Через дорогу от нас, в соседнем доме жила завуч школы Домна Петровна с мужем Виктором. Он работал механиком на заводе. Мужик был работящий. Вокруг окон своей квартиры насадил на бугорке, отсыпав его землей из углубленного подполья, деревья – яблоню, акацию, березу, так что, подросши, они стали закрывать и без того затененные окна. В стайке часто что-то строгал, мастерил для дома. По теплу всегда выходил в открытой на груди и руках белой майке, обнимавшей могучий полный торс - за дровами, углем, вынести мусор. И самое главное не пил, что было редкость для ограды. Как-то знакомая старуха мне сказала: -Теперь, кто не пьет и не курит, тому уже можно памятник при жизни ставить. Было у них две дочери. Старшая Люба куда-то уехала, выйдя замуж. Младшая, моя одногодка Марина, помню, дарила в детстве на день рождения, которое однажды лишь отмечалось из-за недостатка средств с размахом – я пригласил в гости соседских детей - роскошную тряпичную собаку. Потом был мой ответный визит на день рождения Марины, с каким подарком – не помню. Домна Петровна была склонна к полноте и старше мужа лет на десять. Как-то ее благоверный уходил работать с завода преподавателем в горный техникум. Рассказывают, что шпана в горном, подсунула ему записку в карман: - Милый дорогой Витя! Приходи, я тебя жду! На другой день, вернувшись с работы в сменной одежке, жена первую взялась стирать, знать не зная, духом не ведая, наткнулся на чемоданчик со своими вещичками у входа. И гремящий голос Домны Петровны прорек из-за двери: -Собирайся, уходи! Шутить Домна Петровна не любила. -Сурьезная женщина!- говорили о ней оградные мужики. А в школе гомонящие ученики умолкали, как по мановению палочки, когда Домна Петровна входила в класс… Становилось слышно, как муха летает. Виктор на какое-то время ушел. Но скоро вернулся. Видимо, дело разъяснилось. Не знаю почему, вроде помладше, он умер раньше жены. -Хороший был мужик, Виктор Иванович,- сказал о нем мой друг Сашка. Домна Петровна вышла на пенсию, бывшие ученики всегда вспоминали ее теплым словом. Иногда мы с нею встречались у местного магазина. Останавливались, разговаривали. -Опять приехал на родину? Тянет? Как же, здесь вырос… В глазах ее желто-карих замечал усталость от жизни и доканывающих болезней. Домна Петровна тяжело уже ходила, с тросточкой, едва передвигая большое огрузшее тело. Но с нею жил внук. И она каждое утро, превозмогая хвори, шла в магазин, чтобы купить что-то, накормить ребенка. Летом иногда сидела на скамейке во дворе под окнами своего дома, дышала, общалась с соседками. Боялась только, когда выходил недоразвитый мальчишка со второго этажа – как бы не запустил камнем, палкой или, чего доброго, не толкнул. Как-то шел в июле мимо и увидел ее на скамье. Подошел, присел рядом. Поговорили о том, что рухнула держава, образование стало платное, как обманули и ограбили в очередной раз народ новые радикал-реформаторы, перелицованные бесы-революционеры. Повздыхали об ушедшем строе и порядке. А где-то через месяц Домна Петровна умерла. Пошла по обыкновению в магазин и упала. И недолго, уже не поднимаясь, пролежала дома… Напрасно соседки ждали, что ее привезут хотя бы к окнам, к лавочке, где она сидела, попрощаться. Насмотревшись, как хоронили мужа, Домна Петровна строго-настрого детям наказала не вносить ее в тесную для большой домовины квартиру. Прямо из морга увезли на кладбище. Под окнами Домны Петровны на углу дома стоят два высоких тополя. Росли близко, и в вышине, почти у крыши двухэтажки сошлись, встретились, обнялись. И во время ветра все скрипят, трутся, содрав кору на месте слияния до белого дерева, до мяса вросши друг в друга. Отчего-то мне всегда мнилось в этих тополях что-то, символ - что ли - семейной жизни.