Машу бог еще при рождении обидел, мало того, что она родилась в деревне в семье крепко пьющих, поколачивающих друг друга, а частенько и ее, родителей, так еще уродилась она такой кривоногой, что ножки будто буквой О загнулись. В другое время, да в другой семье, может, что и смогли бы с этим хоть что-то сделать, а тут даже и пытаться никто не стал. Так и росла Маняша, как ее соседи звали, кривоногой. В детстве ни побегать с друзьями не могла, ни поиграть толком, да еще и прозвище ей дали обидное – колченожка. Маняша не обижалась, еще и сама над собой подшучивала, так что людям даже неловко становилось. Росла она сноровистой, к работе годной, шутка ли с десяти лет и весь дом и хозяйство были на ней, а попробуй что не сделай, таких тумаков отхватить можно было от отца, взрослый бы закачался. Он вообще не слишком дочь жаловал, когда она его пьяного утихомирить пыталась или с улицы зимой, чтоб не замерз, в дом затаскивала, он все грозился переломать ее никчемные ноги, авось зарастут - выправятся, а то перед людьми стыдно. А мать часто сетовала, что вот хотела она на старости лет с внуками понянчиться, а с такой дочерью какие внуки, ни один самый захудалый парень не посмотрит, придется до смерти им с отцом ее кормить. Маняша уже девушкой была, а такие разговоры и оскорбления не прекращались. Может, поэтому пошла она замуж за первого, кто позвал, едва ей семнадцать лет исполнилось. Взяли ее в большую семью, за парня с их же деревни, где кроме ее мужа еще двое сыновей было, да трое дочерей. Что взяли не жену и невестку, а работницу стало понятно на следующий день после свадьбы. В ее задачу входило поддерживать порядок в доме, обстирывать всю большую семью, воду таскать, готовить на всех. А еще, к тому времени, она уже в колхозе работала. И хоть и была хромой, а быстро стала ударницей труда, ее звеньевой поставили и никому за ее звеном было не угнаться. А вот дома было ей нехорошо. От родительских колотушек перешла она к колотушкам мужа. Бил ее она часто, свирепо, опять все больше по ее бедным ногам, чтобы следов никто не видел. Может так злость вымещал, что родители на колченожке заставили жениться, может от нужды, а может просто по натуре человек был такой – со звериным нравом. Хотя зверь себе подобных не бьет. Двоих детей скинула Маняша, прежде чем первенца своего родила. Ох, как радовалась! Оттаяло ее сердце, нарадоваться не могла на своего Коленьку, и он к матери рос привязанным, везде они вместе, всегда рядом. Уж ни нацеловаться, ни наобниматься было матери, не верила всё своему счастью. Только было оно не долгим. Годика три было мальчику, когда свекровь уговорила его с собой в баню пойти, неохотно Маняша сына отпустила, да надо было закончить ей грядку полоть до темноты, поэтому собрала ему в полотенчико вещи, да занялась делами. А тут слышит - свекровь голосит, сразу беду почувствовала, бросилась в баню, а там Коленька уж почти и не дышит, не углядела бабка, мальчик в кипяток и свалился. К утру отошел. Как горевала Маняша, волком выла, но не дали ей и от горя отойти, муж за розги брался, чуть слезинку ее видел. Уж и руки на себя накладывать хотела от такой жизни, да Бог не дал, узнала она, что опять понесла. Семь месяцев только доносила и разрешилась опять мальчиком – слабеньким, крошечным, бледненьким. «Не жилец!», - резюмировала свекровь, только лишь взглянув на него. Но Маняша выходила его, привязала к себе и носила так до года у груди, он и выкормился, выправился. Она б и дальше носила, но забеременела опять и вот уже двое на ней висят. Муж после вторых родов едва неделю вытерпел и снасильничал ее и уж в этом же году она еще одного родила, а потом еще двоих разом. Пятеро сыновей у Маняши! Как дубки, шутила она. Только тут немного тоска по Коленьке прошла. А уж забот сколько было от такого большого выводка, но она как всегда делала все быстро, не жалуясь, иногда и с песней. Дети хорошие росли, маму обожали, с ранних лет помощники ей в любом деле, друг за друга горой, а уж если кто про Маняшу из их уличной ватаги мальчишек плохое говорил, то устраивали ему такую взбучку, что все бранные слова забывались. Тяжело было Маняше, забот с годами у нее не убавлялось, мальчишек одевать, учить надо было, от свекоров помощи ждать не приходилось, они все дочерям отдавали, муж и по молодости работник не очень был, а тут еще и пить начал как не в себя. Вот все и было на Маняше. Огород она с весны разводила конца и краю не видать, поросят, телят держала, после колхозной работы до полуночи на своем хозяйстве трудилась, так и кормила семью, еще и продавала излишки, и подняла сыновей. Старшим было лет по чуть больше пятнадцати, когда в первый раз отца осадили, в очередной раз поднявшего руку на Маняшу, а в следующий раз розги отняли и на самого замахнулись, ударить Маняша не дала, не позволю, говорит, к отцу неуважение проявлять. Но тот больше жену не обижал, даже как-то с почтением стал относиться. Маня хоть сама и школу не закончила, очень следила за тем, чтобы дети к учебе со старанием относились, лишний раз к работе не привлекала, коль с книжкой увидит. Учеными они конечно не стали, но образование получили все. И уже взрослыми говорили, что спасла их мама от черного рабского труда, правильные мысли в голову заложила. Старший, тот который «не жилец», врачом хирургом стал, много жизней спас, еще двое достойные инженеры, а младшие сельскохозяйственный институт закончили.
В этом году Маняша женила двойняшек одного за другим, плясала на свадьбах на своих колченогих ногах до упаду, радовалась, что и этих до ума довела, и все повторяла, что теперь ей и к Коленьке можно. После этого три месяца только пожила и умерла, сгорела как спичка вдруг – за неделю буквально, видимо закончилась вся ее жизненная сила, потраченная на борьбу с жестоким отношением окружающих, на тяжелую работу и на детей. Умирала можно сказать счастливая, все пятеро ее дубков с семьями были рядом.
Дорогие читатели, своими лайками и подписками на канал вы даете мне понять, что хотели бы и дальше читать мои рассказы.