Сегодня, в раскопках у Андроникова монастыря, вытаскивают порубленные лопатами плиты с кусками истершейся краски, и удивляешься: Россия была цветной. Из этих красок родился Кустодиев. Печаль в том, что к тому моменту, когда художник оканчивает академию, та, прежняя, деревенская Россия перестает играть в воображении людей значительную роль. И Москва, и Петербург - это уже города фабричных окраин.
Главная революция случилась - промышленная.
Прежние привычки жизни и ее устройство больше не актуальны.
Борис Михайлович Кустодиев (1878 - 1927) - выходец из астраханского дальнего волжского края, в политической (в то время читай: городской) обстановке не ориентируется. Его влечет Эрмитаж, жанровая живопись, возможности, предоставляемые искусству театром. Ровесник товарища Сталина (р.1878) и Малевича (февраль 1879), Кустодиев совершенно отстает от них в ненависти к России пореформенной, медлившей снимать с себя кафтан Алексея Михайловича и переминавшейся в прихожей XX века дольше, чем то требовалось.
Малевич, даже Серов... - достаточно начать с того, что художник сам собой представляет, и рассказ о них складывается. Кустодиев не отделим от общей канвы. Все равно, что вырвать узор и говорить о вышивке, не показав всего полотна, а все полотно его жизни довольно незатейливо: путешественник до какого-то момента, затем затворник по необходимости. Кустодиев вдохновляем передвижниками, воспитан (но лучше сказать - подготовлен) тишайшим, как лучшие цари, Павлом Алексеевичем Власовым.
Человеком из той редкой породы учителей, заботами которых вырастают гении. Кустодиев у него учится двум вещам: зарисовывать и запоминать. Рисунку по памяти Кустодиев удиляет не меньше внимания, чем рисунку "с гипсу". Недаром Голлербах, разносторонних увлечений искусствовед и блестящий друг искусства того времени, отмечал в Кустодиеве, прежде всего, талант художника-графика, то есть способности штрихами и тенью придать объем рисунку. Воинов, биограф и в последнее десятилетие жизни личный друг, в уникальном дневнике, который он вел по следам каждодневного общения с Кустодиевым, показывает насколько им продуман в деталях сюжет каждой картины.
Фантазии позднего Кустодиева
Кустодиев, исключительно чужой традиции передвижников (но не как злой критик - как ученик, отдалившийся от учителя), использует первое их правило: продумывает до деталей, но может не вписать отдельную, если не помещается. Так на дивное изображение пробуждающейся от сна купчихи не попадает кошка.
Та самая, которую Кустодиев сажал на шкаф, около бюста Добужинского, чтобы собака Шаляпина, любимый им мопс, позировала. Видимо, художник уже взявшись за работу, в какой-то момент решает, что два разнеженных существа для одной картины много, и зрителю предлагает побыть в роли малозаметного кота, у которого усы в сметане. Здесь и домовой уходит с наступлением утра. Вот они - фантазии позднего Кустодиева...
Любил театр, театрализованные представления.
Любил иллюстрации и занимался этим.
Заслужил репутацию лучшего графика.
Портретное искусство Кустодиева
Портретное искусство обнаруживает характер, показывает чего человек стоит - это не слепое подражание натуре. Больше других в этом искусстве раскрытия характера, преуспел Серов, поэтому любого портретиста будут сранивать с ним. Он наиболее точно выбирает момент и передает деталью, движением, складкой одежды - отличительные черты личности.
Эрих Федорович Голлербах. "О Кустодиеве. Из воспоминаний":
Борис Михайлович решительно настаивал на том, что так называемое «сходство» часто толкуется неверно. «Похожий портрет, — утверждает художник, — это такой портрет, который внутренно похож, который дает представление о душевной сути данного человека. И тут нужно предоставить художнику выражать свое понимание этой сути. Иначе незачем обращаться к живописцу, а нужно идти к фотографу».
Кроме того, что при жизни Кустодиев принят галереей Уффици и, более того, получает возможность сам представить себя (знаменитый "Автопортрет" 1912-ого года), Кустодиев сразу, с выпускного класса академии, находит себе стиль, позволяющий акцентировать внимание на лице портретируемого, не вписывая его в тягостные условия светского костюма (как это происходит у Серова), но делая интерьер изнаночной стороной души.
Кустодиевым личность высветляется. Еще из воспоминаний Голлербаха:
«В самом деле, в жизни каждого человека есть момент, когда в его внешности в полной мере выражена его душевная сущность. Человек интереснее всего в зените своей жизни, в период развертывания всех своих сил и способностей.
К 1915 году уже многое произошло в жизни русского искусства, что требовало нового взгляда на монархию, без оттенка карикатурности (а так критиковать Николая II умел только Серов). К моменту, когда за его портрет берется Кустодиев, уже вынесен приговор и патриархальному устройству, и неизменчивому виду империи, но людям еще требуется от монарха и ощущение доброго взгляда, и воспитание чувства, что на тебя смотрят.
Из письма жене от 30 августа 1915:
...А что делается на войне и, особенно, в заседаниях министров, которые ничего не хотят давать, что требует страна! И что из этого будет — даже жутко подумать. Вместо спокойствия опять заваривают кашу. Эдакие мерзавцы!
Кустодиев исполняет портрет для широкого тиража. Сам царь "в зените биографии" заложник патриархальности, - не императрицы, не Распутина, ни чиновных интриг - со времен Екатерины государство пытается договориться с художником, но делает это, если использовать образ из детских впечатлений друга семьи Кустодиева Добужинского, "через решетчатые ворота с черными чугунными орлами". От Кустодиева ждут лубка и он его создает, ставя монарха на современный Москворецкий мост.
Несколько раньше, в первые годы успеха, Кустодиев ездил в Царское село делать бюст императора и оставил от этих сеансов несколько строк, дающих слепок внешности:
Много беседовали — конечно, не о политике "..." — стариной интересуется, не знаю только, глубоко или так — «из-за жеста». Враг новшества, и импрессионизм смешивает с революцией: «импрессионизм и я — это две вещи несовместимые» — его фраза. И все в таком роде. Расстались по-хорошему, но, видимо, сеансы ему надоели. Правда, очень хорошо позировал /12 февраля 1911, И.А. Рязановскому/
И то же письмо передает не только характер самодержца, но и художника:
Бранюсь со своими заказчиками — все хотят меня учить, как делать бюсты и что надо для так называемого официального искусства. Но я очень плохо поддаюсь этим урокам и делаю по-своему...
Кустодиев не использует Серовский прием синтеза коллективного и индивидуального, он соотносит человека с его (человека) чувством жизни - это поэзия:
Если требовать от портрета известного синтеза, если он должен быть суммой всех сторон характера и деятельности данного лица, то можно ли требовать от художника совершенной объективности? — "..." — Всякий синтез будет субъективен.
В наше время под портретом Николая кисти Кустодиева изданы документы, собранные редактором Чрезвычайной следственной комиссии 1917 года Александром Блоком. Об их взаимоотношениях есть целый раздел в книге искусствоведа В.Н. Докучаевой, посвященной жизни Кустодиева, там есть и такие слова, запомнившиеся сыну художника:
Вот таким только и должен быть поэт — он всегда горит.
Черты печальные явлений, неузнаваемых вдали
Кустодиев - портретист красочных воспоминаний человека о самом себе и несбывшегося величия. Нам трудно понять другого человека. Например, мы не знаем набор его воспоминаний, а это краски, которыми окрашена жизнь - "что пройдет, то будет мило" или будет отравлять жизнь. - Нам трудно представить каким, относительно прожитой жизни, человек хотел бы видеть самого себя.
Вглядываясь в портрет Шаляпина, исполненный рукой Кустодиева, сравните с описанием, которое дает величайшему Мефистофелю современности Константин Коровин:
Странное впечатление произвел на меня Шаляпин за границей. В нем не осталось следа былого веселья.
Губы поджаты, синяки, седина и общая зеленоватость... - то, чем отличаются портреты Кустодиева - лицо. Словно перед нами не Шаляпин, а гробовых дел мастер Безенчук.
Не "ярмарка" за спиной у Шаляпина, как этот цветной задник окрестил Бенуа, - "это следы былого веселья". Шаляпин эмигрирует 29 июня 1922 года. Портрет писался в зиму 1921-ого. Чтобы понять смысл этого шедевра, нужно знать, что Шаляпин давно собирался уехать. Еще Герберт Уэллс засвидетельствовал как Шаляпин пел за продукты питания. "Теперь все рвань одна - пишет Коровин - нельзя чистую рубаху одеть. Наденешь - все глядят: богатей".
На Шаляпине шуба, ворованная, в казенном учреждении расплатились, а могли бы - двумя мешками картошки. Россию плотно накрывает мглой, в своих мемуарах Коровин приводит разговор с сыном Шаляпина, уже после похорон. Коровин видел перемены в друге, и отмечает "как изменился его характер". И вот, что сообщено Коровину:
- Это началось еще в России... Отец не мог примириться с новыми порядками. - В деревне отнимают дом, в Москве отняли вино... Приходили разные люди, обыскивали. Велят петь за муку, за соль. Деньги отнимают. Приходят в гости какие-то люди, которых он не знает. Есть нечего, а он есть любил. Достал поросят - те по комнате бегают, гуси тоже. Распоряжаются им как хотят. Хочет уехать - не пускают... Сколько образовалось властей! Все говорили разно и заставляли петь банщикам, фабричным, матросам. Вызывали на заседания, обижались, что не ходит, сделали народным артистом. Он поет, а слушатели подсолнухи лузгают. Кричат: "Дубинушку!" Надоело ему все это и утомило. А за границей он чувствовал себя оторванным от родной страны, которую он очень любил.
Кустодиев создает для великого певца, увековечивает, то, что пытался сделать Коровин на оперной сцене - "красоту окружения". Бедный милый Шаляпин, как взрослое дитя - и как дивно Кустодиев передает сохранявшуюся веселость широкой шаляпинской души, без отпечатка коммунизма, когда те же артисты, что сплавили Шагала в Витебск, ехидничают:
Вот Шаляпин - все нарушает. А вот в равенстве-то узнает...
Сейчас мы так пристально вглядываемся в прошлое, думая, что, быть может, оно нас образумит. Тогда вглядывались в себя, в свои воспоминания, пытаясь на их основе, из набора этих красок, представить или реконструировать то, какими бы мы хотели быть. - Кустодиев пишет представление человека о самом себе и формирует этим наше отношение к нему. Портрет (его оригинал) Шаляпин увезет с собой в Париж, не дав Кустодиеву толком рассмотреть законченный вариант работы.
Нигде человек не заложник, как в самом себе
Кустодиеву самому очень была важна народность истории и иллюстрируемой им жизни, и тем сильнее будет у Кустодиева радость Февраля, "величайшая радость", как воздух после грозы легче. Но как тревожен, в исполнении Кустодиева, "Февраль 1917". Как отталкивающ. Словно бы художник свидетельствует не в его защиту.
К 1900-му году передвижники окончательно утрачивают новаторство и на смену свежести восприятия, которому у них учился Кустодиев, приходит жесткая колодка постановочности, в последствие, смешавшаяся с политикой: нельзя было выпить чаю, не поговорив о политике. Недовольство Кустодиева мягкое, невыраженное, о его взглядах нельзя судить по ярким лубочным красками или по характеристике, выданной ему Луначарским.
Легко увидеть в Кустодиеве и помощника Репина по идеологии... и левую эсеровщину - за учредительное собрание... но вглядываясь в его "Февраль", открываешь в себе сходное с картиной Саврасова чувство, только это не тоска, а какая-то черная радость, и грачи улетают, с голубями, а в церкви еще идет дым из трубы, то есть светлое религиозное чувство не остыло - что обращает на себя внимание - на полотно не попадает крест.
Кустодиев любил птиц. Птицы вернутся. Их окрас оперения серый:
мои милые любимые «русские» птицы весь день что-то хлопотливо ищут, кричат и громко разговаривают... /письмо от 28 июня 1921, Ф.Ф. Нотгафту/
Рассматривая и "Февраль", и "Большевика", удивляешься - где знаменитая кустодиевская попытка найти в людях, с которыми его сводит жизнь, нечто значительное? - человек открывается по-новому. Судя по воспоминаниям Коровина, - мелочным, мыслящим в невозможно малом масштабе, и Кустодиев соотносит человека с теми целями, которые перед ним ставились. И главный портрет пролетариата создан Кустодиевым: в Феврале его тянуло на улицу, с Октября улица открывается ему не в лучшем свете.
1920 - в этом году проходит первая и единственная персональная выставка произведений Кустодиева, проходит, как большевик над массами трудящихся, без предисловия от назначенного быть рекомендателем искусств Горького, и без каталога.
Кустодиеву предоставлено анализировать на мольберте и кусочке альбомного листа, приделанного к креслу - двадцать шесть лет жизни акварелью. Холодный мрачный Петербург, весь продуваемый ветрами на глазах Кустодиева - раскраснелся, подобрел, выправился и переименовался в Ленинград за 20-е годы.
Его голые "инфанты" расходятся в альбомах эквивалентом валюте.
И советская власть принимает его благодушно, как немого попутчика.
И знаю, что работать можно только при наличии внутренней «радости» — вот ее-то у меня и нет теперь... /13 сентября 1926, В.В. Воинову/
Символизм и "русский Рубенс" Кустодиев.
Вблизи часто детали размываются за общим восприятием, а что-то теряется, и мы говорим - издали виднее - этим импрессионизм отличался от четких линий официального искусства, не веривший в объективность, он стремился передать еще незастывшие краски общего восприятия. Акадимизм притянет на свою сторону слово "эпоха", но что такое эпоха? - из Хармса - "момент, только побольше" - личный взгляд, растворенный в общем восприятии.
Абсолютно было ясно, что Россия прежняя, от которой много у Кустодиева, заворачивает за угол, её мы больше не увидим, и поэтическое настроение как бы дышит на зеркальце, чтобы лучше разглядеть - что там, за новым поворотом? Если посчитать, сколько их за XX век (Мандельштам, Межиров, Машина времени) - не удивляешься кругу. Кустодиев обращается ко внешней яркости прошлого, находя в ней постоянство характера.
Провиденциалист скажет, если еще не сказал: сердцем Кустодиева Россия чувствовала свою кончину и сохраняла то немногое, что было в ее силах - хорошо, звонко, с переливом. "Историю искусств", официальную, на первом году коронации, начинающие художники курса Кустодиева уже называют "историей паскудств" (письмо к сестре от 27 ноября 1896).
Прямой, спокойный, как мы уже сегодня знаем, искренне любивший старину, Николай II - возможно, между ними было больше общего, чем на первый взгляд от двенадцати сеансов показалось Кустодиеву - но в изображении художника монарх навсегда остается повернувшимся спиной к народу в день коронации.
"Замоскворецкий стиль" царствования приятен Кустодиеву внешне и страшен внутренно. Само время расщепляется надвое: на официальное, отказывающееся обновляться, устаревшее, не актуальное, авангард устами Малевича скажет "заплесневелое"... Официальное течет медленнее. И стремительное - новое.
Оно же - реальное, не желавшее учиться у засахарившегося варенья. Шаляпин, Коровин, Кустодиев - этому времени тесны рамки даже "Мира искусства", и Кустодиеву смешна вальяжная манера их салонов. Он рисует на них почти карикатуру и не доводит до конца, желая сохранить взаимоотношения с Добужинским, с Бенуа.
А Бенуа всего-то через 50 лет окажется под одной хрестоматийной обложкой с неприятным ему Стасовым. Искусство начала века разделяется на два типа: приспособленство и желание сделать своё. Стасов, совсем пожилой гигант литературы, родившийся при жизни Пушкина, некогда соучастник большых демократических реформ, не желает, чтобы искусство искало новые лекала. Бенуа - эстет и тоже заинтересован в определенной моде.
Голлербах не расшифровывает понятие "русский Рубенс", награждая им Кустодиева, при том, что Серова называют "русский Рембрант". Сопоставление - в различии художников, но ситуация с Рембрантом ясна - гражданственность. Что же до Рубенса - это тоже вполне нам современное явление. Сейчас платья невест кажутся пышными, глядя на их лучший образец невольно задумываешься: какие бедра можно спрятать под этим платьем?
Кустодиева влечет неохватность талии, как "сны совершенства" Брюсова. Без ностальгии по пышности - так век кустодиевской кистью прощается с женской зависимостью. Женщина теперь видна, заметна, как подруга Левитана Кувшинникова, и улицу, на которой живет Кустодиев по законам символизма переименовывают в улицу Розы Люксембург, а дворцовую площадь - в площадь чекиста Урицкого.
А как бы сложилась жизнь, будь Кустодиев в Москве? (в одном из писем сожалеет), он серьезно относился к своему ученичеству, мечтая быть везде одновременно.
Его выбор - не "где учиться? в Москве или в Петербурге?", едет туда, куда принимают. Его выбор - жизнелюбивое ремесло художника. Его "символизм" - это близость к ощущениям Блока. В чем символизм Блока? (поэта безысходности), - кажется, что ты преодолел важный рубеж в своей жизни, а на самом деле это блеф, но у Кустодиева нет разочарования и угасания, а то, что есть - отдаляет его от символизма - слияние солнечной мечты с жизнью.
...бледно-зеленая равнина, луга и кое-где села с белыми церквами и золочеными куполами. И все это было такое безмятежное и тихое, и совсем не было видно, что где-то сейчас происходит война, жестокая, ужасная, — все так же лениво плыли белые облака и так же тихая река влекла на себе плоты и баржи /15 июня 1915, Ф.Ф. Нотгафту/
Он говорит: мечтать и жить - одна задача, поэтому Голлербах и называет его русским Рубенсом - "не умеет хандрить и печалиться" - если руководствоваться взглядами Кустодиева - у радости женские формы...
Можно сказать, что в работах Кустодиева - дух присутствия на этой земле.
Статьи по теме на kaplan-bla-bla:
Малевич и Шагал: два ребра одного Адама
Казимир Малевич. Имя русского авангарда
Надвечное созревание Исаака Левитана. Плёс
