В своё время я работала воспитателем в группе продлённого дня в первом классе. Среди прочих детей выделялась одна девочка – она постоянно старалась привлечь к себе внимание, передразнивала меня, в свободное время играла с мобильным телефоном, могла смеха ради спрятать вещи своих одноклассников.
Классический пример брошенного маленького ребёнка – она могла сколько угодно смеяться, но в её огромных карих глазах таились грусть и затравленность, как у маленького зверька. Назовём её Аней.
Со временем я всё больше узнавала о ней. Оказалось, что воспитывают девочку бабушка с дедушкой. Беспутный дед, любящий спиртное и пошлые шутки – и строгая бабушка, бывший учитель, которой досталось тащить на своих плечах и внучку, которую она не понимала, и мужа, несерьёзно воспринимающего проблемы.
Мне хотелось поговорить с бабушкой, спросить её, как можно помочь её внучке, но бабушка моментально впала в истерику от одного упоминания о том, что Аня ведёт себя плохо. Оказалось, что каждый раз, когда в школе возникала конфликтная ситуация, девочка приходила домой и в красках рассказывала неправду.
Не она ударила девочку, а та ударила Аню и специально соврала, чтобы подставить бедную Анечку. Я оказалась ужасным монстром, который не слушает Аню, обвиняя её во всех смертных грехах, а в школе, оказывается, орудует шайка воров, ворующих исключительно потерянные растяпой-Аней шарфы. И теперь всё, чего я на самом деле хочу – это оболгать несчастное дитя и довести двух пожилых людей до инфаркта.
И внезапно я поняла, почему в глазах Ани такая грусть. Дело в том, что она на самом деле была самой взрослой и самой адекватной в своей семье. И выходило так, что о поступках Ани, о её поведении мне можно было поговорить только с одним человеком – с самой Аней.
Я долго думала, как и что ей сказать. Потерянный ребёнок, до которого никому нет дела, который всячески пытается получить хотя бы отрицательное внимание и так при этом боится потерять любовь бабушки, что говорит ей неправду, чтобы оставаться хорошей в её глазах… Наконец, я придумала способ помочь ей.
Я вызвала Аню и сказала ей, что я больше никогда не буду её наказывать за проступки. Если она будет делать что-то плохое другим детям, я не буду говорить об этом бабушке Ани или ругать её саму. Если она будет вести себя плохо и неправильно, то пусть она сама будет ответственна за свои поступки. Потому что я понимаю: что бы я ни делала, она может снова сказать бабушке неправду, и бабушка и все окружающие поверят маленькому ребёнку, а не мне.
Аня посмотрела на меня недоверчиво, отошла, а через некоторое время ко мне с жалобой подошли две девочки – Аня их обидела. Я молча попросила девочек поиграть в другом месте.
Прошло полчаса, и Аня подошла ко мне, с трудом сдерживая слёзы.
- Я… Я не хочу, - еле проговорила она. – Я хочу, чтобы вы меня снова ругали и наказывали. Я хочу быть такой же, как все дети. Я хочу быть обычной.
Я обняла её, и она разрыдалась. Но мне не пришлось её больше ругать, потому что с этого дня Аня на самом деле стала такой же, как другие дети. Ей не нужно было вести себя плохо, потому что она услышала меня, пока плакала: я говорила ей, что она и есть такой же ребёнок, как все. И я люблю её так же, как всех остальных детей.
Иногда потерявшимся детям нужно знать только одно: несмотря на то, что они из неполных семей, несмотря на то, что никто не обращает на них внимания, и им приходится взрослеть раньше времени, есть хотя бы один человек в мире, который считает их обычным ребёнком, которого любят просто так. Потому что он есть в мире.