Деревенская бабушка побеждает неоперабельную лимфому. Преднизолон оказывается губительнее опасных речных перекатов. Легкий ветерок на Байкале берет путешественников в плен. Истории чудесного спасения — на ЕТВ.
Героем этого сериала может стать каждый — ведь все без исключения люди когда-нибудь да попадали в удивительные, странные, невероятные, прекрасные или ужасные истории. На этот раз мы поговорили с уральцами, которые едва не умерли, но чудом уцелели.
«Я не могла понять, почему у меня отнимают все»
Ксения Хрисса, менеджер медицинской компании:
— Мне знакомо чувство близкой смерти — его испытывает любой каякер, пробующий укротить бурную реку. Я пару раз чуть не утонула и помню, как растягиваются в часы десять секунд под водой. И как к вечеру в палатке становится зыбко от мысли, что тебя тут могло уже не быть. Пару лет назад у меня диагностировали сложное заболевание почек, подразумевающее полный покой. Я с этим смириться не могла и продолжала жить в привычном темпе — с командировками, тусовками, спортом и путешествиями.
Вернувшись в январе из Индии, контроля ради посетила врача и узнала, что все стало хуже, чем просто плохо. Вопиющая протеинурия, предвестники почечной недостаточности и прогноз жизни около 5-10 лет. Меня, бешеную и живую, положили на стационар и назначили лечение… преднизолоном. Отныне я не знаю слова страшнее. Преднизолон. Гормон стресса с кучей побочных эффектов.
У меня отняли все. Отняли пьянки с друзьями, спорт, запретили материнство — стерпела. А потом отняли любовь к жизни, и это было последнее, что я по-настоящему ценила. У меня есть любимый человек, интересная работа и безумные друзья, но в их мир живых меня не пускал Преднизолон. Был, например, синдром Кушинга, когда щеки растягиваются от аномального накопления жира. Слабость мышц такая, что в ушах стучит при ходьбе по лестнице. Я чуть не порвала связку на руке, ведь преднизолон вымывает кальций, и все становится хрупким. Конечности немеют сразу после приема дозы.
Все потеряло смысл. Я часами лежала без чувств в луже слез. И жить стало незачем. Тогда ко мне впервые пришла мысль о суициде. И, боюсь, осталась со мной навсегда. Был такой день, когда я вернулась домой и попросила у моего Саши разрешения убить себя. Потому что мне показалось нечестным оставить его вдруг, а выносить этот ад сил не было. Один раз у меня забрали нож. И Саша попросил, чтобы я жила и терпела для него, если не хочу терпеть для себя.
Полтора месяца я провела в кромешном ужасе, думая, что это навсегда. Пыталась занять каждый час. Общалась со всеми, кто готов был слушать. Посещала все, на что хватало сил. Работала так много, как могла. Потом знакомый нарколог рассказал, что когда-то во мне рождалось чувство радости, и пока я есть, оно еще может родиться вновь. И прописал курсовые антидепрессанты. И стало можно жить еще немного.
Сейчас я почти забыла эти ощущения, как забываешь резкую зубную боль. Преднизолон почти уничтожил меня. И гипотетически обдумывая повторные курсы лечения, я неизменно выбираю один год полноценной жизни без запретов, чем в один прекрасный момент вскрыться в углу, когда за мной не досмотрят.
«Мой новый путь начался на газоне»
Людмила Земляницына, домохозяйка:
— Восемь лет назад я шла с одной работы на другую, торопилась и нервничала. Остановилась на перекрестке, ругая медленный светофор. И тут боковым зрением увидела, как на полном ходу одна машина влетела в другую. «О, как интересно!», успела подумать я. Но тут погас свет, наступила полная темнота. Когда свет включился, я лежала на газоне. Ноги не шевелились, вокруг была толпа людей и много крови, выла автосигнализация. Как выяснилось, автомобили не поделили дорогу, сбили троих пешеходов. У меня — открытые переломы ног, двоих других тоже увезли в больницу. Дальше — полтора года больниц, операций и мучительной реабилитации.
Самое трудное — это справляться с сильной физической болью долгое время. Какая-то неведомая сила отделила мои ноги от тела, доктора их приделали обратно, но они все никак не хотели снова становиться моими. Очень боялась, что совсем их лишусь и не смогу снова ходить, танцевать, кататься на велике. Когда я училась заново ходить, то чувствовала себя годовалым малышом, который падает, потому что ноги его еще не слушаются, и одновременно старой бабушкой, которая с трудом залезает в трамвай, потому что каждое движение причиняет боль.
Спасали меня родные и друзья. Мама и сестра по очереди дежурили в больнице, в прямом смысле слова ставили меня на ноги. В это очень трудное время появился человек, который впоследствии стал моим мужем. Его забота и сильные чувства, которые вспыхнули между нами, вдохновляли меня и помогали преодолевать трудности.
Эта история научила меня жить здесь и сейчас. До этого я думала: «Не буду сегодня это делать, впереди еще много времени и более подходящих условий». Понимая, что «завтра» может не быть, по-другому относишься к людям, к своему времени, ко всему. Я стала искать ответы на вопросы: «Почему это со мной произошло? Была ли это случайность? И если нет, что я делаю не так?» Эта авария была уже второй в моей жизни, в первый раз, в детстве, я отделалась легким сотрясением. И почему-то я подумала, что если не отвечу себе на эти вопросы, то третий раз уже будет со смертельным исходом. Эти поиски привели меня в буддизм. Тогда, на газоне, начался мой новый путь — самый важный в жизни.
«Нельзя прощаться, когда тебя убивает стихия»
Артем Черанев, генеральный директор компании «Инсис»:
— В 2007 году у нашей команды возникла идея пойти под парусом по Байкалу. Сказано — сделано: купил кучу книжек, перелопатил всех производителей катамаранов. Выбрал «Тайфун» — один из крупнейших в своем классе. И вот мы на Байкале. Прошли задуманный маршрут, дошли до конечной точки — горячие источники «Хакусы». В последний день команду сгрузили на баркас, и мы остались вдвоем с приятелем Толей. Нам предстоял финальный переход — от Хакус до Северобайкальска.
Мы отчалили при ярком солнце и полном штиле. Минут сорок шли на моторе, а потом глядим — ветерок поднимается и все усиливается. Мы впервые были на Байкале, а потому не знали, что это верный признак близкого шторма. Мгновенно потемнело, полил дождь, волны, разогнанные за пару сотню километров с юга, приехали сразу и все, метра по три-четыре каждая. Деваться нам уже некуда — мы на середине Байкала. Убрали паруса, завели наш убогий моторчик, чтобы хоть немного подруливать среди огромных валов. Потом началось страшное: ночь, ливень, свирепые волны. Бензин кончался быстро, поэтому Толя свешивался за борт и в промежутках между валами подливал горючку из канистры в моторный бензобак. Я держался одной рукой за ванту, другой держал Толю за ремень. Ослабь я хватку на долю секунду — он бы улетел. До дна километр, до берега — двадцать, температура воды +7. Если бы не гидрокостюмы, умерли бы от переохлаждения.
Пять часов мы тупо боролись за жизнь. И все-таки дошли до берега. На берегу натурально обнимали камни. Страх, загнанный вглубь, начал вылезать — стало трясти, в голове билась только одна мысль: жив, жив, жив. Первые сутки все, что я видел вокруг, вызывало неподдельную радость: люди, избушки, коровы.
Это была тотальная очистка мозгов, после которой я понял несколько очень важных вещей. Первое — мы выжили только потому, что работали, как единый механизм. Оказавшись один на один с убивающей тебя стихией, мысленно прощаться с мамой-папой не получится — или ты немедленно мобилизуешься, или тебе конец. Во-вторых, мы поняли, что вляпались только из-за отсутствия опыта. А еще мы пришли к выводу, что Дедушка (так называют Байкал) нас пожалел. Потрепал слегка, пальцем погрозил — да и отпустил. Наверное, чтобы мы раз и навсегда выучили этот урок.
«Для 20-летнего раздолбая мысль о смерти невыносима»
Валерий Иванов, программист:
— Врачи развели руками: ничего не можем сделать. Долгое время меня лечили от гастрита, и к моменту постановки правильного диагноза MALT-лимфома (онкологическое заболевание) была уже неоперабельной. Два месяца химиотерапии не дали никакого результата, а желудок уже не принимал ничего, кроме процеженной овсянки. Что я чувствовал тогда? Не помню. Для среднестатистического 20-летнего раздолбая такие переживания невыносимы даже годы спустя.
Исхудавший, ослабевший, я поехал в родную деревню на Южный Урал — попрощаться с близкими. В порыве отчаяния тетка потащила меня к местной бабке-знахарке.
— Поздно ты пришел, милай — не возьму я тебя. Помрешь при лечении.
— Я и так без пяти минут труп, — говорю.
Бабка подумала и дала мне какой-то чернющий горький отвар, целую кружку. После этого я на ногах еле держался, меня ветром шатало. Как потом объяснили мне медики, знахарка потчевала меня термоядерными дозами растительных ядов, но мой организм выдержал, уже через неделю я начал есть. Тогда бабка сменила схему лечения. Часов в пять утра будит, тычет в нос стебелек и говорит: иди вон на тот луг и нарви целый веник. Идешь по ледяной росе, рвешь, приносишь. Она этот веник — в мясорубку, сок отжимает и дает выпить. У бабки я прожил все лето. Появились силы, вернулся вес. Начал помогать по хозяйству. Сложно сказать, почему рак отступил — может, бабкины травки сработали, может, молодой организм. Этот вид рака слабо изучен, так что сложно сказать, как его можно вылечить. Осенью я зашел к врачу бодрый, отъевшийся на деревенских харчах. Он тут же послал «покойника» на анализы — чисто!
По всем литературным канонам, чудесное исцеление должно было меня преобразить. Но я вернулся в техникум и продолжил отжигать с друзьями, хлебал жизнь, как говорится, полной ложкой и ни к чему особенно не стремился. По-настоящему меня изменили женитьба и рождение сына — лишь тогда я впервые почувствовал реальную ответственность и потребность менять жизнь к лучшему.
«Глупость убивает чаще, чем кирпич на голову»
Екатерина Евченко, журналист:
— Лет шесть-семь назад я влюбилась в Индию и Гоа: сначала уехала туда в отпуск, потом, через пару месяцев — на всю зиму. Это было время удивительных открытий и большой инвентаризации ценностей. Когда вернулась домой и устроилась на работу, жила только одной мыслью: поскорее бы в Гоа. Приехала туда, в родную деревушку, счастливая и расслабленная. Эта расслабленность чуть меня не убила уже на следующий день отпуска.
Был у меня приятель, который много и нудно говорил о необходимости соблюдать осторожность на безбашенных индийских трассах. Но в эйфории я забыла обо всем. Села на скутер вторым номером к подруге — она была совсем неопытным водителем, рулила вторую неделю. Ехать было километра два от силы. Солнышко светит, птички поют, куры кудахчут — едем, болтаем. Последнее, что я помню хорошо — вылетевший из-за «слепого» поворота автобус. А дальше все как в тумане. Я не помню, как меня размотало, как отбросило на несколько метров. Не помню, как меня погрузили в скорую. В какой-то момент я очнулась, подняла голову и вдруг увидела, что я еду на деревянной повозке, а вокруг — рисовые поля и горы. И я точно знала, что это Китай прошлого века во время эпидемии холеры. В шоковом состоянии мозг может выдать самые удивительные картинки.
Очнулась я на операционном столе, где мне зашивали рваные раны, подняла голову и увидела, что мое платье все в крови. Первое, о чем я подумала — вот и нет моего отпуска. Когда увидела свое отражение, чуть не потеряла сознание второй раз — автобус чиркнул по виску, от смерти или потери глаз была всего пара миллиметров. Когда на следующий день окончательно пришла в себя, пила чай на крылечке, придерживая капельницу, и думала: ну дела. Это был первый раз за тридцать лет, когда я осознала конечность жизни. Мне вдруг стало стыдно за годы моего депрессивного нытья, я пообещала себе, что никогда больше не буду ссориться с близкими, расстраиваться из-за дождливой погоды или сломанного ногтя.
Конечно, это была иллюзия — конфликты и нытье по мелочам не исчезли. Но я поняла, что жизнь не может быть наполнена до краев только «радостью от каждого прожитого дня»: досадные мелочи нужны хотя бы в противовес счастливым моментам. А еще я поняла, что попала в аварию исключительно по собственной глупости. Я все знала, обо всем была предупреждена, но я села на скутер без шлема с неопытным водителем. После этого случая я стала замечать, как чудовищно часто гибнут люди именно по глупости, своей и чужой: не пристегнув ремень, бегая на красный свет через дорогу или разгуливая по ночным улицам. После этой аварии у меня на виске остался глубокий шрам. Сначала стеснялась и закрывала волосами, хотела свести. А потом оставила. Смотрю каждый день в зеркало и говорю: береги себя.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ, ЧТОБЫ ПРОЧИТАТЬ ДРУГИЕ ИСТОРИИ