Рассказ «Одноклассники» занял первое место в международном литературном конкурсе «Добрая лира-6», в номинации «художественная литература без ограничения возраста».
Автор: Александр Мовчан
Когда я его увидел впервые, чуть не обделался. Вообще-то я дома по утрам оправляюсь, как отчим выражается по-военному, а тут припекло. Попросился выйти из класса и бегом.
На всех этажах, кроме первого, где изолированно учится мелюзга, за дверьми с большой буквой «М» стоят почти впритык два уныло журчащих унитаза. Никаких перегородок, зато три умывальника и невыветриваемый запах хлорки. Возможно, кому-то и противно, но могу поспорить, что не я один испытывал те незабываемые ощущения, когда бесконечно долго терпишь и, наконец, расслабляешься. Бесплатно!
Да-да. В школе мужские туалеты на переменах платные. И придумали эту фишку не районо с директрисой, а Фашист. Рыжий такой, коренастый. Из моего девятого «Б». С ним четверо ходят: Клоп — громила ростом с физрука, Сява — весь на шарнирах, ушлый Цыган и Хлюст — сутулый мрачный тип. Все они одиннадцатиклассники, а команды Фашиста выполняют, как овчарки. «Фас!» — и жертва получает удар в плечо. «Хенде хох!» — руки подняты, карманы вывернуты и денег нет. «Уплочено, проходи…»
Меня однажды попытались расчехлить, но я опередил апперкотом Клопа; тот согнулся пополам, и пузатый Цыган мигом смылся. Думаю: слава богу, что свидетелей не было, а то следующий разговор без крови не обошёлся бы.
— Нехорошо. Налоги надо платить, — лениво растягивал слова Фашист. — Мне пацаны сказали, ты отказываешься.
Напряжённые Сява и Хлюст, как положено в таких случаях, курили неподалёку, соблюдая дистанцию, облажавшихся Клопа и Цыгана не было.
— Запомни сам и пацанам передай, что у меня льготы и поэтому сплю спокойно. Понял? — Говорил я неторопливо, с расстановкой. Негромко, но уверенно говорил.— Я пять школ сменил.
Смотрел я прямо, не моргая и в то же время контролируя мельчайшие телодвижения рыжего. Можно сказать, смотрел так, чтоб чётко уяснил и не рыпался больше; а внутри струна натянулась, и молоточки в висках стучали быстро-быстро.
— Если меня не трогают, то и я никуда не лезу.
В общем, разошлись краями.
Так вот, стою в туалете, балдею, глаза прикрыл. И вдруг чувствую — что-то не то и не так. Вроде дверь скрипнула.
Неужели эти уроды? Или завуч пришла погонять, чтоб не курили? Тамара Петровна — о-го-го! Здоровенная и дотошная. Математикой мучает, то есть алгеброй с геометрией. Разве она не знает про туалетный сбор? И почему все молчат? Я-то здесь недавно, а остальные? Понимаю — боятся. Да если вместе собраться, можно так отметелить этих фискалов — мало не покажется!
Опять спряталось капризное солнце, и потемнело до сумерек, а за спиной движение какое-то. Шелестнуло и всё — тишина. Аж мурашки побежали.
Вы привидение видели когда-нибудь? Вот-вот и я не встречал. Кое-как пытаюсь застегнуть молнию, а оглянуться не могу — бегунок заело. Ну и стрёмно, чего уж. Смотрю искоса, голову не поворачиваю, руки дрожат, и холодно вдобавок, точь-в-точь, когда температура за сорок и одеяло ватное не может согреть.
А он стал и не шелохнётся. Прозрачно-бледный, в панамке. Худой очень, в куцом пиджачке и брюках широких чёрных, вздёрнутых подтяжками чуть не до подмышек. Очки тёмные, на пол-лица. Губы распухшие приоткрылись, и зубы показались редкие, мелкие-мелкие. Коснулся он моего плеча и говорит тихо:
— Ты уже?
И руку не отнимает. Кожа молочно-белая, пальцы длинные, тонкие и вены пронзительно-синие.
Вот я чуть и не обделался. Хотя кого я испугался? Сморчка-недомерка? Правда, прошуршал, как мышь, гад! Ну, я ему:
— Ты чё топчешься? Становись рядом, не ссы. Тьфу-ты, давай, короче! — А сам вспотел почему-то. Как-то глупо вышло. Но чувак всё равно странный — отворачивается постоянно. — Да не смотрю я, не бзди! Ты что — с Марса прилетел?
— Нет, я с Луны.
Мы рассмеялись. Я так разошёлся, что похрюкивать начал, а он резко посерьёзнел:
— Меня зовут Альберт.
Во даёт! Сам в дедовских штанах, а представился, словно принц английский. Однако шустрый, руки уже вытирает носовым платком. Я закрыл кран.
— Саня…
— Будешь дружить со мной? — Альберт теперь улыбался совсем по-детски. — Я новенький…
Оба-на. Не такого кореша хотел я здесь заиметь.
— …из девятого «Б».
Очень хорошо. Мы ещё и одноклассники.
— Если не хочешь, я не навязываюсь.
Он что — телепат?..
Солнце осторожно заглянуло в окно. Вот, опять отвернулся.
— Алик, а ты… — Я хотел спросить, чего он очки солнцезащитные не снимает и в тень отходит.
— Альберт, — как кинжалом отсёк он.
Это что ж такое?! И он меня, что ли, будет Александром величать? Только мать, когда втык даёт, называет так. Терпеть не могу!
— Ой, извините, ваше сиятельство! Вы не граф случайно? — поддел я зарвавшегося новичка, а тот вдруг скис, будто мороженое у него упало. — Ладно… шутка… Держи краба, Альберт!
И мы пожали руки. Я крепко. А он, не пойму толком… одним словом, его ладонь была девчачья, мягкая, без мозолей. Наверное, на турнике болтается сосиской. Альберт усмехнулся и сжал мои пальцы со всей силы.
— Дурак! Ты чё? Офигел совсем?! — Я даже труханул чуток. Он, сто пудов, мысли читает!
— Саня, пошли. Сейчас перемена будет. — И очки снимает, и панаму.
Солнце окатило Альберта. Я оторопел.
Красные глаза обычно бывают у вампиров, зомби и на фотографиях от вспышки, а эти, вдобавок ко всему, не то что бегали, а словно кто-то изнутри дёргал за ниточки, причём один глаз не поспевал за вторым. Вроде бы и на тебя смотрят, и в сторону, и не видят ничего; веки белёсые не моргают, и ресниц с бровями нет, точнее — они бесцветные. Да, странные глаза, в тени казались серыми или голубыми. А волосы, белые-белые, по-модному пострижены и чистые.
— Ты что, никогда альбиносов не видел?
Не могу сказать, что мы стали «не разлей вода» — просто сидели вместе за партой. Места ведь забиты давно, поделены.
Одноклассники на меня уже не обращали внимания: как бы я и есть, а вроде и пусто на «камчатке». Когда я попадал в новую школу, всегда старался быть незаметным — так удобно и, в конце концов, к тебе привыкают. Но нестандартная внешность Альберта притягивала любопытные взгляды и те, будто осколками, меня цепляли. А ещё ослепляющая белизна волос и бледность кожи притягивали неприятности.
Началось всё в классе биологии, когда Фашист вытащил из клетки мышку. Белую. За голый розовый хвост. Лопоухий безобидный зверёк с выпученными красными глазами судорожно махал лапками.
— Альберт. Меня зовут Альберт, — Фашист совал мышку под нос всем подряд.
Редко кто отворачивался, в основном, подобострастно хихикали. Альберт рванул к двери, но столкнулся с входящей в класс Тамарой Петровной. Он даже не столкнулся — врезался, отскочил резиново и сжался, став ещё ниже, под всеобщее улюлюканье.
— Крысы не убегут с корабля! — Фашист засунул мышку назад в клетку.
— Всем сидеть! — гаркнула завуч и развернула Альберта. — На место!.. Значит, так… Вместо биологии — алгебра!.. Открыли тетради!
Подчинение было беспрекословным. Мы еле успевали записывать примеры под стук мела, впечатывающего в матово-чёрную поверхность иксы, игреки и другие неизвестные. Класс заискивающе попискивал елозящими локтями и торопливыми шариковыми ручками.
Я тоже изображал усердие, будучи не в ладах с точными науками; Альберт, щурясь, заглядывал ко мне в тетрадь — не видит далеко.
Тамара Петровна прохаживалась вдоль доски.
— Ну, кто смелый?
Показательную тишину прерывал деревянный метроном — увесистая указка хлопала по не менее внушительной ладони математички.
— Неужели никто не сможет одолеть несчастное уравнение?.. Ладно. Тогда к доске пойдёт…
Стук сердца доносился из желудка, сжавшегося в комок, жажда раздирала горло. Я и дышать перестал. А Альберт подпёр ладонью подбородок, в окно смотрит. Нашёл время для мечтаний!
— …пойдёт к доске…
Метроном остановился, но в голове по-прежнему продолжался отсчёт последних мгновений смертника на эшафоте. Ну, разве так можно?! Запас набранного в грудь воздуха практически иссяк.
— Немчинов! — вынесла приговор Тамара Петровна.
Я выдохнул, словно вынырнул из бездны.
Фашист коротко сглотнул и нарочито небрежно, вразвалочку подошёл к доске. Он взял мелок, задрал голову, рассматривая мудрёное сочетание математических символов с буквами латинского алфавита, потёр нос и потянулся к знаку равенства. Рука на полпути застыла, опустилась, опять потянулась…
— Подсадить? — елейно спросила Тамара Петровна.
Фашист одёрнул руку, крякнул и положил мелок на место.
— Единица! — Завуч махнула указкой. — Иди.
Фашист возвращался, глядя под ноги. Класс замер.
— Можно, я попробую? — раздался громом тихий голос Альберта.
— Серебряков? — математичка изогнула брови. — Ну-ну…
Альберт за минуту решил уравнение. Тамара Петровна, проверяя, сопела, класс перешёптывался, я улыбался.
Однако триумф не состоялся. Ледяная корка зависти сковала лица одноклассников. Альберт весь урок провёл у доски, я честно попытался хоть что-то понять, вскоре забил и начал рисовать. Получилась наполовину карикатура, наполовину шарж, где Альберт держит бейсбольную биту, а завуч взгромоздилась на спину Фашиста, стоящего на четвереньках, и пишет на доске: «Серебряков — гений математики!»
Прозвенел звонок, все радостно засобирались на выход, я тоже — уроки закончились. Альберт, как всегда, не торопился. На этот раз, наклонившись, он шарил под партой. Класс быстро опустел. В дверях я развернулся, подбирая на ходу слова позначительней, но ничего подходящего, кроме как «ну, ты мастерски всех уделал», не пришло, и вдруг упёрся в протянутый мне рисунок, который, как оказалось, выпал из тетради. Альберт покрывался бледно-розовыми пятнами.
Примерно через пару недель такие же пятна, однако уже не смущённого румянца, снова появились на его вытянувшемся, бледном лице.
На большой перемене я заметил у одноклассников улыбочки, прикрываемые ладонями. Те самые, когда и стыдно, и интересно.
Кто-то опять притащил порнушку? Фашист? Рыжая морда ещё немного — и треснет от удовольствия. Ухмыляется, показывая фотки на смартфоне, а толпа прибывает, колышется в набирающем силу гоготе из одиночных смешков и скабрёзного хихиканья. И смотрят все на Альберта.
Туалет вы помните, какой в школе? Чтобы всё получилось по полной программе, догадываетесь, что надо. Но я уточню. Главное — удержать равновесие, устроившись по-орлиному на скользком фаянсе, и справиться нужно быстро, пока не нарушено уединение.
Как у Альберта прошёл процесс, никто и не узнал бы — вот только фотоснимки с разных ракурсов запечатлели все анатомические и физиологические подробности.
Фашист, ослепляя вспышками смартфона, не хуже папарацци подловил отпросившегося выйти на минутку Альберта, который от неожиданности плюхнулся в унитаз. Вскинутые руки, брызги в стороны, задранные ноги в спущенных брюках. Одноклассники в восторге!
Губы Альберта пересохли, дрожат, глаза мечутся — точно как перепуганная белая мышка.
А перед моими глазами всплыла картина, как мы с Альбертом, после незабываемого урока алгебры, проговорили до темноты в сквере на скамейке. Рисунок я, конечно же, подарил. Альберт сказал, что с первой минуты дурацкого знакомства в туалете захотел подружиться. Не знаю почему, но и я разоткровенничался.
Мне не хватало отца, весёлого и всё разрешающего, особенно, если выпьет. Кем он только не пахал! И менеджером, и мерчендайзером, и экспедитором, и грузчиком. Но не ценится интеллигентность у хамов-хозяев, вот и спивался, а сердце слабое… Когда папа умер, мы выживали на мамину библиотекарскую зарплату-милостыню. Я за год вымахал ещё на десять сантиметров, мама, похудев, стала похожа на девчонку и вышла замуж за молчаливого майора. Начались переезды. Военный «УАЗик», мчащийся по бездорожью, чемоданы, грязные вокзалы, офицерская общага с длинным коридором. Отчим приучил каждое утро застилать постель, делать зарядку, а по вечерам показывал приёмы из боевого самбо. Мы пересмотрели все фильмы с Джеки Чаном и Стивеном Сигалом, но я всё равно по отцу скучаю.
Вроде как в глаза что-то попало, в носу защипало, стало жарко. Я отвернулся, задрал голову, моргая. В небе разгорались звёзды. Я ещё немного помолчал, а затем спросил у Альберта насчёт его математических способностей. Ну и телепатии. Как это получается? Что он чувствует? Вибрацию, покалывание на кончиках пальцев? Или, может, видения особые приходят?
Альберт долго смотрел на ночное небо, а потом, оглянувшись по сторонам, шепнул на ухо, что это Луна даёт силу. У меня, наверное, отвисла челюсть, а он не сдержался и прыснул. Я, естественно, психанул. Не ребёнок уже, чтобы сказки слушать. Альберт тут же извинился и всё популярно объяснил.
Из-за недостатка меланина альбиносам не одно столетие приписывали связь с дьяволом. Люди с белым цветом волос и подозрительно бледной кожей как призраки или пришельцы. Их ненавидят и боятся, будто прокажённых. А в Африке, в Танзании, на альбиносов до сих пор охотятся. Там верят в их неземное происхождение и в чудодейственную силу частей тела, поэтому за отрубленную ногу, руку или половые органы чёрнокожие богачи отваливают тысячи долларов. В одной из деревень даже убили всю семью, чтобы забрать маленькую девочку — дитя Луны.
Но на самом деле альбиносы — это обычные люди с проблемами зрения, слуха и склонностью к раку кожи. Они, по сути, инвалиды, приспосабливающиеся к жестокому миру. Начиная с детства, со школы…
Вот почему прямым в подбородок мне смертельно захотелось отправить хохочущего Фашиста в нокаут.
— Отдай телефон… — прошипел я.
— Что, жалко поделиться любимой белой попкой?
Всё, адреналин снёс крышу. Я попёр. Толпа расступалась, лиц не помню; промелькнули оскалы Цыгана, Хлюста и пронёсся кулак-кувалда с татуировкой пентаграммы. Оранжевая вспышка в глазах.
Пропустил я хук слева от Клопа, потерял контроль в ярости. Ударяюсь головой об пол и перед отключкой вижу Альберта, бросающего Фашиста через бедро — как учил. Рыжий монстр изумлённо перекосил рот, взлетая вверх ногами, лишь толстые пальцы мёртвой хваткой вцепились в лацкан куцого пиджачка. Фашист чиркнул кроссовками по стеклу открытого для проветривания окна и рухнул вниз с четвёртого этажа, увлекая за собой моего друга.
Кровавые пятна с асфальта и гранитного бордюра до конца не исчезали. Бабули «технички» посыпали их песком, скребли щётками, поливали кислотой. Потом подключились монотонные осенние дожди и только после зимы следы смерти ушли с растаявшим снегом.
Я в школьные туалеты не хожу, хотя они теперь бесплатные. А если всё-таки приспичит, клапан закрывается — и всё. Причём не у меня одного. А вы как думали? Попробуйте расслабиться, когда вода из бачка начинает сливаться, а ты ничего не трогал, или нестерпимо медленно проскрипит старая тяжёлая дверь, но никто не входит, или в жаркий безветренный день дунет ледяной сквозняк и абсолютно беззвучно в уборную то ли туман вплывает, то ли прозрачно-бледный силуэт крадётся на цыпочках. И сразу перегорает лампочка…
Да, и вот ещё: завуч перестала заглядывать в туалеты — больше там не курят.
Нравится рассказ? Это результат кропотливого литературного труда. Поддержите творчество Александра Мовчан денежным переводом с пометкой "Для Александра Мовчан".