А также об угнетении, максимальной инклюзии и стратегиях борьбы за справедливость
Бывает, что защита чьих-то прав может в глазах «мейнстримового» общества выглядеть агрессией, а желание рассказать о разных вариантах стилей жизни, отсутствии единой поведенческой «нормы» — эскалацией насилия в адрес несогласных с озвучиваемой позицией, оскорблением их убеждений. И тогда на головы активистов и тех, кто поддерживает их высказывания, обрушиваются обвинения в организации травли, линчевании людей. В последнее время с такой интонацией нередко обсуждают кампании против харассмента, якобы спровоцированные яростным «феминистским лобби». Мы поговорили с Беллой Рапопорт и Никой Водвуд о том, как борьба за права может не взращивать, но минимизировать эффекты угнетения, почему «концлагеря нормативности» и «агрессивные феминистки», желающие установить матриархат — миф, и чем интернет помогает современному фем-сообществу.
БЕЛЛА РАПОПОРТ, ФЕМИНИСТКА, ЖУРНАЛИСТКА
Тотальность несправедливости и стратегии борьбы с ней
Что я считаю несправедливостью? Несправедливость для меня — это отношения власти, любое принуждение, подавление, манипуляция. Мишель Фуко однажды написал, что вообще любые отношения между людьми завязаны на власти и неравенстве, а само неравенство проявляется в физических демонстрациях, в словах. И если люди привыкли сталкиваться с этим неравенством, то даже не считывают его, не различают. При этом я верю не в полнейшую деконструкцию властных отношений, но в возможность рефлексии. Когда одни люди дискутируют, даже ругаются, а другие читают все эти споры, то может возникнуть критическая масса рассуждений.
Приведу пример. Я недавно в процессе собственного обучения столкнулась с токсичными примерами взаимодействия преподавателей и студентов. Вообще образование — это участие в иерархичных отношениях. Но можно получать от пребывания в них большое удовольствие, а можно — нет. Скажем, нередко преподаватели всячески показывают диспропорцию статусов, меняют правила игры так, чтобы студенты не понимали, что вообще происходит. Между тем, не сложно прописать всевозможные нормы взаимодействия всех участников этих силовых отношений, и их сосуществование станет комфортнее.
Ведь чем полезна рефлексия? Если ты рефлексируешь и, например, не хочешь получать бонусы от того, что кто-то в твоей власти находится, то оказываешься способным изобрести всякие способы нивелирования токсичности властных отношений. И я считаю максимальную проговоренность всех аспектов взаимодействия одним из способов обеспечения прозрачности любых отношений.
При этом мне сложно отделить дискуссию в связи с какими-то болезненными темами от агрессивных столкновений, и я не знаю, действительно ли это такая особенность российского общества. Но здесь невозможен, допустим, плавный, уважительный диспут — даже по вопросу, что полезнее или вкуснее, горький шоколад или молочный. А что уж говорить о каких-то личных, социальных или политических вопросах! Моя стратегия участия в подобных разговорах сейчас скорее связана с политикой устранения, поскольку я не вижу смысла в агрессивной реакции. Другой стратегией становится создание значимых текстов, которые может почитать широкая аудитория.
Хотя раньше я участвовала в дискуссиях, в том числе с теми, кто изначально не был со мной согласен и даже не собирался меня услышать. Но сейчас — и это для меня большая психологическая победа — я стараюсь выйти из разговора тогда, когда я этого хочу, а не тогда, когда собеседник решил закончить разговор. Просто после «Телочкогейта» я выгорела. В тот момент, когда вышла статья (она, к слову, была не про «телочек», а про связь риторики ненависти с насилием), было некомфортно, было жуткое ощущение несправедливости. Понимаете, у меня рост 158 сантиментов, я зарабатываю небольшие деньги на фрилансе, снимаю комнату, а меня начинают бояться, как будто я что-то могу запретить! И вообще, знаете, обидно, когда ты пишешь про справедливость, добро, права человека, а единственная реакция — назвать «агрессивной феминисткой»!
Сейчас я научилась иначе реагировать на неприятные ситуации общения. Не всегда удается абстрагироваться вовремя, вовремя решить: «все, хватит!». Но иногда я чувствую, что победила в споре ровно тогда, когда из него вышла. А вовсе не в тот момент, когда мне удалось прижать собеседника к ногтю, и он был вынужден признать: «Богиня, я с тобой во всем согласный». Вообще я понимаю, что важнее не согласие со мной какого-то человека, которого я даже не знаю, а мое согласие с собственной позицией, мое ощущение правоты в тот момент, когда я для себя прекратила бесполезный разговор.
Такое разное угнетение
Один из поворотных моментов дискуссий об отношениях власти связан, конечно, с «Телочкогейтом». После случилось много флешмобов, началось относительно массовое обсуждение того, как и чем живут женщины, чем положение женщин, принадлежащих к разным стратам, отличается, как существующие властные режимы влияют на их статус. И «Телочкогейт», случившийся 3 года назад, это, на мой взгляд, самая масштабная дискуссия, по крайней мере, в рамках либерального сообщества. И я могу с гордостью считать, что внесла серьезный вклад в развитие этих обсуждений.
При этом у меня есть претензии к некоторым направлениям фем-активизма. Я интерсекциональная феминистка и потому выступаю за деконструкцию власти вообще. Именно поэтому я все виды дискриминации считаю важными, не могу их ранжировать по степени значимости. Конечно, есть такие виды стигматизации, которые относятся прямо ко мне, которые я могу почувствовать кожей. Скажем, я еврейка, у меня есть гражданство государства Израиль, а в нем, к сожалению, много расизма. Парадокс налицо: государство построено теми, кто пережил Холокост, и при этом воспроизводит практики унижения других. Получается, что с точки зрения этих выживших Холокост ужасен и не должен повториться не потому, что вообще людей нельзя убивать, а потому что нельзя уничтожать конкретных людей.
Какие-то же типы дискриминации ко мне не относятся, я про них реже думаю, но тем не менее не считаю их менее серьезными. А направления феминизма, которые не учитывают множественности угнетения, на мой взгляд, воспроизводят иерархические властные отношения. Когда к интерсекциональной позиции не прислушиваются, то в ответ на любые разговоры о разных идентичностях и, собственно, разных типах угнетения, легко получить ответ: «Ты размываешь нашу повестку!». То есть говорить надо, например, только о защите женщин, но не о защите черных женщин-лесбиянок, сталкивающихся не только с сексизмом, но и с расизмом и гомофобией. Это означает, что под соусом борьбы за права «зонтичной» группы женщин осуществляет серьезная дискриминация женщин с другим опытом, подвергающихся сочетанным дискриминациям.
Концлагеря толерантности и фетиш нормативности
В последнее время можно часто видеть, как тех, кто высказывается против насилия, совершившегося над какой-то группой людей, называют «парткомом», «феминистским КГБ», «ЧК», обвиняют в развязывании травли. При том что на самом деле это восстание тех, у кого вообще никакой власти много не было. Теперь, будучи представленными как массовый голос «против», они могут что-то изменить — ну хотя бы то же отношение к нормализации насилия. Вместо этого их усилия воспринимаются как феминистская цензура: «Вот, скоро и на женщину нельзя будет лишний раз взглянуть, сразу в тюрьму попадешь!». Да, раньше харассмент обсуждали реже, теперь возмущенных голосов больше. Но беспокоиться о том, что придет феминистское ЧК и запретит секс… Это даже само по себе-то звучит смешно. Правда, если вдуматься, что у нас по факту за изнасилование человека не посадить возможно, то уже даже не смешно, а грустно.
При этом в массовой культуре полно примеров фильмов, сериалов, в которых появляется все больше действующих героев, раньше не имевших права голоса, практически не фигурировавших на экране. Еще в сериале «Друзья» не было ни одного чернокожего, а сейчас вышел фильм «Черная пантера», где весь сюжет вращается вокруг черной культуры. Правда, не успел он выйти, как некоторые стали скучать по «белому Голливуду» и стонать по поводу того, что их силком загоняют в «концлагеря толерантности». Задумайтесь, вышел один фильм, а у кого-то из зрителей возникло ощущение, что черные захватили просто вообще уже весь Голливуд с автоматами, и белому человеку просто больше нечего смотреть! А я посмотрела фильм и подумала: господи, на весь фильм два белых персонажа вспомогательных, и при этом один из них — злодей. А ведь черных же долгое время так же изображали, у них никакой адекватной репрезентации в кино не было…
И вокруг много аналогичных примеров. Меня, например, очень задевает проблема мигрантов. Многие считают, что Россия — это страна, где живут русские. И вся реклама у нас, вся массовая культура рассчитана именно на это восприятие. Возникает такая невидимость людей, которые и так приехали сюда, чтобы работать за маленькие деньги и при этом быть лишенными каких бы то ни было прав! Они отдают гигантские деньги каким-то агентствам, которые их устраивают на работу. Их штрафуют безбожно, они не могут пройти по улице без того, чтобы у них просто миллион раз не проверили документы, потому что у них цвет кожи не белый. У женщин-мигрантов вообще нет никакого права голоса. Многие из них работают в борделях, специально предназначенных для мужчин-мигрантов, и им там платят, не знаю, 100 рублей, если не меньше. Проще говоря, они на рабском положении находятся. Чтобы увидеть эту несправедливость, достаточно оглянуться вокруг. Я захожу в спортзал, там есть ресепшн, где сидят белые девушки. А пол моют люди из Средней Азии. И все посетители здороваются с девушками с ресепшна, но не с теми, кто моет пол. Их как будто нет, они, наверное, вообще не люди. И в рекламе счастливых семей их не покажут никогда.
И это даже может показаться таким обычным, «нормальным» что ли… А я — социальная конструктивистка, поэтому не верю в гегемонию «естественности» и «традиционности». Например, мне сложно понять, чем могут быть естественны или традиционны отношения людей, сменивших к 30 годам несколько партнеров, а потом решивших создать нуклеарную семью, отделиться от родителей и родить ребенка? А ведь это тоже образ нормативной, традиционной, хотя и современной семьи. Который не вполне сочетается с практикой совместной жизни нескольких поколений, отказа от контрацептивов — собственно, с тем, что составляло в течение какого-то времени социокультурную «традицию» и «норму». Люди часто забывают, что «нормативность» — то, что кажется незыблемым, заповеданным одновременно природой и богом, это социальный конструкт. То, что нормально в 2018, таковым в 1918 не считалось.
Мне кажется, что общество должно обсуждать эту изменчивость нормы. Я, например, не могу читать классическую литературу из-за царящей там мизогинии. Но мне в голову не придет призывать сжигать Толстого и предлагать заменить его в школьной программе на Роулинг. Толстой, правда, очень хорош. Но не стоит забывать, что его величие во многом обеспечено усилиями женщины, его жены, которая во всем ему помогала и пылинки с него сдувала. И ни в коем случае нельзя просто так, без всяких комментариев оставлять, например, его замечания в «Войне и мире» про то, что у женщины маленькое умственное хозяйство. Нужно писать, говорить, обсуждать — все эти несправедливости, позорные или неловкие высказывания. Бывшие в прошлом и царящие в настоящем. Потому что иначе они будут повторяться, воспроизводиться из поколения в поколение.
НИКА ВОДВУД (nixelpixel), ИНТЕРСЕКЦИОНАЛЬНАЯ ФЕМИНИСТКА, ИЛЛЮСТРАТОРКА
Интернет и (кибер)феминизм
Киберактивизм действительно открывает много новых возможностей. Благодаря интернету:
- идеи бесплатно и легко донести до огромного количества людей;
- о своем опыте могут рассказать люди, которые до этого не имели никакой репрезентации или голоса;
- угроза физического насилия гораздо меньше, чем на пикетах и т.п.;
- в активизм включены люди, чье ментальное или физическое состояние не позволяет свободно передвигаться по городу или, например, находиться в толпе;
- удобно поддерживать фонды и организации, собирать средства на проекты;
Киберфем-сообщество не однородно. Есть вопросы, относительно которых, наверное, существует всеобщий консенсус — домашнее, сексуальное и репродуктивное насилие, например. Дальше начинаются вариации: какова роль мужчин в феминизме? Как относиться к квир-теории, трансгендерным и небинарным людям? Учитывать ли другие системы дискриминации? Фокусироваться ли на законодательном неравенстве или критиковать сексизм системно? Как относиться к сексуальной индустрии? Какие проблемы решать в первую очередь? Есть много сообществ и активисток, у всех разные взгляды и информированность.
Я интерсекциональная феминистка и избегаю общения с людьми с любыми дискриминационными взглядами: сексистскими, гомофобными, трансфобными, фэтфобными и т.д. Не думаю, что корректно ранжировать системы дискриминации — все они одинаково не ок. Я бы хотела, чтобы никакие личностные переменные (сексуальная ориентация, внешность и цвет кожи, гендерная идентификация, возраст, здоровье и т.д.) не становились основанием для дискриминации и не давали никаких привилегий. Чтобы все люди имели равный шанс свободно жить и самореализовываться так, как им хочется, не посягая на права и свободы других. Также я стараюсь не общаться с теми, кто участвует в травле, токсичном поведении внутри активистского сообщества и активно поддерживает людей, которые такими вещами занимаются.
Киберактивизм и культура дискуссии
Я не понимаю миф о том, что феминистки хотят уничтожить мужчин или установить матриархат, при котором все существующие властные структуры будут сохранены, но неравенство будет вывернуто наоборот. Не знаю никого, кто бы так думал. Вместе с тем я очень не люблю попытки некоторых феминисток откреститься от стереотипов. Окей, ты не сердитая, не толстая, не волосатая и не лесбиянка. И что? Это всё — что-то плохое?
На своих платформах я никогда ни с кем не спорю и не ругаюсь. В ходе 99.9% дискуссий на тему феминизма никто не меняет точку зрения — они только отнимают силы и время у активисток и создают шоу для аудитории. Если цель — создать инфоповод или какой-то специфический проект, то участие в спорах с несогласными может быть на руку, но это также может уводить активизм в неконструктивное русло.
Моя цель состоит в создании сообщества единомышленниц и единомышленников, взаимоподдержке и снабжении заинтересованных людей информацией. Поэтому спорить мне не интересно, и именно об этом мой дисклеймер в первых видео про феминизм (а-ля «если вы не согласны с тем, что я говорю, это видео не для вас, можете просто его не смотреть»).
Относительно тональности коммуникации: я стараюсь в своих видео и постах говорить так, словно я общаюсь с хорошими и заинтересованными знакомыми, то есть дружелюбно. Если кто-то нарушает правила сообщества или мои границы, принуждает меня к чему-то, то самое агрессивное, что я делаю — это баню. Я никогда не буду никого унижать, обзывать или травить.
На конструктивную критику я всегда отвечаю и чаще всего проясняю вопросы в личном порядке, а потом корректирую свои взгляды и конкретные тексты. Изредка я отвечаю и на токсичную критику изнутри активистского сообщества, но стараюсь этого не делать: я скорее сама буду стараться делать больше конструктивных вещей, чем просить других делать меньше неконструктивных.
Конечно, ни я, ни другие феминистки не идеальны. Мы люди и совершаем ошибки, и никто из нас не рождается со «Вторым полом» в руках. Мне до сих пор максимально стыдно за свой старый блог на Mmm-tasty и аккаунт на Formspring — они были активны году в 2012. Я тогда не была феминисткой, и там были мизогиничные перлы а-ля «я идеальная девушка — люблю сосать и готовить» и видео о том, как накраситься, как «настоящая шлюха».
Потом начался период самообразования, но в начале я — в лучших традициях начинающей феминистки — яростно защищала культурную апроприацию, доказывала, что существует обратный сексизм, позволяла себе мизогиничные высказывания по отношению к секс-работницам.
Буквально недавно я не смогла конструктивно критиковать действия одной феминистки в личной переписке и довела её до слез излишне жёсткими высказываниями. Я сразу извинилась и признала абсолютную некорректность своего поведения, за которое мне очень стыдно, но это не спасло ситуацию. К слову, внутри активизма те же проблемы, что и вне его, поэтому я очень стараюсь (с переменным успехом) не увеличивать градус токсичности и собственным примером показывать, что мы должны либо поддерживать друг друга, либо критиковать конструктивно. Об этом мой друг сделал очень хорошее видео.
Между критикой, троллингом и травлей
Критика должна быть содержательной: она не атакует личность человека и содержит предложения по улучшению чего-то или хотя бы объяснение проблемы. Пример критики: «Ты употребляешь слово «бред», но это эйблизм, не надо так делать» или «если ты хочешь быть максимально инклюзивной в разговоре про менструальные чаши, замени женщин на людей с вагинами, потому что вагины есть не только у женщин».
А вот такое — «мне не нравится, как ты говоришь и какие вопросы освещаешь» — это не критика, а просто негативная оценка. Иногда критика запрятана под эмоциями, и самая большая сложность — найти внутренние ресурсы на то, чтобы до неё докопаться. Часто у активисток этих ресурсов едва хватает на то, чтобы продолжать делать хоть что-то.
Травля может принимать много форм, но в целом это неконструктивная и последовательная атака личности человека. Цель травли — унизить, оскорбить, девалидизировать, а не помочь или найти понимание. Думаю, каждая активистка сталкивается с этим в той или иной степени ежедневно. По себе знаю, что это трудно представить извне: когда мой канал еще не был так популярен, Анита Саркисян писала о травле и угрозах убийством, о своей смене места жительства, преследованиях. Я читала всё это и думала: «жесть!». Но когда то же самое стало постоянной частью моей жизни, поняла, что на тот момент абсолютно не понимала, каково это.
Для всех, кто думает, каково это — продолжать заниматься активизмом, когда на тебя сыпется столько ненависти, у меня есть хорошие новости. Через несколько лет все это сливается в белый шум, потому что ты замечаешь, что люди используют одни и те же формулировки. Ты уже ни во что не вчитываешься и понимаешь, что дело не в тебе. Ты — просто повод.
Мне нужна буквально пара секунд, чтобы понять, забанить человека или нет. Например, очень смешной маркер тролля — слово «***мразь». Внутри феминизма его используют, может быть, только в совсем локальных сообществах, да и то с сарказмом, но антифеминисты всерьез думают, что мы так называем мужчин. Это очень забавно! Ещё один маркер, на этот раз трансфобии — «мужчины в платьях». Трансгендерные женщины в джинсах наверняка смотрят на это и недоумевают.
Также по теме «Травля во имя добра» читайте:
- Слово жертвы: бывшая порноактриса рассказывает, как пережила интернет-травлю
- Тысячелетия травли: как во имя добра травили первых христиан, ведьм и приспешников нацистов
- Как затравили мерзких гопников, больную актрису и жлоба-водителя