Истории уральского хосписа.
Здесь нет больничного запаха, а врачи всегда улыбаются пациентам. На стенах много картин, а в просторных палатах светло и уютно. Пожалуй, здесь есть все, кроме надежды на исцеление.
На улице Челюскинцев в здании под номером пять разместилась необычная организация. В разговорах обыватели называют его хосписом, но сотрудники говорят, что это неверно. Хоспис — это самостоятельная организация,а здесь — отделение паллиативной помощи городской больницы № 2. Именно под таким сложным названием лучше искать информацию об этом месте в интернете.
Сюда принимают особенных больных. Тех, чей диагноз стал смертельным приговором без даты и права обжалования. Тех, у кого нет надежды на излечение, а только недолгий срок до последней черты. Это стационар для безнадежно больных. Но здесь изо всех сил стараются сделать так, чтобы пациентов не захлестнула безнадега. Особый способ уборки помещений изгнал отсюда больничные запахи. Больных кормят привозной едой из ресторана, а в просторных светлых палатах — отдельные санузлы с ваннами. А еще телевизоры и интернет. Богатая библиотека и удобная ебель в коридорах.
Сейчас здесь три человека в вегетативном состоянии: неудачно вышли из комы, в сознание не приходят, и жизнь поддерживают лишь усилия медиков, но надежды на спасение уже нет. Есть люди, пережившие инсульт, инвалиды и другие тяжелые, но не безнадежные больные. Их сюда принимают, когда есть свободные места.
Но большинство здешних пациентов — онкологические больные. Люди, чей скорый и неизбежный конец предваряют мучительные боли и другие неприятные симптомы страшной болезни. А медики, работающие здесь каждый день, сталкиваются с человеческими драмами и страданием. Их задача — не вылечить больного, а дать ему уйти с миром.
Ольга Книжникова, врач стационара
Наша работа — избавить пациентов от боли. Подобрать им правильные препараты. Кому-то обычного кеторола хватает, а кому-то нужен морфин. Задача врача и медсестер следить за пациентом и его реакцией на препараты.
Боль — она разная бывает. И в разговоре с пациентом пытаемся выяснить,какая она у него. Жгучая, колющая, пульсирующая, резкая… Обычно люди сами рассказывают, как и что у них болит. Но бывает и так, что скрывают. Иногда непроизвольно: человек привык к боли. Иногда пациент говорит, что у него все в порядке, но ты видишь, что лежит он в очень некомфортной позе, и понимаешь, что с ним что-то не так.
Помимо боли, бывают другие симптомы болезни — тошнота и рвота,например. Их тоже снимаем. Также слушаем сердце и легкие, отслеживаем патологии мочеполовой системы. Если пациенту нужны какие-то дополнительные препараты, он их получает. При возникновении какой-то экстренной ситуации вызываем скорую, направляем в другие больницы. Реанимации в паллиативном отделении нет.
Я — терапевт. Врачом хотела быть всегда. В детстве кукол лечила. Это мое первое место работы, так что не знаю, в чем разница между обычным стационаром и нашим отделением. Глобального различия нет, наверное. Психологический момент — да. Надо понять, что твой пациент уйдет. Кто-то раньше, кто-то позже. Поскольку я недавно из академии, есть пока такой момент, что хочется пациента вылечить целиком. А здесь это невозможно. Поначалу думала, что это будет как-то угнетать, но постепенно поняла, как важно избавить человека с неизлечимой болезнью от боли и страданий, что его сопровождают. Дать ему возможность улыбаться, радоваться чему-то,общаться с родными. Сейчас я не жалею, что пришла сюда на работу,чувствую себя на своем месте.
Конечно, иногда бывает тяжело. Когда уйдет какой-то особо симпатичный тебе пациент, или когда просто что-то накопится за пару-тройку месяцев. Тогда иду к нашему психологу, выговорюсь — становится легче. А еще изредка могу просто проплакаться. Но так, чтобы никто из пациентов об этом даже не догадывался.
В этих стенах сразу вспоминается фильм «Достучаться до небес» — двое безнадежно больных знакомятся в больнице и решают напоследок посмотреть на море. Руководитель отделения на вопрос «Не опасаетесь ли вы,что кому-то из ваших подопечных тоже придет мысль выпить текилы с лимоном и солью и поехать в сторону моря?», ответил: «Мы будем только рады — чего-то такого мы от них и добиваемся».
Все здешние работники — от санитарки до главврача — немного психологи. Их задача — поддерживать в людях жизнь. Не давать им закрыться в своей беде. Для этого всему медперсоналу приходится постоянно улыбаться страдающим от боли и понимающим — скоро жизнь кончится.
Слово «смерть» здесь не произносят. Как и другие, связанные с ней. Пациенты здесь не умирают — они уходят. А врачи их провожают. Этот особый сленг,напоминающий скорее о вокзалах или аэропортах, появился в паллиативном отделении не случайно. Здесь стараются не напоминать людям о том, что их скоро ждет. Но медикам надо общаться между собой, в том числе,в коридорах, где их слышат пациенты. Когда больной слышит слово «ушел», он может и не понять, что речь идет об умершем пациенте. И самим медикам легче так думать о своих подопечных: иногда они уходят, и приходится отправлять их в последний путь.
Леонид Сунтеев, перевязочный медбрат
Я уже 20 лет в медицине работаю, большую часть в педиатрии. А с февраля прошлого года здесь.
Работа тут сильно отличается от обычной больницы. Во-первых, более широкий функционал. Кроме перевязок приходится иногда и небольшие операции делать. Лапароцентез, например. Это когда жидкость из организма не выводится, скапливается в брюшной полости: ее надо проколоть, чтобы эта жидкость наружу вышла. Во-вторых, у нас, по сравнению с обычной больницей, куда меньше какой-то технической работы, но больше общения с больными. Если в терапевтическом отделении мне приходилось и 40, и 50,и 60 капельниц в день ставить, то тут только 20. Но здесь их ставишь неспешно. В привычных палатах человек понимает, что здесь он ненадолго и скоро привычная жизнь продолжится, ему бы прокапаться побыстрее и выйти.
Здесь люди сами из тебя общение тянут, поэтому с каждым еще посидеть надо — так что на одну капельницу 10-15 минут уходит, а иногда и больше. Почти все наши пациенты уже знают, что их ждет, поэтому любят рассказать о своей жизни, о детях. Стараются думать о том, что оставили память какую-то о себе. О болезни своей редко говорят, во всяком случае почти не жалуются.
Люди в основном крепко за жизнь держатся, но бывает, впадают в апатию. У нас для пациентов очень насыщенная культурная программа: концерты разные, занятия, терапия животными. Бывало, того, кто в первый раз сюда попадает, зовешь на концерт, а он к стенке отворачивается — не хочу никуда. Тогда говоришь ему, что арт-терапию доктор назначил как часть лечения. Хитростью заманишь человека на мероприятие, смотришь — на глазах у него слезы. И потом уже не упирается, сам с радостью идет.
Конечно, тяжело бывает. К некоторым пациентам особенно прикипаешь. Поэтому и нужна взаимозаменяемость: иногда просишь кого-то из коллег отправить такого человека вместо тебя.
Конечно, есть внутреннее выгорание. Когда совсем плохо бывает, идем к нашему психологу, у нее свои методы. Еще стараемся коллективом вне работы чаще общаться, поддерживать друг друга. Даже несмотря на то, что большинство сотрудников сюда из других городов приезжает. На концерты какие-то ходим, на велосипедах вместе катаемся, просто сидим. А дома… Я на ветеринара учусь, так что постоянно что-то надо читать или к экзаменам готовиться. Это спасает.
Люди здесь работают разные. В возрасте и молодые, мужчины и женщины(женщин, правда, заметно больше). Кроме постоянного персонала есть студенты-медики, проходящие практику, сестры милосердия… Бывают тут и волонтеры. Но людям без опыта и образования, в основном, предлагают помочь в социализации больных. Например, в организации уроков рисования для пациентов. Или для разговоров — это то, чем может помочь любой волонтер, если он обладает выдержкой, умеет слушать и по-настоящему любит людей.
Нельзя допустить и тени насмешки над пациентом, нужно учитывать его характер и то, что человек находится на грани. Все здешние медики говорят,что работать тут можно только из каких-то внутренних побуждений.
Елена Кутенко, младшая медсестра
Сюда на работу я пришла по зову сердца. Не знаю почему так случилось,никакого определенного события, толкнувшего на меня на этот путь, не было. Просто захотела помогать онкобольным. Узнала, что открывается отделение паллиативной помощи, пришла устраиваться. Начала уборщицей, теперь вот младшая медсестра. Медобразования у меня нет, 20 лет в торговле проработала. А сюда именно для души пошла. То что зарплата небольшая и профессиональный статус невысокий — это ничего.
Онкобольные люди — это тоже люди, только страдающие от боли. Психологически с ними легче и комфортнее, чем с покупателями. В магазин человек часто идет с агрессией, а пациенты у нас в основном светлые какие-то. Им общение очень важно. Конечно, разные постояльцы к нам попадают. Кто-то с характером. Не то, чтобы ругаются, но могут капризничать: так его не клади, то не делай. А поговоришь с ним немного, руку подложишь,скажешь «Смотри какое сегодня солнышко», человеку лучше становится. В нашей работе вообще очень важно пациентов на позитив настраивать.
В палату только с улыбкой вхожу. И когда общаюсь с пациентом, он для меня один-единственный, хотя у нас их около 30. Физически работа часто очень выматывает: кого-то надо подсадить, кого-то перевернуть. Бывает так вымотаешься, что придешь домой и говоришь детям: «Готовьте сами,я пошевелиться не могу». Но семья меня поддерживает. Ведь это же зов души, а с душой спорить нельзя.
Конечно, некоторые пациенты особенно запоминаются. Наверное,каждый второй из них оставляет след в душе, поэтому морально бывает очень тяжело. Но это ни в коем случае не должно сказаться на остальных людях,которые здесь зависят от тебя, от твоего настроя. Даже если случается так, что лежат двое в палате и один уходит… Понимаете, насовсем… То второму мы об этом не говорим: «Мы его просто на другой этаж переводим, там ему будет комфортней».
Тяжело провожать людей навсегда. Но работу я всегда оставляю на работе. С детства привыкла переключаться: дома — домашние проблемы, на работе — рабочие. И одни не должны пересекаться с другими. О своих переживаниях мы с коллегами можем поговорить, пожалеть друг друга. Но дома — ни-ни. Также и сюда никакие домашние проблемы не приношу. К пациенту только с улыбкой и открытым сердцем.
Срок пребывания пациента в стационаре ограничен — 21 день. За это время человеку подбирают обезболивающие препараты, снимают симптомы болезни и психологически готовят к жизни в оставшееся ему время. За этот срок кто-то из постояльцев отделения уходит из жизни. Других выписывают. Тех, кто вышел из стационара в большой мир, не бросают, с ними поддерживают связь. Некоторые возвращаются сюда на второй срок.
Кроме психологической помощи самим пациентам, часто приходится оказывать помощь их родственникам. Они тоже бывают разными: одни привозят больного родича в хоспис и бросают, другие неотлучно находятся рядом с ним, а всех вокруг обвиняют в недостаточном уходе за близким человеком. Поэтому в отделении есть дипломированный специалист.
Екатерина Дворникова, психолог
Люди к нам попадают с разной степенью готовности. Если человек уже несколько лет лечится от онкологии и только после химиотеропии признается безнадежным, он уже готов к тому, что скоро уйдет.
Представьте: вы для устройства на работу проходите флюрографию. И узнаете: у вас онкология четвертой степени. И неизвестно сколько осталось. Попробуйте представить этот ужас. Человек в шоке, его родственнки — тоже. А в большинстве поликлиник даже нет психолога, чтобы как-то сгладить этот момент. К нам в стационар такие больные попадают, спустя месяц или два по направлению онколога, иногда не получив за это время никакой психологической помощи. Когда идет первичный прием, я всегда присутствую. Иногда сразу вижу, как ведет себя пациент. И понимаю, как строить работу с ним и с его родственниками.
Бывает, человек уже глубоко ушел в себя, и чрезмерно давить на него, пытаясь вытащить в социум, я права не имею: это его жизнь, и он имеет право провести свои последние дни в одиночестве, даже родных видеть не хочет.
Тех, кто идет на контакт, пытаюсь настроить на то, что жизнью еще можно насладится. Тут важно опираться на то, что есть здесь и сейчас.
Нельзя убеждать, что все будет хорошо через неделю, ведь это время может уже не наступить. И если пациент подумает об этом, эффект будет обратный — депрессия только усугубится. Поэтому давай наслаждаться моментом. Вот сейчас у тебя есть 50 минут без боли, так пользуйся ими по полной: концерт посмотри, порисовать попробуй.
Не уходи заранее, проведи время достойно и с интересом. Универсального алгоритма тут нет, у каждого человека свои особенности и под каждого надо подстроиться, но задачи примерно такие.
С родными пациентов все немного по другому. Они часто отказываются понимать, что их близкий человек скоро уйдет от них навсегда. Даже если у нас есть бабушки и дедушки в возрасте 90 лет и мы понимаем, что скоро их не станет. Но до конца принять это не хотим. А если речь идет об относительно молодом человеке? Тут для его близких все еще сложнее. Родственников пациентов я тоже наблюдаю при поступлении больного. Естественно, сообщаю им, кто я. Но люди в состоянии стресса могут забыть или не верить в то, что психолог им поможет. Это нормально. Поэтому стараюсь к ним подходить, когда они навещают у нас своих близких: ненавязчиво поговорить, узнать как они себя чувствуют, напомнить о себе. Никакого давления. Общаясь с этими людьми, прорабатываем и тот момент,что их родного человека скоро не станет. С этими людьми мы работаем как во время прибывания их близкого человека у нас в стационаре, так и после того как он выпишется или уйдет из жизни.
Многие очень тяжело переносят потерю близкого человека, но обычно им можно помочь пережить это горе в течении полутора-двух месяцев. У некоторых такой период затягивается до полугода. Если и после этого срока человек не может смириться с утратой, тут уже работают другие специалисты — может быть уже не психологи, а психиатры.
Бывают, что человек умирает прямо на руках у родственника. И мне надо быть рядом в этот момент, чтобы не позволить горю захлестнуть,помочь пережить утрату. Конечно, бывает тяжело эмоционально.
Раньше мне приходилось иметь дело с бомжами, с бывшими заключенными — это тоже было не просто. Вузы выпускают много психологов, но не все идут работать в проблемные сферы. Их право — есть отличные теоретики, научные работники, специалисты по вопросам семьи. А я люблю свою работу, мне хорошо, когда вижу ее результат. Простое человеческое спасибо от пациента много для меня значит.
Конечно, надо расслабляться. Если день выдался тяжелый, могу после работы зайти в кафе и просто сидеть и молчать — полтора-два часа. Или зайти в магазин с хорошей обувью и долго на нее смотреть. А некоторые приемы релаксации заимствуешь здесь же: как и наши пациенты, учусь рисовать.
За время работы отделения паллиативной помощи городской больницы № 2 через него прошло более 380 пациентов. 118 из них уже умерли.