Огромный, его кулак был с мою голову и это метафора, гипербола или что-то там еще, в его ладони полуторалитровый баллон воды смотрелся как детская бутылочка со соской. Со львом роднила и беспутная грива спутанных волос, мелко кудрявых, как у Майкла Джексона на одном из этапов его превращения в белого человека.
Попал на вокзал из какого-то маленького городка, не поделив имущество с бывшей женой и ее новеньким, оказавшимся местным мелким бандитиком. Как человек, частично верующий в фатум и немного в инстинкт самосохранения, выбрал пропасть без вести, чем пропасть из физического тела прямиком в рай, черт с ними, с семьюдесятью двумя девственницами, пока есть возможность потоптать грешную землю, ни один, даже шибко верующий, не выбирает Царствие Небесное.
Взяли его в бригаду, пил в пределах погрешности, мог зараз поднять килограммов сто, отчего его не шугали официальные носильщики, если он заходил на их территорию влияния, это как дразнить Чака Норриса. Они просто не знали его, более кроткого и добродушного человека я не видел и поныне, Иисус Христос на его фоне кажется агрессивным гопником, расшвыривающим прилавки в храме, так и не прокачавшим смирение до восьмидесятого уровня.
Нрав его и огроменные руки приглянулись двум вокзальным продавщицам удивительных хот-догов с сосисками из воды и старушке-смотрительнице игровых автоматов. Вопреки классике, молодость проиграла опыту и напору тщедушного тельца, увенчанного седой копной с лиловыми разводами., модными в то время среди поколения, помнившего Троцкого живьем.
То есть, внезапно Лев перестал появляться ночью на вокзале и в отстойнике поездов дальнего следования, где мы набирались сил за небольшую мзду в комфортабельных купе, пока состав готовится отправиться куда-нибудь подальше из Белокаменной.
Сошлись они сначала на теологических дискуссиях, старушка очень уважала Святое писание и могла бесконечно цитировать, вольно перевирая, как Ветхий завет, так и Евангелия, не забывая поглаживать невзначай его кулаки, которые он всегда держал сомкнутыми на коленях. А потом пригласила затащить новый шкаф домой, хотя зачем ей новый шкаф, ей бы откладывать на поминки, а не мебелью обзаводиться. Шкаф затащен, нужно же в душ, вспотел поди, вот я тебя полотенчико приготовила и халат. Да и вообще диван разложен, не на полу же тебе спать, Левушка.
Работать с нами он не перестал, конечно, куда ему еще деваться без документов, но изредка приходил на подкашивающихся ногах, видать бабка-то еще с огоньком была, выжимала молодые (молодые относительно нее, ему за сорок) соки большими глотками. Но через пару месяцев опять стал ночевать на вокзале, к зазнобе, если она была на смене, не подходил, да и она не делала попыток поворковать.
Так как мы люди деликатные, то значения этому не придавали и старались эту тему обходить стороной, сердечные раны заживают долго, особенно если несколько раз в день шутить про бабушку Ягу и доброго молодца. А история банальная, бабка-то, пока он спал, утрудившись, приноровилась таскать из его карманов деньги. Не так, чтобы все разом, а понемногу. Он думал, что потерял, что забыл сдачу, что пропил, пока не стал нечаянно по нужде, а она по карманам шарит и отслюнявливает морщинистыми пальчиками свою долю.
Ему, кстати, не жалко было, он вообще к деньгам относился снисходительно, только попроси, никогда не откажет, мне однажды сто долларов в дорогу «на сигареты там, еще на что». И на жизнь ей давал, и продукты покупал. Задеты оказались его чувства, большое его сердце или чем он там ее любил. А еще через неделю пропал совсем и больше не появился в границах Казанского вокзала. Мы все думали, что старушка его эта где-нибудь полоснула за кошелек, она-то же перестала на работу приходить. Хотя может быть, это он ее выкрал, поднял на ручки и увез в теплые края. В Южное Бутово, например, там котельная большая, мы слыхивали.
Вот зараза, а имени-то я его и не помню.