Дед с бабой снова в ссоре. Витает в воздухе хаты тревожная тишина и пылинки, поблескивающие на солнце. К ссорам в этом доме я относился спокойно. Помолчат, не поразговаривают друг с другом пару дней и сами потом отходят. Потянулся, встал и подумал о том, как здорово, не ходить в школу летом. Шел 1983 год, мне было восемь лет и жизнь, казалась, готовила приключения и забавы на каждом углу.
В то утро мы пошли с дедом на рыбалку на речку. Несмотря на ранний час, июльское солнце нещадно припекало. К полудню дед вспотел и скинул рубаху. С любопытством и удивлением разглядывал я его морщинистую спину с непонятными для меня ямами, узлами и рытвинами.
- Деда, а это от ран?
- Да.
- Это из-за пуль?
- Неет. Это за любовь, - неожиданно усмехнулся дед и взглянул на меня хитро.
Жили мы в деревне Скворцово Витебской области. В деревне все были православные, староверы еще. Крестились двумя пальцами. Яся какая-то особенная была. Во-первых, отец был поляк, иной веры – католик. Но кузнец был славный! И жили они как-то особняком ото всех, чуть поодаль от деревни, на хуторе.
Я её впервые в школе деревенской увидел. Глаза огромные, цвета полевых васильков. Косы длинные, тяжелые. Всегда на спину их отбрасывала, чтоб не мешали. Была в ней загадка какая-то, особый характер. Держалась прямо, молчаливо, гордо даже. Все её “паненкой” называли. Она не обижалась, как будто даже соглашалась с таким прозвищем своим спокойным молчанием в ответ.
Когда пришли немцы народ даже не предполагал, что фашизм такие зверства творить будет. Партизаны в лесах появились уже осенью 1941, да особо никто в лес уходить не стремился. Куда же уйдешь, когда в каждом дворе выводок детей от пяти до двенадцати душ? Чем кормить? Здесь земля, которая накормит, скотина (коровы, кони, овцы, куры), дом.
Поэтому и соглашались на немецкие оброки поначалу. И даже не сопротивлялись, когда угоняли людей в Германию на работу. Никто же нам не говорил, что людей просто будут гноить в концлагерях. Уже когда деревни стали массово жечь – люди одумались, и стали сражаться, как могли.
Пришёл к нам как-то полицай Вертухов Яшка, про кузнеца расспрашивал. Вот тогда я и почувствовал неладное. Как стемнело, к хутору пошёл. Тайком, бочком пробираюсь. Вижу, что свет в доме горит. У них под окном огромный куст малины рос. Прячусь за него, а сам в окно заглянуть пытаюсь. Вдруг увидел боковым зрением, как какая-то тень прошмыгнула по двору и за деревянным остовом колодца спряталась. Глядь, а в свете луны коса на земле лежит: “Яся!”
Только я хотел к ней подойти да сказать: “Мол, неловко прячешься. Косу видно”. Но отрылась дверь и вышел немец.
- А что пан, где дочь твоя? С партизанами ушла? Что молчишь? Говорил я тебе, отдай её за меня замуж. Сам был бы жив и дочка твоя под защитой была бы, - говорил Яшка.
- А чтоб ты згнил, продажная шкура! Не видать тебе Яси! – ответил кузнец.
Послышался выстрел. Застучали сапоги на крыльце, яростный Яшка двинулся в сторону колодца. Еще чуть-чуть и заметит ее косу. Пулей выскочил я из засады:
- А что, паночки, закурить не найдется?
Только видел с секунду ее широко распахнутые глаза. Збили с ног, скрутили. Мгновения хватило посмотреть в её сторону. Ушла. Только отошедшая досточка в изгороди зашаталась. Подумал: “Умница!”
Дед заерзал на месте и закашлялся. Я в нетерпении спросил:
- А дальше то что было?
- Дальше? Пытали до рассвета. Спрашивали про партизан. Да я ничего и сказать не смог, нечего было. Кинули меня уже без памяти, избитого и хату подожгли. Яся меня через лаз в полу достала, вытащила. Она так и от немца с полицаем ушла, и кузнец там иной раз партизан прятал. Он им продуктами помогал. Утащила меня Яся к лесу, а там партизаны забрали. Выходили уже в лесу. Так я и жив остался. Деревню всю сожгли по весне.
- А полицай?
- Яшка? Да, встретили мы его в лесу. Еще пожар в деревне не остыл, а он жену свою беременную в другую деревню к матери вез.
Его вилами закололи. Патронов на него даже жалко было. Коня и телегу забрали. А эта лежит, живот огромный сотрясается. Что с ней сделаешь? Отпустили во имя дитя. Но не дошла она. Через время проходил недалеко от той дороги, видел, что волки кого-то задрали, по ошметкам цветастого платка понял, что это она была, Вертухова Яшки жена.
-А Яся? Где она сейчас?
-Да, тут. Недалеко совсем.
- А мы к ней сходим?
- Да, прям сейчас и пойдем. Как раз время обеда, - сказал дед и тяжело поднялся.
Аккуратно, почти педантично сложил удочки, закрутил баночку с червями. Я все прыгал вокруг от нетерпения, суетливо помогая ему собраться, больно уж хотелось мне увидеть ту самую Ясю.
Подошли к дому, дед так же педантично сложил удочки в кладовку, отобрал мелких рыбёшек, отдал коту Ваське. Глядя как кот довольно и урча вгрызся в рыбу я уже хотел воскликнуть с досады: “Давай пойдем к ней быстрее!” Но тут мимо нас проходила бабушка, неся корзину с огорода.
- Ясенька, на стол соберешь? - вдруг неожиданно ласково обратился к ней дед.
Бабушка резко остановилась и взглянула на него васильковыми глазами:
- Обалдел, старый? Сам на кухне найдешь. У меня ещё корова не доена!
Изумленный, посмотрел я на деда. Сощурившись от яркого солнца и поглаживая роскошные усы он беззвучно смеялся:
-Дерзкая! Не такая как все. За это и люблю. А тебе, малец, стыдно имя бабушки своей не знать.