Книга Леонида Юзефовича «Зимняя дорога» - безусловно Литература. Именно с большой буквы. Не хочется сейчас вдаваться в дискуссии на тему того, насколько литературой являются тексты, прикидывающиеся non-fiction, «документальным романом» или чем-то .doc-образным. Несомненно «Зимняя дорога» - это роман, это в отчасти даже сказка. Разница между «придуманной» и non-fiction литературой мне кажется сугубо формальной и относящейся лишь к способам сборки легитимности, верибильности проживания и переживания читателем текста. Бесценным и так и не разгаданным для меня случилось то, как Леонид Юзефович умудрился перекодировать вроде бы изначально постмодернистскую по своей генетике позицию «как бы» отсутствия автора, самоустранения автора в особенную какую-то демиургическую мудрость. Если честно, я так и не смог уследить за руками писателя, который отдал все литературности и литературные красивости, искажения и прочее на откуп своим героям. Но до чего же отчетливо в романе звучит эта авторская интонация какой-то незыблемой и всепобеждающей мудрости.
Недавно в одной из своих статей Захар Прилепин констатировал полное и окончательное примирение «красных» и «белых». Однако он перечислил скорее экспозицию, мизансцену, вещные приметы развертывания этого примирения. Прилепин абсолютно прав. В книге же Юзефовича нащупана точная интонация уже случившегося примирения, даны: абсолютно точные дистанция, угол зрения, масштаб этого примирения, которое случилось «до», но которое нуждается в некой символической кодификации, или. Если угодно, даже технологизации.
Скол же подробным, переполненным деталями представлен в книге мир, охваченный революцией! Насколько же эти детали, этот предельный градус сложности, сложно-устроенности, событийной избыточности – насколько же все это не располагает к черно-белым, залихватским обобщениям, лозунговым обличениям, страстности «за» и неистовости «против». Насколько же вся эта дурь вопиюще неуместна. Невозможна во вселенной Юзефовича! Удивительная демиургическая властность автора вызывает уважение и желание покориться. Очень мудрая книга, которая, уверен, останется в нашей литературе надолго.
Книга Леонида Юзефовича – несомненно значительное литературное явление, которое способно породить другие книги. Автор щедро разбрасывает, лишь эскизно намечает интереснейшие темы, которые могут заинтересовать других писателей, исследователей. Очень чувствуется, что автор обладает столь редким для нашего гуманитарного сообщества любопытством. Уверен, книга привлечет и вдохновит других любопытных. Лично меня заинтересовали две темы:
- работа адвокатов на ранне-советских процессах, интереснейшая, наилюбопытнейшая логика судебной защиты, - интересно было бы изучить эти прения, защитные речи, биографии ранне-советских адвокатов;
- весьма распространенные в дореволюционную и ранне-советскую эпохи судебные процессы над литературными героями и историческими деятелями.
И все-таки книга только прикидывается non-fiction. Она напоминает мне по своему устройству, как ни странно, пьесы Евгения Гришковца, которые тоже «прикидываются» «как бы» языковым non-fiction c нарочито нелитературным языком. На самом деле, это очень продуманные и сложно устроенные произведения, само истекание, истечение которых обладает сверх-легитимностью, почти онтологической режиссурой первотворения и учреждения. В этих произведениях россыпь инсайтов собирается ля раскрытия одного важного, но едва уловимого ощущения. У Леонида Юзефовича все почти так же. Почти барочная избыточность фактов, прихотливая искривленность биографических траекторий, эскизная наброшенность некоторых тем, которые сами по себе заслуживают великих книг – все это работает на точное и полное переживание одного важного ощущения, которое сформулировано в двух последних абзацах книги. Я их сейчас процитирую, но прошу не обольщаться. Если вы думаете, что я спойлерю, то глубоко ошибаетесь. Эти строки вы не сможете понять, почувствовать, не прочитав предыдущие более чем 400 страниц. Потрудитесь. Не пожалеете.
«Мне трудно объяснить, для чего я написал эту книгу.
То, что двигало мной, когда почти двадцать лет назад я начал собирать материал для нее, давно утратило смысл, и даже вспоминать об этом неловко.
Взамен могу привести еще одну цитату из Метерлинка, которую Кронье де Поль в сентябре 1922 года, на борту «Защитника», по пути из Владивостока в Аян выписал в свою книжечку, как если бы думал при этом о Пепеляеве и Строде:
«Мы знаем, что во вселенной плавают миры, ограниченные временем и пространством. Они распадаются и умирают, но в этих равнодушных мирах, не имеющих цели ни в своем существовании, ни в гибели, некоторые их части одержимы такой страстностью, что кажется, своим движением и смертью преследуют какую-то цель».
