Саша с рождения был не такой как все. В то время как другие дети заходились в плаче, выражая недовольство или дискомфорт, он тихо кряхтел в кроватке, или раскачивал сам себя, перекатываясь из стороны в сторону, или же, чаще всего, просто лежал, уставившись немигающим взглядом в одну точку. Став побольше он не присоединялся к веселым детским играм на детской площадке, не спешил на карусели или горку, нет, сев в стороне он мог методично выковыривать камушек из земли, или наблюдать за каким-нибудь жучком, или строить идеально ровные башенки из песка. Сам он мог долго и сосредоточено разглядывать человека, замечая подробности, которые и взрослому не всегда были очевидны, но выдержать взгляд на него не мог, ему становилось неуютно и он прятался за маму. Становясь все старше он старался избежать мест с большим скоплением народа, а общение с другими детьми переносил с трудом. Он не мог понять как можно бросить недостроенную башню из кубиков или не собранную до конца пирамидку и заняться чем-то другим, а еще больше не мог понять зачем мешать между собой кубики разного цвета и разрушать возведенные сооружения. А ведь так делали абсолютно все. Мама быстро приноровилась к его особенностям, поняла, что если каждый раз делать одинаковые действия, реагировать теми же эмоциями и словами на схожие ситуации, то с Сашей можно избежать и капризов и слез и нервотрепки. Поэтому она стала для сына якорем, держащим в спокойствии и весь окружающий мир. Даже с папой все было по-другому, сегодня он мог посмеяться над его случайной шалостью, а завтра больно шлепнуть по попе. Он мог прийти с работы и весь вечер огрызаться на него и маму, а мог шутить и рассказывать до ночи веселые истории, Саша не мог выявить закономерности этих изменений в его поведении, как не пытался их просчитать. Еще хуже бывало, когда приходили неожиданные гости, всегда в разное время, с разными гостинцами, с разным настроением, по-разному одетые. Сашка боялся таких визитов, старался прятаться, а когда все же его вытаскивали брыкающегося из нехитрых убежищ, чтобы показать родственникам и друзьям, то он мог весь вечер просидеть с закрытыми глазами. Папа злился, что так он вредничает, показывает характер, а он лишь пытался найти какую-то опору в шатком, неустойчивом мире, обрушивающимся на него своими красками и звуками, закрывшись хотя бы от одного ощущения, он мог бы даже поддерживать с этим миром связь, но его неожиданно оставляли в покое, все больше и больше закрепляя за ним понятие странного. И только мама знала, что мальчик в таком состоянии ласков и нежен и общителен и ничем не отличается от других детей. Она сама могла предложить ему перед пугающей его прогулкой в поликлинику или в магазин: «А давай, ты закроешь глазки, а я буду вести тебя и рассказывать тебе как и куда мы идем». Или: «А давай ты будешь говорить мне где мы находимся, как далеко от дома ушли и что нас окружает». И Саша подсчитывал сделанные шаги, прислушивался к окружающим звукам и вырисовывал вокруг себя окружающий мир. Открыв на мгновение глаза, он убеждался, что почти ни в чем не ошибся и опять нырял в спасительную темноту. А потом он научился считать, и понял, что мир можно подчинить строгой логике цифр. С тех пор он не закрывал глаза, он жадно считал все вокруг: окна в домах, проезжающие машины, номера на них, проходящих людей, деля их на мужчин и женщин, взрослых и детей, блондинов и брюнетов и классифицируя еще по сотне признаков. Мир стал немного ему подчиняться и даже дышать от этого стало легче. Но все равно было еще много вещей, выбивающих его из колеи. Даже дома под спасительным крылом мамы, он не понимал почему сегодня они одевали одну одежду, а на завтра другую, хотя погода за окном не менялась. Почему в прошлый понедельник они ели курицу с картошкой, а в этот рис с рыбой, почему в тарелке оказывалось разное количество еды: сегодня, например, семьдесят одна горошина в гарнире, а в следующий раз в точно таком же на девять меньше; и почему вчера в это время они играли в пазлы, а сегодня папа предлагает почитать книжку. В конце концов, мама выстроила вокруг него мир, подчиненный определенным ритуалам и он уже не впадал в долгое оцепенение от размышления от очередного выпадающего из системы пустяка. Даже свой гардероб она разбила по категориям и цветам, и он точно знал, что сегодня пятница, видя на ней фиолетовую юбку с белой блузкой, и мог не сомневаться, что вторник, если видел ее в синем платье. В школе было сложнее. Как ни ждал он, что четкое расписание уроков принесет еще больше упорядоченности в его жизнь, на деле все время кто-то или что-то привносило в его жизнь очередную порцию хаоса. Учительница могла на одну минуту позже прийти на урок, или сказать, что неоконченное задание нужно сделать дома, а ведь для него было специально отведено время, школьной формы у них не было и он никак не мог понять принцип: почему одноклассницы сегодня приходят с одним цветом бантов, а потом вдруг пару дней с другим, или о, ужас, вдруг меняли прическу. Тем не менее он учился хорошо, особенно успевая в точных науках, а мама помогала ему найти ответы на вопросы не подчиняющиеся системе, или не имеющие численного выражения. Например, что у людей может быть разное настроение или иной взгляд на вещи и другие вкусы. Он со своей системой научился мирно сосуществовать с миром не подчиняющимся никакой системе. А потом вдруг не стало мамы. Это была пятница, потому что в шкафу не оказалось фиолетовой юбки, она переходила дорогу там, где и всегда в то же самое время, что и каждый будний день, возвращаясь с работы, а водитель не остановился перед запрещающим знаком, наверное, ехал по другой не привычной для себя дороге. Ему даже не дали с ней проститься, боясь его неадекватной реакции. Якорь, держащий его на ногах в зыбком мире непостоянства вдруг исчез и Саша оказался болтающимся в опасной для него среде, где уже ничья рука ласковым пожатием не вселяла ему уверенности. Он ушел в себя, почти перестал разговаривать, опять часто закрывал глаза, уходя в спасительную темноту. Он перестал отвечать на уроках, и его едва переводили из класса в класс, хотя еще в восьмом он уже не нуждался в объяснениях учителя, а сам мог преподнести тему еще глубже и полнее. В одиннадцатом в их класс пришла новенькая Катя и так как Саша давно сидел за партой один, ее подсадили к нему. Рыжеволосая, кудрявая, она постоянно улыбалась и много разговаривала, не останавливаясь, даже когда Саша закрывал глаза. Рассказывала о старой школе и своем далеком южном городе, откуда им пришлось переехать. Саша никогда не видел моря, а тут оно предстало перед ним реальное, грохочущее от ветра, брызгающее на его лицо соленые капли и все это оживало только от слов улыбчивой девушки рядом. Как-то в классе повисла тишина, это кто-то обратил внимание, что их молчаливый странный одноклассник оживленно беседует с новенькой, и не отдергивает руку, к которой она невзначай прикасается. А Саша подумал, что сегодня суббота и можно позвать Катю погулять после школы в парк, а потом с удивлением понял, что он знает какой день недели, потому что уже четвертую субботу подряд его новая подруга одевает синее платье, а волосы зачесывает в высокий хвост.
Дорогие читатели, своими лайками и подписками на канал вы даете мне понять, что хотели бы и дальше читать мои рассказы, новые и продолжения старых.