Станислав Шалухин
Одновременность человеческих времен
Отрывки из дневника
(публикуется впервые)
1 февраля 1981г.
Видимо, нам еще предстоит выбирать, кто мы и чего мы хотим. То, что вдолбили нам учебники, удручает книжностью. Мы хотим найти истину своим хребтом, своими ногами, своей судьбой. Найдем, если не сломаемся прежде, чем рискнем оторваться от своего благодушно-равнодушного комфорта, в котором погрязли. Конечно, это плюс, - мечтаемое счастье. Вековое. Но – только его пригород. Не доехав до города, теряем обретенное сердцем. Отсюда – ностальгия. Жаль, что я не родился в эпоху Блока, не видел его, не знал. Он – мой брат.
21 марта 1981 года
8 марта вышла в «Ленинце» моя статья ( обзор писем ) в полосе «Айгуль» - «Любовь – это подвиг души.» Написал сразу набело, без правки, за ночь и уснул недописав. Оказалось, уснул вовремя – статья закончилась. Много откликов. Есть прямо благодарные в мой адрес. Значит, кое-что еще могу. На душе радостно до сих пор. Люди меня услышали. А поэзия, видно, моя – нема. Рот разевает – и ни звука. Все читаю Блока. Это то, что не хватает нашей поэзии. Один Ю. Кузнецов кое-что.
23 марта 1981 г.
Мокрый снег сквозь черные деревья
Ясный сумрак мартовского дня…
Здравствуй, мир, придумавший меня.
Кажется, поэзия отошла надолго. Неимоверно грустно и скучно. Наверное, ничего не создать на уровне Блока, на высшем уровне.
И Блок и Лермонтов – для меня душевно близки. Но я ничего не создам. Печально, что при этом сознание или чувство или предощущение своей возможности не уходит. Может быть, когда-нибудь в будущем? Печально, что мы ничем не умеем и не хотим жертвовать, а только пытаемся схватить кусок со стола. Покой нас ест, как моль шерсть. Мы слишком спокойны.
В поэзии не чувствую я сегодня предельного поиска духа, духовного поиска нет. Идем привычными накатанными путями, в рамках ура – казенности. Вернуть поэзии беспощадность искренности, наготу поиска, жестокость красоты. Шукшин это смог.
Последние месяцы – под знаком Блока. Его нам так не хватает!
Поразительно – Блок пишет, что он относится к искусству «страшно сознательно». Не это ли его тайна – сознательность жертвы (жизни) во имя жизни? Но конечно же, эта сознательность оформилась позже, она выросла из духовного отношения.
Иногда кажется, что стихи о похоронах ( вот оно, толпой крестов густой ) достигает его уровня – вот нахал, вот скромница!
Совершенная апатия. Все опостылело, все к черту, кажется, я прожил свое.
27 июля 1981г, ночь на 28
По-моему (нагло!) перешагнул уровень русской в Башкирии поэзии, иногда поднимаюсь выше союзного. Видимо так – не слишком ли ты смел и нагл?
Иногда – холодный смертный ужас – всегда, когда что-то не пишется – умер?
О чем думаю? Как-то ни о чем – обо всем. Много о Блоке. Читаю книгу 2 «Александр Блок. Новые материалы» (Городецкий).
Новые грани Блока – повседневного. Наверное, еще не уйти от него. Был он счастлив – так много разных талантов, людей, художников и т.п. – вокруг было. Чем это питает. Решали какие-то проблемы, думали.
У нас, в Уфе, ноль или я в стороне. Ничего. Видно, удел мне – одиночество. И то, что пишу письма – попытка выйти к живым людям – художникам. Они не слышат – и, видимо, не услышат. Никогда – страшное, черное, безысходное.
с 30 на 31 июля 1981г. Ночь.
Вечером по ТВ смотрел «Песня 81». Песняры.
Мысль. Время эстрады стихов меняется или уже сменилось на время эстрады песни, групп, ансамблей. Это собирает или может собрать тысячи людей. Это – действенно. Хорошим группам, исполнителям, хорошей музыке нужны хорошие не тексты, а стихи. На мою «Сказку о белоснежной вишенке» вышел бы хороший девичий плач. Может быть послать Песнярам сказку? А как – на деревню дедушке? Все же надо попробовать.
Как-то потихоньку забывается, что жизнь всегда шире узко-партийных рамок, да и не партийный это подход, а догматический. Не могут понять, что во-первых, должна быть литература, поэзия, это главное. Уж нет среди нас, молодых, пишущих (друг друга знаем буквально наперечет в нашей славной Уфе) контрреволюционеров и десидентов!
Нынче бы Блока в наших газетах просто бы не печатали. (Конечно, имеется в виду трагический характер поэзии), ибо нагнетается формальный оптимизм.
И печататься негде у нас. Если завтра, скажем, СП БАССР утвердит мой сборник к изданию – он выйдет кассетой из 20-30 стихов через 5 лет. Смех сквозь слезы. А ведь нужно еще время, чтобы тебя перечитали, подумали… Видно, судьба преферийных поэтов в наше время еще более трагична – вспомни Прасолова, Рубцова – надо умереть, чтобы вспомнили. Все же. видимо, и я где-то не прав.
Постоянно свыкаюсь с мыслью, что мне не суждено. Что ж, только бы знать, умирая, что все, что мог, сделал, что достиг, высказал, что жил на взлете. Но и тогда, видимо, придет пакостная мысль – а результат? Сохранить бы веру до того момента.
Судьба художника всегда трагична, во все времена. История права.
Оттого и тяжело, что один ты – и когда творишь, и когда читаешь сам себе, и когда думаешь, и когда споришь сам с собой, и когда доходишь сам до идеи, и когда просто плюешь в потолок. Постоянное. глухое, космическое одиночество. Будь оно проклято.
Душа моя, найди силы для подвига, пробей эту глухую стену молчания, заговори свободно и достойно с потомками, с детьми своими.
31 июля 1981г.
Рита с детьми в саду у Саши Ч. Я не поехал. Надо поработать. Еще одна попытка составления сборника.
1.Посвящение
2. Или ты улыбнешься? – начало
Наедине - Судьба, как у всех.
В какую мглу… - Камень
3. Как вьюга мчалась… - Совесть
Осенняя земля - Осенняя земля
Родине - Обретение
2 августа 1981г.
31-го было солнечное затмение, полное – кажется в Ленинакане. У нас – кажется, половина – я как раз провожал Риту с детьми в сад к Саше и только по пути домой в 5 автобусе обратил внимание на солнце, услышав разговор.
Сейчас диктор ТВ сказал: подобное повторится только в 2126 году – жутковато и думать.
Самое поразительное – этот год наступит, жизнь будет идти, кто-то будет наблюдать, диктор скажет (если еще будут дикторы) – подобное было в 1981 году – 145 лет назад, когда никого из моих друзей – современников не останется даже и прахом – действительно, станет цветами, землей, материей.
Поразительное ощущение: я уже давно чувствую одновременность человеческих времен. До жути иногда ясно ощущаю: вот живет Блок, дальше – Лермонтов и дальше, и дальше…, - а вот я (никто, но человек), современники мои, - а вот наши дети, читающие папины желтые от времени и пыли стишки, а вот – их правнуки, разгадывающие наше время и нас, наши духовные, внешние характерные приметы, - и все это, можно сказать, одновременно!
Вот оно – человеческое бессмертие, наша возможность и обязанность влиять на дела, жизнь – потомков, чувствовать влияние, слово, душу и т.д. предшественников, уже осуществивших свое право и долг. Трагизм – в односторонности этой связи. Но двусторонности, видимо, в природе быть не может (прямого!). Косвенное существует – потомки влияют присутствием в наших идеалах прекрасного и т.д., - хотя это и оборачивается самовлиянием современника, развивающего исторически представления об идеале., ибо утратилось целенаправленное движение к идеалу. (Хорошо, что никто этого не прочтет – подумали бы – свихнулся – доказывает аксиомы и так метафизически, не материалистически и т.д.)
Это – духовный ход мысли, а не логический, научный.
Предчувствование образа воплощения идеала – наш долг, кровный долг художника.
Я постоянно думаю и чувствую эту одновременность – до того дико иногда при виде, как бесталанно люди прожигают идеи, идеалы, время, деньги, жизнь! И весьма многие ныне – не знаю, как в иные времена – и не хотят жить талантливо, женщины молодые я слышал говорят: не дай бог мужа – творческую личность… Смешной пример, но эта позиция делается принципиальной – мне надо не больше других, надо: достаток, пищу, возможность удовлетворять половые запросы, квартиру, одежду – все офизиченно-материальное, практическое, надо такую работу, чтобы платили больше, а требовали меньше, и работы немного, этак %30, если все 100%, то скучно и утомительно.
Шукшин – классик
Рубцов – тоже.
18 сентября 1981
Видимо, слишком поздно. Открытия нет. Не ушла бы поэзия, да прожить бы еще лет 15-20.
Как коротко все, ужасно. Как страшно коротко все, как спешить надо – страшно спешить. Лучшая часть жизни уже прошла. На что? Армия, школа, БГУ, ничего не деланье. 10 лет – впустую, ничто, не осталось. Ничего.
Надо делать книгу. Пересмотреть старое. Все остальное – суета, мишура, пустое. Мне – надо успеть.
Глубокое, глухое и спокойное, одинокое равнодушие. Все равно. Надо писать. Многое начато, надо заканчивать. Никто не закончит после меня. Сегодня со странным наслаждением прошелся по мокрым, холодным, дождящим аллеям, старым улицам под желтыми деревьями, медленно, стараясь запомнить – а у подъезда белые, красные астры. Приехал поздно, не простился с девушкой, не глянул ей в юное девичье и уже отчужденное от всего лицо, полное покоя.
25 сентября 1981г.
Читал Князя Вяземского – есть великолепные места! Русью иногда веет – от князя-то!
Все же какая поразительная разница языка Пушкина с языком современников его! Невозможно привыкнуть. Ведь по лексике и стилистике Пушкин скорее наш современник.
и сердце холодом свело
и лист летит с куста
глядишься в мокрое стекло –
но улица пуста,
все желтой жижей залита –
и вброд не перейдешь…
листва желта и жизнь желта
и желтый хлещет дождь…
Беда – часто – всех остросовременных или новомодных поэтов в том, что многочисленные яркие, калейдоскопичные, радушные, ослепляющие современников приметы и предметы сегодня, завтра, быть может, отойдут, заменятся новыми, новой атрибутикой. Душа человеческая, развиваясь, усложняясь, утончаясь, обновляясь – и все, что угодно- остается в глубине своей – человеческой. Художник бессмертен, если выразит с предельной честностью и полнотой вот это – глубинное бессмертие человеческой души. В этом, видимо, вся и загадка, и разгадка непреходящей ценности и необходимости искусства. Внешняя атрибутика со сменой эпох заменяется практически полностью другой внешней атрибутикой. Поэтому в искусстве волнуют не новые или сверхновые приметы дня сами по себе, а человеческая душа, разум, чувство во всей их изменчивости в отношении к новым и к старым вещам и приметам времени или – освежение, обновление души в связи с освежением, обновлением атрибутики бытия. Вот из этих ножниц, из этой идеи дует ветер времени, в это таинственное окно смотрит потрясенное искусство глазами потрясенного художника.
Как бы ни с высока не посматривали на обычную человеческую психологию иные создатели ребусов из локтей и НТР, ни убеждали нас в том, что они творят новые принципы поэзии – никуда не уйти от своего человеческого начала. Пырнув психологичность, элементарную душевность своим кругозором, интеллектуальностью, своей непонятностью или просто броскими новомодными, новосовременными нелепицами, радужными винегретами закидав – пыряют в самое сердце свой талант, преступно растрачивают жизнь, воздух на земле, пищу, ресурсы и место… а винегрет, что ж - он успешно переваривается, что-то усвоено, что-то… сказать стыдно, назавтра опять голоден, да в чашке – пусто.
Посредственность не умеет быть благожелательной. Даже не в силу своей фатальной ненависти или зависти. Она не видит всего, что выше ее, нет, посредственность просто не понимает, а потому и не пытается и не хочет пытаться понять все, что более глубоко, более искренне, чем она.
Чем больше человек уходит в творчество, тем больше недоволен собой. Человек же, пишущий мало и вымученно, наоборот, склонен каждую свою «вещь» рассматривать как явление, в силу затраченных трудов и «поразительной внезапности» для самого же себя.
1 октября 1981 г.
Время неумолимо летит к отметке 30 и сквозь нее куда-то в неизвестную даль.