Виталик просыпается, достаёт старые советские гантели с частично облупившейся краской и, упираясь ягодицами в матрас, делает упражнения на бицепсы. Металлические шары задевают потное тело и оставляют на нём куски малиновой краски. Виталик смахивает их на ставший достоянием истории коричневый фанерный пол, отдающий удушливой бедностью в любом попутном обустройстве квартиры. Обычно по утрам за стеной шуршит мать, но сегодня её не слышно во время оглушительно разносящегося в голове счёта количеству поднятий гантелей: «ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ! ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ! ТРИДЦАТЬ СЕМЬ!». В квартире его голос звучал слишком одиноко. Виталик прекратил считать и прислушался.
1) Кто-то сверху проскрипел. Этот скрип Виталик слышал уже не раз. Этот звук сопровождал его с самого детства. Ножка кровати, сама кровать или половица – всё это под грузным старом телом соседа или соседки сверху.
2) Покрышки шуршали по асфальту в открытом окне. Кричали детские голоса, скрипели старые качели в соседнем дворе через дорогу. В отсутствие каких-либо дел безмятежность лета чувствуется острее и приятнее.
3) Этажом ниже кто-то долго не выключал чайник со свистком.
4) С первого этажа через окошко доходил аппетитный запах ближневосточного обеда в лаваше.
5) Под окном неразборчиво плелись разговоры куда-то, откуда их становится не слышно.
6) Ветер шумит в листве тысячей маленьких шорохов.
7) Шорох матери не даёт о себе знать.
В голове Виталика одновременно взорвался весь пучок перечисленных мыслей и привел к страху за отсутствие матери. Он отложил гантели, встал гигантом из плоти размером в два метра при выгнутой к звездам груди и вышел из своей комнаты развеять свои страхи в другой. Матери не было. Её кровать оказалась заправлена не полосатым «в тигра» старым пледом, растерявшим всю свою былую мягкость, а небольшим ковром, со свойственным таким тканым изделиям в любой квартире постсоветского пространства абстрактным рисунком, занимающего ребенка возможностью воображать. Мать некоторое время пилила сына за то, что он якобы потерял этот прекрасный плед, отчего в пылу истерики ему прилетало ладонями по затылку. Виталик побродил по дому в поисках каких-то ориентиров. Похлопал в ладоши перед собой, похлопал в ладоши за своей спиной. Стянул с зеркала покрывало, показал себе зубы, скорчил несколько физиономий, на которые могли пойти мышцы лица. Сумка дома, но могла ли куда-то пойти мать с другой сумкой? Мобильный тоже дома. Где же мать? Где же плед? Эти вопросы требовали расследования. Виталик сделал себе типичный завтрак опаздывающего – чай/кофе и бутерброд с колбасой/сыром. Принципиальной разницы между ним в тысячное утро опаздывающего не ощущается. Главное, по привычке забить себе желудок небольшим количеством пищи, пресекая автобусные мольбы кишок.
Виталик работал в зоопарке кормящим, убирающим. Правда, обслуживающий персонал занимался не только этим. Ещё любой просьбой, приказом вышестоящих чинов. Грузовые обязанности, уборочные, патрульные – в общем, всё то, от чего другие сотрудники, получавшие высшее образование, воротят нос с выражением «фи» на лице. Виталик был воспитан как собака Павлова, отчего ему нравилась работа выполняющего поручения, где возможность проявлять собственную инициативу отсутствовала. Точнее не существовала в его мышлении. Виталик являл собой идеального сотрудника в российском капитализме. Его лицо никак не хотело разорвать ассоциации с Герасимом или Захаром с Гороховой улицы. Он никогда не ныл, не задавал вопросов, всегда исполнителен, ничего не требовал от начальства, со стороны казался запуганным великаном без способностей мыслить. Он улыбчивый, но с маленькой оговоркой – он всегда улыбался не просто так, а из-за отступавшей назад нижней челюсти, оставляющей верхние зубы с самого детства на потеху соседским детишкам. Насмешки за малозначительную черту, принимаемую за изъян, никогда не беспокоили Виталика, он улыбался вместе с атакующим острословом и улыбался, будто бы наслаждаясь вниманием, как кошка в типичные ей дни снисходительного ожидания ласки со стороны хозяина. Таким уж воспитала его мать, почему-то застелившая ковром свою кровать. Виталик этого не заметил, потому что спал и видел сны, где прорубались подсознательные воспоминания, вытесненные с течением времени. Зачем вспоминать те, вроде бы мелкие детали жизни, щекочущие под рёбрами стыдом? Уже утекло время средне-специального студенчества в захолустном колледже, где плевки в спины некоторых преподавателей были в таком же почёте, сколько у других удары по головам своих учащихся. Везде Виталий, которого всегда звали не иначе как Виталик, прошёл своего рода аттракционом, где можно поупражняться в собственном остроумии, но не совсем в обычном понимании слова. Жестокость заключалась в просьбах Виталика что-нибудь сделать или показать, тем самым вызвав смех у окружающих. Например, залезть на шкаф и сидеть там, пока одногруппники в спортивных костюмах фотографируют это для товарищей в свои потёртые мотороллы. При улыбках шпаны улыбался и Виталик, это удовлетворение чьих-то ожиданий было воспитано у него с самого детства. Это началось с первого удара, последовавшего за неповиновением. Это началось с первого крика и последовавшего за ним опущенные уголки рта Виталика. Хорошо, что никто никогда не просил двухметрового гиганта из плоти с кем-то драться или совершать другие непотребства, связанные с нарушением любого кодекса, вплоть до этического.
Сейчас Виталик не спит и забыл те ночные образы, привидевшиеся ему о прошлой жизни. Свет Солнца загорался в вышине, и Виталик истекал слюной по работе. Вот он благостный день: уборка, кормёжка, обед, небольшая прогулка, разнообразие поручений и домой своей странной походкой. Шаги Виталика были похожи на упражнения для растяжки. Их ширина была больше, чем необходима, отчего корпус тела с каждым падением стопы на землю немного опускался вниз, а затем поднимался при новом начале шага. Издалека это было выглядело слишком странно и притягивало взгляд без всякой субъективной оценки самого человека, поднимались брови смотрящего и сжимались его губы. Смотрящим был его старый товарищ, поспешно прикрывшийся за девушкой, с которой он хотел посетить пустынную оранжерею с множеством флоры, тянущейся к потолку на уровне третьего этажа. Только Виталик ничего не заметил, обычно располагающий голову на 135 градусов относительно горизонта, отчего его внимательность всё-таки ниже, чем у тех, кто, позёвывая, постоянно осматривается. Бруттов, поспешно развернул свою даму в сторону оранжереи, организуя этим действием вопросительное выражение на её лице. Виталик уставился на полосатую тигрицу и пытался припомнить пучком ядерного гриба всё, что знал об этих хищниках.
1) Тигры ведут одиночный образ жизни на своих территориях.
2) Территории они помечают мочой.
3) На своих территориях они могут оставлять себе запасы с пищей.
4) Эти запасы с пищей могут обворовывать тигры с соседних территорий.
5) Кажется, это всё относится не к тому виду тигров, который передо мной.
Виталик смотрел на лежачую амурскую тигрицу, лениво обернувшуюся на кормящую руку. Высунув язык, она встрепенулась и встала на все четыре лапы, глядя в пустое лицо человека. Черные точки в жёлтом круге хрусталика не двигались в собственной окружности. Точки похожи на некие опасные символы не то летящие «от» не то «к» Виталику из пустоты далёкой пустынной планеты. Только этот далёкий фантастический космос не сравнится с реальной близостью хищных инстинктов тигрицы с безнадёжностью на морде. Виталику всегда было жаль хищника. В ней он угадывал чей-то до боли близкий образ, свыкшийся с реальностью и принимающий её со всеми присущими существованию невзгодами.
«Мама?» – сорвалось слово в аккуратные мохнатые уши хищника. «Гррррх» – еле слышно скользнуло в человеческие раковины, покрытые блеклым волосяным покровом. Виталик удивился насколько шкура похожа на тот домашний плед, когда-то удивлявший собственной мягкостью не сочетаемую с твердостью атмосферы плохо освещенной двухкомнатной квартиры.
«Очень знакомые полосы», – заметил Виталик и стал ходить перед вольером из стороны в сторону, глядя на две чёрные точки – предвестника чёрно-желтых полос на кровати матери. Два метра мяса маячило, вскруживая голову хищника. Тигрица последовала примеру человека своими лёгкими шагами с видимой на расстоянии потенциальной мощью кинетического оружия в виде когтей. Виталик налево, тигрица направо, если бы она различала такое понятие. Это Виталик узнавал в хищнике кого-то или тигрица видела в человеке себя? Метаморфоза или метаугроза? Кто раньше потеряет интерес в подозрительной, еще не раскрывшей себя опасности, разделённой прутьями вольера? Трофейность полос – черный и жёлтый. Трофейность волос на груди человека, мясного великана с натянутыми, от пяток до головы мышцами, сухожилиями и прочими тканями в момент победы одного вида над другим.
Виталик прекратил следить за тигрицей и развернулся к ней спиной – лучший момент для атаки преграждаемый металлическими прутьями толщиной с батарейный стояк. Виталик пошёл в оранжерею проверить всё ли в порядке с растениями, хотя что с ними будет? Это был только предлог для переключения внимания. Внутри он прошёл через один коридор полный растений, чьи экзотические названия Виталик никак не мог запомнить. Тут был блэхнум бразильский, похожий на обычный папоротник постоянно встречающийся в лесу. Агава оттянутая и агава нитеносная, весьма отдалённо похожие друг на друга. Первое растение было похоже на зеленого дикобраза с головой в земле, другое на соцветие зеленых вытянутых лепестков. Монстера привлекательная, не соответствующая своему названию. Однажды Виталика угостили её плодом, похожим зелёную кукурузу со вкусом ананаса жгущего рот не хуже перца чили. Разновидности кактусов с названиями, непривычными к русской речи: цереус, неочеления, эхинофоссулокактус. Среди зеленой завеси были и более привычные фейхоа, пальма, гранат, можжевельник и самое вытянутое к небу дерево с благозвучным названием секвойя. Виталику тут нравилось. Особенно рядом с небольшим ручьём, чьё движение предопределено ходом ограды из булыжника переходящим в небольшое озеро. Здесь у основания дерева прямо под листвой вечнозеленого самшита поставлена скамейка, куда обычно приходил подумать Виталик. Самое приятное было, что весь небольшой пятачок с озером, булыжниками, скамейкой скрыт множеством видов зелени, создавая в этом месте ощущение отчуждения от урбанистического местоположения зоопарка, находящегося в окружении высоток. Виталик почти закончил дугу тропинки, ведущую к скамейке, но остановился, услышав голоса. Место занято. Он пошёл обратно своей тихой поступью, научившись этому у тигрицы физически не умеющей топать как человек. Виталик хотел посмотреть на людей, занявших, как он полагал, его место. Несколько шагов обратно и изящные увороты от касаний листвы, во избежание любого шороха. Виталик увидел своего старого одноклассника Бруттова с какой-то хрупкой на вид девушкой в очках.
«…Он всегда был своеобразным человеком, за которым можно было наблюдать. Как он существует, как он ест. Общий наш товарищ, попавший под влияние некоторой моды начал немного увлекаться неофашизмом. Всё это было несерьезно и в подростковом стиле, только Виталик попал под влияние этого товарища и тоже стал этим увлекаться, не понимая, что о ком, о чем, подражая товарищу, он достал кожаную куртку и носил в кармане нож. Начал ходить в тренажёрный зал, где немного подкачавшись, стал двухметровым качком с кривой улыбкой на лице, за которой отчетливо было видно отсутствие головного мозга», – девушка вставляла уточняющие вопросы и глупо улыбалась, – «потом почему-то он заинтересовался музыкой: Pink Floyd, Deep Purple, позже Radiohead и много другой подобной музыки. Он купил гитару и начал ходить заниматься. Спустя несколько уроков бросил это дело и начал дома петь фальцетом. Он давал мне записи, где он пытается взять своим голосом ноты количеством в 5 октав. Я послушал эту запись, где он визжит фальцетом от одной тональности к другой, пытаясь ухватиться за самую верхнюю ноту, на которую он не способен. Это не Том Йорк и не Витас, это кавер на сирену».
Девушка залилась от последней шутки неприятным Виталику смехом. Ему хотелось выпрыгнуть из зарослей гингко, инжира и лавра, но он не мог решиться на такое безрассудство. Виталик решил прервать рассказы о себе своим появлением.
«Как-то он долго не появлялся в школе и когда он всё же пришёл его спросили о прогулах. Лучше всего его охарактеризует ответ: я вышел из подъезда и увидел грузовик с люлькой, на большом металлическом кране было написано не стоять под стрелой, ну, и я, чтобы не стоять, пошёл назад домой», – на последнем слове громкость голоса постепенно уменьшалась, а внимание устремилось к гиганту из плоти, пересекавшему оранжерею.
Виталик медленно подошёл к озерцу, выставив парочке на обозрение свою широкую спину. Девушка вопросительно посмотрела в лицо спутника, показала пальцем на Виталика и подняла брови, на что Бруттов горячо закивал головой, отвечая на её вопрос. Некоторое время все молча сидели, изучая цветки, листву, стволы. Неловкое молчание невыносимо жгла всех троих. Бруттов не выдержал и осторожно спросил:
– Виталик?
Виталик обернулся и несколько секунд смотрел сквозь Бруттова, будто бы не узнавая в нём старого товарища:
– Коля?
– Я уж думал, ты меня не узнал.
– Нет, я узнал, – ответил Виталик, обнажая свои зубы в традиционной улыбке, без которой не обходился ни один его разговор.
– Как дела? Чем занимаешься? Как живешь? – начался натянутый разговор между людьми, особо не желавшими разговаривать.
– Нормально. Вот тут работаю, – сухо промяукал Виталик своим чуть более высоким голосом, чем ожидаешь от такого крепко сложенного человека.
– Ого. А можешь показать рассказать что тут у вас? Провести небольшую экскурсию для меня и моей подруги Лены?
Она бросила снисходительное «здрасьте» и не вмешивалась в диалог. Виталик смерил её оценивающим взглядом, удивляясь, что люди почему-то встречаются, влюбляются, женятся.
– Ну, давай, – оставил Виталик компании и тут же зашагал прочь от булыжников и воды.
– Отлично, – натянуто выкрикнул Бруттов, догоняя Виталика.
Виталик провёл их у семейства курьих, болезненно снующих по вольеру в поисках семян. Рассказал о грифе, орле и других хищных, гордо глядящих со своей высоты, но летом, не привыкши к воде, всё же снисходительно позволяли омывать себя холодными струями душа. Показал сов и филинов, постоянно удивляющихся всему подряд. Прошёлся рассказом по бегемоту, уныло показывающего посетителям только свою спину, торчащую из воды. Кажется, это был второй бегемот. По слухам первому кинули в пасть резиновый мяч, закупоривший желудок, что привело к кончине. Виталик привел к вольеру, где умер снежный барс Тамерлан, представил другой, ещё не готовый, с которого расшибся сварщик. Показал пеликана в носке, объясняя это небольшой травмой. Парочка умилилась прыгающим козлам, хрюкающим свинкам пекарям, одна из которых по слухам откусила руку какой-то маленькой девочке нерадивых пьяных родителей. Поводил мимо специального загона, где дети с ограниченными возможностями катались на смирных лошадях. Привел к обезьянам, в особо жаркие летние дни хлебавших холодный сок, валяясь в лужах воды, а зимой их можно было застать пьющими горячий чай с лимоном. В свою очередь Бруттов рассказал, что работает в какой-то местной газете и может быть напишет о Виталике статью, рекламирующую зооботсад в качестве благодарности за экскурсию. Конечно, при условии одобрения редактором. В остальном говорить особо не о чем было, остались только неуклюжие воспоминания об общем прошлом, где их связывали тесные школьные стены.
Виталик привёл парочку к тигрице, лежащей на полу вольера. Она спокойно смотрела на посетителей и лениво махала хвостом.
– Это Ромашка, амурская тигрица, – подвел итог животному Виталик.
– И всё? – спросила Лена.
– Ну, у меня дома есть плед, точнее был, с такой же расцветкой, правда сейчас потерялся. Мама иногда ругает меня из-за этого.
– Может Ромашка его и украла, – неловко пошутил Бруттов.
– Ух, и сразу же посадили в тюрьму в тюремной робе, – закончила Лена и парочка расхохоталась.
Виталик перевёл взгляд на морду тигрицы и с глубочайшим подозрением заглянул ей в глаза. Глаза были такие же жёлтые с чёрной точкой по середине, а морда продолжала отражать только спокойствие и отчаяние. Ромашка отвела взгляд от Виталика на Бруттова с Леной. Это его разозлило и вдруг пришло осознание. Мать говорила своему сыну в момент истерики: «Отводишь взгляд, значит виноват! Где плед?» Вслед за этим прилетала оплеуха.
– Может она и украла плед, тогда надо бы вернуть, – задумчиво пробормотал Виталик.
Это не на шутку испугало Бруттова.
– Что? Ты что полезешь к ней и стянешь с неё шкуру?
– А что? Вот тебе и сенсационная новость. Укротитель тигров возвращает ворованный плед. Может мне удастся психологически задавить её своим человеческим превосходством.
Лена нахмурилась и протянула длинный «чего» с ярко выраженным «о» возвышающимся к писку её голоса.
– Ты не укротитель тигров, не сверхчеловек, хоть и крупного размера – стараясь скрыть свою обеспокоенность о Виталике, сказал Бруттов, – да и сенсации мне не нужны.
Виталик чрезвычайно спокойно ответил:
– А мне нужен мой плед.
– Он же тебя разорвёт на куски, – испуганно сказала Лена.
– Крупные получатся куски, – усмехнулся Виталик.
Гигант из плоти вцепился в прутья вольера, влез наверх и спрыгнул внутрь как будто удивленно глядящей тигрицы. Удивлялась она тому, что оказывается легко могла выпрыгнуть из клетки над прутьями. Почему-то там не было никаких перекрытий. Она продолжала махать хвостом, оценивая Виталика.
– Я укротитель тигров! Верни маме украденный плед, кошак ссанный!
Виталик крикнул на хищника своим фальцетом и потребовал:
– Плед верни, Ромашка! Ограбила мою мать! А значит меня, кормящую тебя, руку! Стыдно должно быть!
Лена с Бруттовым кричали ему всевозможные слова, взывающие к благоразумию. Предлагали купить другой плед, звали на помощь кого-нибудь, но Виталик этого не слышал. Между своими репликами он кричал высоким сиренообразным голосом на тигрицу. В итоге он потянул её за хвост. Ромашка возмущенно встрепенулась, оскалилась.
– Верни плед, отдай!
Виталик гримасничал, пытаясь взять ноту выше, как ему казалось надо, тем больше Ромашка скалилась и более угрожающе рычала, пытаясь вернуть хвост. Тигрица плавно прыгнула ему на грудь, кусая шею. Вцепилась когтями в плоть над рёбрами и разорвала шею. Лена с Бруттовым смотрели, как тигр откусывал части крупного тела Виталика. Жуя его плечо, тигрица смотрела на них, будто подзывала своих детенышей к праздничному столу. Лужа крови под трупом стекала небольшим водопадом из щели у пола клетки. Последняя вспышка мыслей Виталика пронеслась колоритом чувств.
1) Когти у тигров острее ногтей человека.
2) Это пережить проще, чем мать.
3) Ромашка слишком невинное имя для кровожадного хищника.
4) Мать очень огорчится от произошедшего.
5) Плед так и не вернул.
С тех пор все щели к хищникам в зоободсаде окончательно заварены. Позже Бруттов, скрипя сердцем пошёл к дому Виталика. Под скрежет качелей в соседнем дворе он думал сбежать, избежать неприятного разговора, под шелест листвы оцепенение брало вверх над долгом сообщить матери о произошедшем. Каждая преодолённая раскрошенная ступенька в подъезде всплывала в памяти по количеству подъёмов сделанных когда-то. Звонок в дверь, молчание, ни единого шороха. Несколько неуверенных постукиваний по деревянному косяку вокруг дерматиновой обивки не привели к встрече. Сверху спускался неопрятного вида бородатый мужик, рассказавший о смерти матери Виталика. Разузнав о родственниках, Бруттов понял, что они ни рубля не потратят на похороны, зато с превеликим удовольствием возьмут оформление квартиры на себя. Деньги были собраны с сотрудников зоопарка, тяжело расстающихся с каждой крохой. В последнее посещение Бруттов задержался у вольера с белым медведем и долго не мог отвести взгляда от длинного розового языка, колышущегося от тяжелого дыхания грязного, почти сошедшего с ума животного.
Чтобы не пропустить нового: