Мы продолжаем разговор с режиссером спектакля «Маугли. Доброй охоты!» Дмитрием Бозиным, Заслуженным артистом России и ведущим актером театра Романа Виктюка.
Д.Б.: Судейская система героев Киплинга гораздо совершеннее нашей по определению. Она мне очень дорога. Их это: «Кто скажет слово?» И держать свое слово. Все эти системы были для меня очень важны в построении. Багира для меня существо, способное держать дистанцию, способное удерживать пространство в равновесии, поэтому они соединены в стереозвучании, потому что это вопрос целого мироздания. Оно не существует для меня в конкурирующей форме.
Д.Б.: Две одинаковые сущности не могут конкурировать.
Дм.Б.: Да. В этой двойственной целостности у меня сначала появляются ощущения, а потом объяснение. Я актер, потому могу найти мириады объяснений на любое ощущение. Мне режиссер дает какую-то задачу и только от меня зависит, найду я этому объяснение или нет. То есть Виктюк скажет: «Играй Федру», – и я потрачу три месяца на то, чтобы найти объяснение почему, что я должен сделать, чтобы это хоть сколько-нибудь стало логичным и точным, или понятным хотя бы для меня. Тогда я нахожу этого Духа, который вселяется в Федру, я ворую у Аллы Демидовой один диалог, где она одновременно разговаривает и как кормилица (басом), играя Диму Певцова, и как Федра. Я думаю, что могу пойти обратным ходом. У меня мой голос – это будет голос Духа, который в нее вселился и обольщает, а голос Федры будет ему ответом. Это попытка хоть как-то эту двойственность мужчина-женщина перепроявить в пространстве. Поэтому я сначала почувствовал Багиру, то есть увидел двух актрис, которые все это время сосуществовали не как подруги, а как единое целое. Я приходил и видел их на репетиции, на тренингах тогда еще.
Они всегда вместе даже если находятся в разных комнатах. Тогда я вдруг понял, что именно так я вижу эту Багиру. Потом я понял, что одна черная, а другая – рыжая. Что у леопарда именно эти два оттенка, а у пантеры тоже есть желтые подпалины. Вот эти два существа слились у меня в единый образ. Багира постоянно танцует со своей тенью. Плюс несколько раз Киплинг об этом говорит. Наступает такая фаза, когда она, например, приходит пьяная в джунгли. Этот момент берется в спектакль.
Она же пьяна от запахов, от этой гонки, от того, что она чувствовала страх. И в этот момент она раздваивается и танцует со своей тенью.
Д.Б.: И она все время в двух мирах?
Дм.Б.: Да. И она плюс к этому все-таки не смогла приблизиться к Маугли на расстояние близкой души.
Д.Б.: А ей это было нужно?
Дм.Б.: Хотелось. Ну всегда у Киплинга это чувствуется, что ей этого хочется. Она пытается ему сказать: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…». Она чаще других это говорит. Даже странно, воин все-таки, но этот воин старательно пытается Маугли дообъяснить свою нежную любовь. Но я не смог бы поставить мужчину на эту роль по одной простой причине: либо это была банальность театра Виктюка, где мужчины играют женщин, а она не женщина у Киплинга, либо надо было бы тогда сменить имя. Нельзя назвать мужика «Багира» даже если он Bageerah. Нам это ничего не дает. Поэтому был найден такой ход – пространство – мне надо было выразить физическую величину относительно Маугли, когда она его обнимает. Для меня это божественная принадлежность. И поэтому, несмотря на то, что Багиры две, по ощущениям она одна. Это многоличие для меня уже относится к богам. Самый крупный среди них – Каа, Шерхан – огромное существо, отец Волк, мать Волчица.
Д.Б.: Шерхан постоянно хочет убить Маугли. То есть он такой Бог?
Дм.Б.: Ну да. У него функция такая. Нас Бог тоже хочет постоянно убить.
Д.Б.: Вы думаете, что это все-таки одна энергия?
Дм.Б.: Конечно.
Д.Б.: То есть, если мы соберем в единое существо Багиру, Балу, Шерхана и т.п., то это и будет, на Ваш взгляд, то, что мы называем Богом?
Дм.Б.: Можно сказать и так. Это пространственное исчисление. На этом основана нумерология, я абсолютно уверен в ее наличии.
Масоны очень серьезно относятся к нумерологии, а поскольку Киплинг был масоном, то для меня это тоже важно.
Система посвящения Маугли. У масонов есть ритуалы, когда ты постоянно проходишь их. Там есть слова «Я готов умереть за свою тайну», «Я готов умереть за ваш секрет», а потом тебя убивают. Тебя бьют молотком по лбу, ты падаешь в одеяло, тебя заворачивают, а потом, когда одеяло разворачивают – ты уже другой. Вот это египетское перерождение, разворот, вот такие ассоциации были для меня дороги. Я понимал, что реквизит в спектакле: мертвые головы, черепа, которые существуют со времен фильма Д. Джармуша «Мертвец», все эти громадные рога, которые возвышаются как татем над Маугли, необходимы.
Д.Б.: У вас еще есть клетки.
Дм.Б.: Ну клетки для Багиры знакомы. Она же существо, которое выросло в клетке.
Она знает разницу, что такое свобода, и что такое соблюдение правил. То есть она соблюдает закон джунглей, верит в судейскую систему. По судейской системе проводит наказание Маугли. И здесь самое главное отличие от нашей родительской любви. Нам надо наказать для того, чтобы ребенок почувствовал вину, а по системе, которой пользуется Багира, Маугли сначала осознает свою вину, осознает справедливость наказания, а потом получает его. Это очень большая разница. Нам кажется, что пока мы не ударим ремнем, ребенок не поймет, что виноват, а тут Маугли говорит: «Бей». И это уже осознанное решение. Он говорит, что это справедливо. Десять шлепков, каждый из которых не разбудил бы даже детеныша Багиры, но для семилетнего мальчика это были побои, которых каждый хотел бы избежать. После этого Маугли ни слова не говоря встал, отряхнулся, залез на Багиру, уснул, и они поехали. Все.
Вот чем великолепен закон джунглей – после наказания сбрасываются все счеты. Тебе больше никогда об этом не напомнят и не будут этим попрекать.
Д.Б.: Получается, что ты прошел уже этот урок.
Дм.Б.: Именно. Ты его осознал, потом ты получил. Это как ты признаешь, и ты себя наказываешь. Ты ставишь себя в условия. При этом твоя совесть остается чистой. Вот это самое главное. Не забрасывать в ребенка все эти «виновности». Вина больше не осталась в Маугли. Ее там больше нет. Он ее признал, получил за нее. Все.
Д.Б.: То есть прошел этот урок и можно двигаться дальше.
Дм.Б.: Да. Это очень важное отличие. И я хотел проявить тот факт, что мы не такие. Что Шерхан не один из нас, что Багира не одна из. Они оба не из «стаи». Багира — на другом уровне осознания и выводит на другой уровень осознания Маугли. И когда Маугли не слышит ее увещеваний, когда она говорит: «Не забывай Хатхи. Он все-таки самый главный».
Д.Б.: Хатхи – это слон.
Дм.Б.: Да. «Я сделаю так, что он меня послушает». Но к этому времени Багира еще не понимает, что Маугли сам находится на другом уровне осознания. Он уже не убийца. Эмоционально для меня это было очень важно показать в спектакле, потому что в книге для меня это было принципиально важно. Маугли, который с легкостью мог буйволами раздавить эту деревню, всех своих джунглевых друзей-хищников собрать, и они вырезали бы начисто эту деревню. Сам мог бы участвовать в этой резне. Легко перерезать многих. Мы прекрасно понимаем, что он это мог бы. И он это не сделал.
Хотя он говорит, что кровь горит у меня во рту, запах крови женщины, которую они убили бы, если бы я ее не спас. «Запах ее крови горит у меня во рту, и только запах травы на пороге домов может заглушить запах крови». Он зверь, но зверь другого уровня. И он создает систему страха, огромную систему страха, при помощи которой он выдавливает людей из этой деревни.
Вопрос в том, что наказание как вина, должно быть признано. Если просто их всех поубивать, они ничего не поймут. Вот когда их жрец сказал им: «Кажется мы прогневали какого-то Бога джунглей. По всему видно, что джунгли против нас», – вот эта фаза, когда они уйдут живыми в другую точку, там они будут помнить, что вот здесь они совершили ошибку. Будут или не будут, но Маугли все сделал для этого. Вот это для меня было очень важным. Могут ли люди понять. Но в большинстве, конечно, нет. Все что было позабудется. Но он сделал все для того, чтобы с ними это осознание произошло.
Д.Б.: Вот эта сила духа Маугли незримо читается не только в произведениях Киплинга, но и в других произведениях, когда речь идет о творцах, например, в спектакле, где Вы играете, «Рудольф Нуреев». Для меня была очень схожая параллель Маугли – Нуриев. Почему, на Ваш взгляд, не принимают творцов, талантливых людей?
Дм.Б.: Как же не принимают. С одной стороны, принимают. До Нуриева мало кто был в балетном мире. Мы же говорим о другом уровне одиночества. М. Монро, Далида, М.И. Цветаева… По этому поводу опять процитирую свою дочь. Даше тогда было 16 или 17 лет. Она сказала: «Солнце – очень большая звезда. Для нас более чем достаточная. Когда солнце погаснет, ничего не останется, просто погасшее солнце. Но есть звезды, в миллиарды раз больше, чем солнце. И вот когда они закончат свое существование, образуется черная дыра. Внутри таких огромных звезд уже есть предощущение черной дыры». Вот точно также с МакКуином (британский дизайнер), Цветаевой, Нуреевым, Монро. Мы будем перечислять этих самоубийц до бесконечности. Они, как и Врубель, та звезда, внутри которой заложена черная дыра. Вот поэтому и общество будет принимать.
Кто был принят больше, чем МакКуин, кто создавал более фантастические шоу, сколько красоты дал нам Маккуин. Почему он покончил собой? Что не принимали? Кто не принимает? Что внутри тебя не принимает этот мир? Это наиболее важные вопросы. Почему покончила собой красивейшая египтянка Далида? Почему? Для меня важен другой уровень героя. Не тот, которого не принимает мир. Мир его примет, а он все равно уйдет. Как у Киплинга написано в «Маугли»:
«Давно бы ушел, чтобы трогать и пробовать, чтобы видеть и слышать». Именно туда отпускает его Акела.
Д.Б.: В жертве, я сейчас о смерти Акелы, заложен рост Маугли?
Дм.Б.: Да. Мне очень хотелось показать момент, когда Каа обвиняет Акелу: «Ты, ты взял с него слово. Ты обрек его на смерть», не заня, что Маугли дал его сам, а Акела пытался его от этого отговорить. «Нет, ты взял». Каа говорит, что теперь я тоже скажу это слово, а Маугли его останавливает: «Нет, подожди. Умоляю тебя не делать этого». Для них это очень важная позиция – смертное слово.
Д.Б.: Эта жертва не только Маугли, но и мирозданию?
Дм.Б.: Да. «Я ничего не могу для вас сделать, кроме как дать вам себя убить, чтобы вы были избавлены от позора». Просто для меня это базовые позиции сейчас в этом мире. Убить брата, за которым нет вины.
Д.Б.: Это разная жертвенность. Бывает жертвенность из серии «бейте меня, бейте», а бывает жертва во благо.
Дм.Б.: Вторые — изначально благороднее. Основное качество того пространства – это благородство, поэтому для меня это рыцарство. Для меня они, как тамплиеры. Это система тамплиеров.
Среди нас тоже много предателей. Много тех, кто пользуется нашей системой для наживы, влияния. Из-за них наша организация считается не такой, какой она могла бы быть, поэтому, в данном случае, волки и кричат, что какой толк в слове, которое дано десять лет назад. Это отличие благородства.
Благородство – это распределение во времени, не только в пространстве. Пространство – это то, что позволяет тебе долгие годы соблюдать Кодекс.
Самое сложное – это существование во времени, продолжать соблюдать свой Кодекс. Побеждают те, кто соблюдает свой Кодекс. Побеждает Мохаммед Али, потому что есть Кодекс. Брюс Ли останется с нами, потому что есть Кодекс, а не сила, энергия, удар и т.д. Наличие его отличает Джексона. Танцующих классно очень много, а людей, наделенных Кодексом – Нуреев, Барышников… Какой-то Кодекс самураев, в чем бы он не заключался, он должен быть. Хотя никто не должен, но когда Кодекс есть, человек остается во времени, с нами. Не зависимо жив он или мертв. Наличие Кодекса завершает тему. Я за эту жертвенность.
Д.Б.: На Ваш взгляд, будет ли в дальнейшем актуален этот архитип Маугли?
Дм.Б.: Надеюсь, да, хотя он не так уж актуален изначально. Мы же его трансформировали в Тарзана.
Беседовала Даша Богачкина
Фото интервью: Яна Козырева
Фото спектакля: Мария Щербакова, Полина Королева
Редакция «Тактики и практики» благодарит Театр Романа Виктюка за предоставленные фотоматериалы и плодотворное сотрудничество!
http://taktikiipraktiki.ru/dobroj-ohoty-vsem-nam-2/