Первый раз в Сербию я попала почти десять лет назад - в сентябре 2008 года, и этот текст был написан тогда же. Конечно, с тех пор многое изменилось и в плане моих познаний о тех краях, об истории, культуре и политике Сербии, знания языка. Был еще "други пут" (второй раз) - в 2011 году, с поездкой по краю Косово и Метохия (о чем я тоже здесь расскажу). Поэтому кое-что из написанного тогда мне самой кажется наивным и чересчур восторженным, но вот сохранить этот свежий взгляд - хотелось бы...
…Из моего окна в Белграде видна надпись на стене: «Не дамо Косово!» А если выйти из двери на галерейку, ведущую к лестнице, то становится виден внутренний дворик, весь увешанный бельем и вазонами с цветами, с террасами и балкончиками, застеленными мокрым от дождя зеленым войлоком, с пластмассовыми дачными столиками, старыми креслами, велосипедами и гортензиями в кадках.
Окно, конечно, не мое, а частного хостела «Sweet dreams», куда я попала в первую очередь благодаря своей лени – просто не хотелось тащиться на шестой этаж, где, согласно указателю, размещался другой хостел – «Green studio», название которого мне нравилось больше и не казалось столь слащавым. Тем не менее я прошла коридором и поднялась по другой лестнице на четвертый этаж, где и осела на ближайшие три дня, за 10 евро в день оказавшись единственным обитателем симпатичной, хотя и довольно холодной пятиместной комнаты в двух шагах от железнодорожного и автовокзала, напротив автостанции «Ласта» и в нескольких минутах ходьбы от Старого города, завершающегося величественной крепостью Калемегдан, построенной на высоком берегу рек Савы и Дуная и белизной камня давшей имя городу.
Впрочем, я не объяснила главного: почему Сербия? Конечно, немалую роль в том, что этот прожект, в отличие от многих других, все-таки осуществился, сыграл безвизовый въезд в эту страну и относительно гуманная цена на билет. Но дело не только в этом. И даже не только в солидарности в связи с событиями последних лет, хотя – да! Да! Да!!!... Сострадаю, болею, скорблю и ненавижу, чувствую непонятную вину, словно могла бы помочь; сделать что-то, и не сделала… и… наверное, зря говорю об этом, потому что кажется фальшиво и недостаточно… Слишком больно. Слишком лично – даже для постороннего, для туриста, не сунувшегося ни в Косово, ни в другое злачное место, а лишь созерцавшего красоты… Слишком стыдно, что мы их бросили – тогда, когда они просились к нам в союз, и сейчас, когда ничего не смогли сделать, кроме официального непризнания Косова. Но еще задолго до всего этого, до перестройки, до войны, до разделения, до натовских бомбардировок, до отрезанного по живому Косова и сдачи Караджича; до «Молитв на озере» святителя Николая Сербского и фильмов Кустурицы, с самого детства, было для меня в этих краях и людях что-то такое, что тянуло к себе, как магнитом.
Если вы понимаете, о чем я, то сербы стояли для меня примерно в одном ряду с кельтами и индейцами, хотя и особняком: и потому, что я знала о них постыдно мало по сравнению с теми и другими, и потому, что родство с ними было вещью слишком реальной, чтобы шутить об этом было не очень уместно. Легко играться в «настоящего индейца», которому «завсегда везде ништяк», потому что на самом деле – какой ты на фиг индеец? Настоящее же родство, хоть и дальнее, обязывает, даже если ты не знаешь, к чему, – тем более что устойчивое выражение «браћа Руси» (братья-русские) тут действительно существует, и ты принимаешь его с неловкостью, как нечто незаслуженное. Хотя… пора бы привыкнуть – и привыкнуть к этому совершенно невозможно, – все по-настоящему ценное не заслужено нами. «На небе есть Бог, а на земле – Россия», – говорят в Сербии. Но я знаю теперь, что на земле есть страна, где в нас верят – нет, не так, как в Бога, а так, как Он, быть может, верит в нас: вопреки всему; даже тогда, когда мы сами в себя не верим.
История и судьба Сербии очень похожа на нашу – и трехсотлетним игом чужеземцев, и нынешним распадом некогда единой страны, – но гораздо страшнее, горше, трагичнее. В сущности, это история героических поражений, наложившая свой отпечаток на сербский характер и отразившаяся в народных песнях и эпосе про царя Лазаря и воеводу Милоша Обилича, почитаемых Сербской Православной Церковью как святых мучеников. Битву на Косовом поле кто-то сравнил по значению с Куликовской битвой, произошедшей в том же веке. Но для нас Куликово поле стало полем победы, положившей начало освобождению от монголо-татарского ига; трагическое же и славное поражение сербов, сразившихся с троекратно превосходящим по численности войском султана, оказалось началом ига турецкого.
Кому-то покажется странным, но эти события сербы вспоминают не только со скорбью и, уж тем более, без стыда; их песни о Косовом поле, по большому счету – «про победу павших и радость обреченных» (А.Непомнящий). Человек по имени Саша, подвозивший меня из Мокрой Горы до трассы на Ужице, рассказал о страшном мемориале в его родном городе Нише: когда турки подавили там восстание сербов, и повстанцы, будучи окруженными, взорвали пороховой склад вместе с окружившими их врагами, турки для устрашения сложили башню из камней вперемешку с юнацкими головами. Но сербы устроили из этой башни святыню. До сих пор часовня, построенная над башней, высится посреди города как памятник героям…
Думаю, не случайно и в наше время один из героев фильма о войне и любви «Жизнь как чудо» формулирует «основной принцип вратарского искусства»: «Нужно защищать ворота, независимо от того, кто по ним бьет». Теперь, правда, бьют – уже не огнем и мечом (хотя, как показали события 1999 года, и за этим не заржавеет), а, казалось бы, благими намерениями, – и бьют по действительно больным местам: естественной человеческой усталости, нормальному желанию жить безопасно и благополучно, в достатке и стабильности, не быть изгоем, костью в горле «мирового сообщества», не быть хуже остальных; не пройти из глупости или упрямства мимо своего счастья, о котором тебе толкуют, казалось бы, искренне желающие добра…
Мне казалось, что ситуация в современной Сербии очень похожа на нашу в 90-е годы: те же политические игры и предательства в «верхах», тот же раздрай в экономике, те же мизерные и не выплачиваемые зарплаты (в Белграде я видела палаточный лагерь на Неманьиной улице – рабочие из провинции требовали выплатить им заработанные деньги), то же расслоение в обществе, та же «братва», как в фильме «Завет» (хоть и гротескная, но вполне узнаваемая), те же разговоры о демократии (в том же фильме сводящейся, если вы помните, к борделю)… И те же люди – разные; похожие и непохожие на нас… Увидеть самому всегда лучше, чем слышать, читать, додумывать, невольно оказываясь в плену мифа (хотя и мифы бывают разные).
Я не бегала с диктофоном и не брала интервью, как журналист, я просто путешествовала, иногда встречая по пути разных людей. Мы мало говорили о политике и постыдно мало – об их жизни (просто в силу неловкости лезть в чужие дела). Мы могли объясниться друг с другом, потому что наши языки очень похожи (хотя многие предпочитали переходить на английский), и быть может, иногда понимали какие-то главные вещи, которые нас объединяют, но времени для серьезного, не поверхностного общения было слишком мало. Слишком мало десяти дней, чтобы увидеть, узнать страну (даже две страны, считая Черногорию); пронестись галопом от Белграда до Адриатики, от румынской границы в Голубце до боснийской в Мокрой Горе, срывая дыхание, захлебываясь впечатлениями… Пока лишь скажу, что моих ожиданий Сербия не обманула, а люди оказались еще лучше, чем я себе представляла, и миф органично сплелся с реальностью…
И, переходя от высокой патетики... братцы, какие красивые у них имена!!! А язык! Выпускник журфака – это, конечно, недоделанный филолог (причем очень сильно недоделанный и деланный явно не тем инструментом! :)), но я просто умирала от восторга, когда распознавала в непонятных словах знакомые старославянизмы и улавливала их смысл. Я еще расскажу тут об особо вкусных словах и выражениях… А горы! Мне казалось, что Балканы – это что-то совсем чужое и незнакомое, а они – то совсем как наши Жигули, то вполне себе крымские, то какие-то другие, где-то мрачные, где-то почти домашние, уютные, где-то сказочные, в тумане, с деревьями, непонятно как держащимися на скалах, и с развалинами крепости на вершине, как в Милешеве… И вранье это все, что вилы (такие сказочные горные девы) исчезли с появлением огнестрельного оружия… да живут они там, наверняка! И слетают время от времени брататься с наивными юнаками, не ведающими разницы между людьми и эльфами… А то и помолиться заходят в монастырь – тоже ведь небось православные…
А еще у них там есть… вы не поверите – ТАРА! Нет, не та, куда шливовицу наливают :), и не та, конечно, что в Ирландии. Точнее, даже ДВЕ Тары - одна в Сербии, другая – в Черногории. Сербская Тара – гора, черногорская – речка, протекающая по глубоченному каньону и впадающая в приток Дрины Пиву (тоже интересное название :)). До сербской я не добралась – хотя она была не очень далеко от Мокрой Горы, времени у меня уже не было; черногорскую видела мельком, с высоты, из автобуса – как что-то смутно угадывающееся в сумерках на дне пропасти (мост мы переезжали уже почти затемно).
Впрочем, обо всем по порядку (заранее извиняюсь за занудство и корявости).
Продолжение следует...
Надежда Локтева.