Мои бабушка и дедушка, Голдины Клавдия Ивановна и Николай Васильевич, пережили Блокаду. К началу блокады дедушке исполнилось 30 лет, а бабушке всего лишь 22 года. Они воспитывали сына Витю, дочка Лида умерла в 1939 году. Дедушка и бабушка никогда не рассказывали о блокаде, будто память о ней стерлась для них навсегда в 44 году вместе с окончанием Блокады. Только последние годы, когда стали широко отмечать День снятия Блокады, устав от наших расспросов, бабушка делилась воспоминаниями. Она все время повторяла: «Очень тяжело было, очень!».
Война пришла в дом Голдиных вполне обыденно – в Ленинград со стороны Шлиссельбурга потянулись беженцы с оккупированных немцами территорий вместе с домашними животными. По проспекту Обуховской Обороны перегоняли скот , и нескончаемым потоком шли люди. Тогда еще весело шутили: «Сколько же времени потребуется городу съесть такое количество мяса?». Несколько дней спустя загорелись Бадаевские склады. Дед привез оттуда непонятное спекшееся месиво из продуктов.
Дедушка работал в органах НКВД, поэтому семья осталась в Ленинграде. Поздней осенью 41 бабушка с Витей собралась было в эвакуацию, да что-то их задержало. А соседи уехали. На Дороге Жизни машину разбомбили, никто не выжил. Господь уберег.
Бомбежки и обстрелы начались в августе. В месте, где жили бабушка и дедушка, находилось несколько стратегических объектов: заводы «Большевик» и №174 имени Ворошилова («Звезда»), водопроводная станция, «5 ТЭЦ» ( единственная работающая в блокаду электростанция). Вскоре бегать в подвал перестали – привыкли. Как привыкли с Финской маскировать очаги света. По улицам кружились листовки с призывами сдаться. Немецкие самолеты пролетали так низко, что можно было разглядеть лица летчиков. Что делали ленинградцы? Грозили кулаками.
В первую зиму 41- 42 годов в Ленинграде от холода народа умерло больше, чем в следующую зиму от голода. Буржуек было мало, топить не умели. Но у моих проблема с дровами была решена: в районе, где они жили, еще до войны находилось 70% деревянных построек всего Ленинграда.
После наступления Блокады 8 сентября 41года сразу ввели карточки на хлеб и талоны на продовольствие. Очереди безумные, дают норму: 125г. – дети и служащие; 250 г. – рабочие. Карточки ценились на вес золота. Как-то в гости к бабушке неожиданно пришла «подружка» - посидели, поболтали ,и после ее визита все карточки и талоны исчезли!
Вещи и драгоценности меняли на еду уже в сентябре. На другой стороне Невы находилась построенная еще при Екатерине немецкая колония Ново-Саратовка. Через Неву на лодочках и ездили менять что-нибудь ценное на еду, пока немцев весной 42 года не выселили в Сибирь как врагов народа.
Дедушке полагался паек – 500г. хлеба, этот усиленный паек спас им жизнь . Ели клей, варили ремни, сапоги, ватники. Летом ели лебеду, пили хвойный раствор на уксусной кислоте, иван-чай, варили щи из хряпы, летом выручали огороды.
О людоедах в Блокаду сейчас пишут часто. Сами Голдины людоедов не встречали, однако видели у лежащих на улице трупов отрезанные щеки и мягкие части. И маленьких детей женщины дальше одного метра от себя никогда не отпускали. Как-то бабушка на базаре выменяла колечко на котлетки, ее арестовали. Оказалось, что котлеты были сделаны из человеческого мяса. Отпустили – ни кольца, ни еды.
Витя умер от воспаления легких 22 января 42 года. Похоронили его в отдельной могиле, что было равносильно подвигу. Мерзлую землю взрывали, делали траншеи, и по мере поступления покойников траншеи закапывали в братскую могилу. Бабушка сшила из простынки саван, гробы были дефицитом. Витю положили на саночки и сами отвезли на кладбище Жертв 9 января. У кладбища повсюду горками лежали мертвецы. Были специальные люди, которые брались в обмен на драгоценности или еду довезти труп до кладбища и пристроить в могилу. Сил-то не было передвигаться – три шага и остановка. Но надо было найти «надежного »человека, потому что часто покойников до кладбища не довозили. В подвале бабушкиного и дедушкиного дома с декабря 41 года до самой весны лежали трупы умерших жильцов.
До смерти Вити бабушка не работала – в районе трудно было устроить ребенка в детский сад. Кстати, почти четыре блокадных года муж и жена Голдины жили отдельно. Дед приезжал домой раз в три месяца. Чаще присылал солдата с едой. Так вот – после смерти Вити бабушка устроилась работать в пожарную команду и перешла на казарменное положение. Смена длилась 12 часов, один выходной в месяц. Каждый день приходилось ходить 6,5 километров туда и обратно – трамваи к тому времени уже встали, лошадей отправили на фронт. А за опоздание на работу свыше 22 минут нарушителя увольняли! Бабушка тушила зажигалки. Надевала перчатки, брала клещи и только успевай подскакивать к горящим бомбам. Схватила – и в бочку с водой. Когда бабушка дежурила на крышах при бомбежках, частенько в воздух летели сигнальные ракеты. Это шпионы отмечали места бомбометания.
Когда сняли блокаду, дедушка работал с пленными немцами. Он вспоминал, что немцы все время просили хлеба. Хоть это было запрещено, немцев кормили ( «…только что голодали сами, знаем, каково им…»). Пленные немцы строили дома, которые до сих пор пользуются большим спросом в качестве добротной недвижимости. Дед вспоминал, как арестовали за шпионскую деятельность начальника городка военнопленных, у которого дед был в замах. Командир бегло говорил на 9 языках. Был он шпионом или нет - теперь уже неизвестно. Ночью приехала черная машина и увезла в неизвестном направлении.
12 января 1943 года началась усиленная артподготовка к прорыву Блокады: гудело все вокруг, дребезжали уцелевшие стекла. Изможденные люди, ходячие мертвецы выскакивали на улицу и друг другу кричали: «Началось!».
27 января 1944 года Блокада Ленинграда была снята. Бабушка и дедушка вспоминали, что ТАКОГО коллективного выражения радости они больше никогда не видели. Все выбегали на улицу и целовались, пели, танцевали и плакали. Даже салют победы в 45 году в Ленинграде по испытываемому счастью был более скромным.
Я все время спрашивала у бабушки, почему же жили и выжили в таких нечеловеческих условиях. А бабушка отвечала одно и то же: «Потому что работали и потому что мы все верили в Победу». Я много раз задавала единственный вопрос, но бабушка всегда говорила: «Мы все верили, что Ленинград не сдадим и обязательно победим. Почему? Не знаю, не могу этого объяснить»
Никогда в своей послевоенной жизни бабушка и дедушка не выбрасывали даже хлебные крошки.