Основано на рассказах очевидцев и участников.
Встречаются простонародные, бранные выражения.
Баба Маша, благополучно пережившая фашистскую оккупацию, где то в Ленинградской области, сидя на лавочке возле подъезда, не скрывая, рассказала всю суровую правду о проклятых фашистских оккупантах, что, мол, были, а как же, были фашисты такие.
Когда партейцы то с евреями, в эвакуацию подались, дней пять совсем никакой власти не было.
А опосля приехали эти самые фашисты. Флаг на исполкоме поменяли сразу, хотя тоже на красный, но не наш. Мужика, какого то с собой привезли и «бургомистром» его назначили, он речь произнес, мол, спасибо, значит, Фюреру германской нации Адольфу Гитлеру и Германской армии освободительнице! Да здравствует Россия без жидов и большевиков! Ура господа! Ну, все такое, в общем, почитай слово в слово, как наш Председатель Исполкома говорил на собраниях. Я то знала его хорошо, потому что в буфете при Исполкоме работала, хлебное место, что и говорить. Только тот Председатель мне прохода не давал, все мацать пытался, не смотря, что сам женатый. Я то тогда красавица была, не то, что сейчас конечно.
Потом начали жизнь налаживать. Сами то фашисты по военной части, стали заниматься, а бургомистр этот по хозяйству действует. Магазинов да лавочек понаоткрывал, везде недобитый частный элемент стал торговлей заниматься, и оккупированных советских граждан эксплуатировать.
Вот даже я вынуждена была работать на частника, продавцом в магазине. Ну, жить то надо ведь как то. Он, правда, платил, конечно, по сто пятьдесят марок в месяц. Бургомистр это дело контролировал, он как меня встретит, так и интересуется, как, мол, дела Мария? Как хозяин, не обижает ли? Ты, если что, сообщай мне, мы его быстро на место поставим. Гестапо привлечем! Теперь не старый режим, теперь свобода.
Я, конечно, поддакивала, потому что интерес его ко мне, как девушке понимала, да он и не скрывал, все под юбку хотел залезть, но вкатить оплеуху, как прежнему писькострадальцу, Председателю Исполкома, не решалась, все же это представитель оккупационной власти. Объявит, потом, что, дескать, скрытая партизанка! Запросто и расстрелять могут, были такие случаи…
Ну, вот так, вроде и хватало на жизнь, там ведь какие цены были, мясо –полторы марки за кило, яйца-марка за десяток, хлеб 25 копеек-пфеннигов за булку, водка — три марки, а все равно противно было, не чувствовалось радости. Оккупация чувствовалась, полная.
Потому, что фашисты эти с собой солдатиков привели, своих, фашистских. Ну, им жить нужно, где то, вот их на постой, по избам и расселили, так они там, в основном и фашиствовали.
Вот один, например, завтракал, обедал и ужинал, исключительно за столом, застеленном белой скатертью. На голой столешнице кушать отказывался, а если на скатерти пятна были, орал немилосердно и заставлял хозяйку стирать, и крахмалить! Каждый божий день! Совсем замучил женщину, она и не рада была, деньгам, которые ей бургомистр, за его постой платил. Зверствовал, скорее всего, таким образом. Издевался!
А другой фашист, зимой срал в доме, потому, что боялся на улицу выходить. То ли холода боялся, то ли бандитов, которые потом стали партизанами называться, это неизвестно. Но в общем, как стемнеет на улицу ни ногой, а по нужде прямо в доме сходит, как будто, так и положено!
Срал, подлец, аккуратно, правда, «на газетку», а потом унижал оккупированных. Заставлял газетку с говном выносить.
Третий фашист и вовсе алкаш был. Придет вечером со службы, шнапсу или самогонки выпьет, и весь вечер на губной гармошке пиликает. А то еще плакать начинает и детишек хозяйских по головкам гладить, шоколадками и колотым сахаром их угощает.
Пьяница одним словом, его потом банди…то есть партизаны зарезали, когда он в патруле ходил.
Но особо выделяла баба Маша одного фашиста–убивца.
Дескать, поставили его на постой в одну семью, а там девочка молоденькая, дочка хозяйская жила с родителями. Лет ей шестнадцать, наверное, было.
Светленькая такая, тоненькая, глазастенькая девчоночка. Вот тот то фашист, тоже молоденький, лет ему может двадцать, а может и меньше, стал за этой девушкой ухаживать. Они даже и внешне похожи оба были, все замечали, даже и оккупанты.
Та дурочка сначала дичилась, от него бегала, а потом, попривыкла, вроде бы как уже и тоже не противным ей оккупантик этот сделался. Как то разговаривать друг с другом научились, язык у них свой образовался, особый.
Так у них дружба и продолжалась все время, пока фашисты в поселке стояли. Тот со службы сразу к ней, подкармливает девчонку и родителей ее, подарки носит. Ну и она тоже, ждет его со службы, кушать приготовит и в окошко высматривает. А вдруг партизаны!?
Но, в конце концов, показал этот фашист свою звериную сущность. Как стала Красная Армия, освободительница, подходить к поселку, так и собрались оккупанты бежать.
Приказ такой получили, на отход, значит. А этот молодой фашист, что сотворил, он как приказ на отход получил, так его и не исполнил, а взял пистолет-парабеллум да и застрелил девчонку, с которой дружил то. А потом и сам застрелился, рядом с ней лежал.
Своим то хоронить его некогда было, они уходили уже, громыхали пушки страшно, мы тогда в подвалах прятались, освободителей ждали, поэтому в кусок брезента его завернули и с собой увезли куда то.
А девушку родителям оставили. Те потом ее схоронили, вдвоем. Больше никто на похороны то не пришел, ну НКВД же было, спрашивать начнут, как, да что.
Типа, а вы мол, какие отношения имели с оккупантами, что так сочувствуете?
А она как бы то ни было, все же с оккупантом любовь крутила. С врагом-фашистом. Тут как уж не верти, а по любому нехорошо получается!
\�'