. Гречанка. Из Константинополя. Ее семья жила недалеко от Константинопольского патриархата», – объясняет бабушка. Мне лет восемь, я еще не очень понимаю, что такое «Константинополь» и «патриархат», переворачиваю жесткую картонную карточку и на обороте с трудом разбираю почти стертые буквы: «Астрахань». Позже я узнаю, что Иван Нечаев был купцом первой гильдии, торговал с Константинополем, обожал этот город и часто бывал в нем. В одну из поездок мой прапрадед увидел Мелане, дочку грека, с которым вел торговые дела. И пропал. Судя по тому, что свадьбу сыграли быстро, астраханский купец тоже пришелся по душе Мелане. Она уехала с мужем в Астрахань и стала Меланией. У них родились три сына и дочь – самая младшая, появившаяся на свет в начале ХХ века. А потом... Потом была революция, экспроприация и... расстрел. Из всей семьи уцелели лишь младший сын, отправленный в тюрьму, и дочь – моя прабабушка Мария Ивановна. Спас ее командир полка 11-й армии, отступавшей в начале 1919 года к Баку. Это был мой прадед – донской казак Данила Евсиков, безумно влюбившийся в купеческую дочь и фактически укравший ее... Прабабушку в семье уважительно именовали «бабушкой Марьиванной» и всегда обращались к ней на «вы». Даже правнуки. Я смутно помню ее мягкие теплые руки, густые черные волосы и темные глаза под гордым изломом бровей...
Я развернулась и кинулась обратно в церковь. Сторож, прибиравшийся в лавочке, удивился. «Простите, у меня один важный вопрос, – волнуясь, спросила я. – В XIX веке рядом с патриархатом жили греческие купцы? Где вообще жила греческая община?» Сторож внимательно посмотрел на меня, посерьезнел и объяснил: греческая община уже несколько веков живет в районе Фанар, в котором мы сейчас находимся. И рядом с патриархатом, конечно, жили в том числе и греческие купцы. Это ведь тоже район Фанар. «Значит, если семья жила в Фанаре и, допустим, дочку в этой семье звали Мелане, она могла приходить в эту церковь?» «Конечно! – ответил сторож. – Всем грекам в Константинополе была известна история Кровавой церкви! Девушка по имени Мелане не могла не знать, что храм этот построен монахиней, которую тоже звали Мелане. Гречанка из Фанара могла ходить только в две церкви – сюда и в Святого Георгия, что в патриархате».
...Мы спускались по узким улочкам Фанара, зажатым с обеих сторон старыми домами, часть из которых явно была необитаемой. На некоторых из них еще можно было заметить полустертые, оставшиеся от прежних времен кресты. Крошечные балкончики, облупившаяся штукатурка, бегонии и розы, цветущие в ведерках из-под майонеза, вкривь и вкось стоящих на подоконниках. Нас обогнал старьевщик, напевавший какую-то заунывную песню. Его деревянная тележка, наполовину заполненная скарбом, скрипела, подпрыгивая на брусчатке. На порогах бесчисленных лавок размером с пенал сидели пожилые усатые торговцы: казалось, они спят беспробудным сном, и только бульканье стоящих рядом кальянов подсказывало, что это вовсе не так...
Кажется, здесь почти ничего не изменилось с тех пор, когда девушка по имени Мелане, повязав красивый платок, сто с лишним лет назад поднималась к церкви Марии Монгольской...
Но и это, конечно, вовсе не так...