Субботний день 24 марта смело можно назвать «золотой серединой» театрального фестиваля «М.@rt.контакт-2018», который проходит в Могилёве. Ведь именно в этот день на суд зрителя представили самую долгожданную постановку «Мастер голода» режиссёра с мировым именем Эймунтаса Някрошюса, поставленного по рассказу Франца Кафки «Голодарь» литовским театром «Meno Fortas».
Кафка — человек-притча. Эймунтас Някрошюс — классик метафорического театра. А созданный, заботливо взрощенный и воспитанный лично режиссёром литовский театр «Meno Fortas» буквально «заточен» под филигранное выполнение тончайшей внутренней линии, которую вкладывает в свои спектакли Някрошюс. Сложение этих трёх отдельных единиц как минимум обеспечивает непроизвольное «Вау!».
«Кушать подано!», — кричит актриса на разный лад и манер, с разной интонацией и в различных позах. Так начинается действие «Мастера голода». История об искусстве, творчестве и Мастере, художнике, разворачивается в довольно унылой и мрачной атмосфере. Казалось бы, в чём проблема, но только «За последние десятилетия интерес к искусству голодания заметно упал», говорит устами актрисы Виктории Куодите, собственно, мастер-голодарь.
Несчастное исхудалое существо в течение дальнейшего часа мечется по сцене, призывая исключительно к одному — снова быть услышанным. История Мастера голода, чьё высокое искусство ещё вчера заставляло толпы зрителей собираться у его клетки и наблюдать за магией сеанса голодания, уже сегодня, к моменту своего пика, в одну секунду растеряло всех фанатов.
Но голодарь не сдаётся, ведь искусство, как и спорт, не место для слабых. Кстати, одна из метафор Някрошюса — актриса действительно очень худа, но назвать её голодающей было бы несправедливо. «Жилистая» — самое подходящее прилагательное для Мастера голода. Он использует все мыслимые и немыслимые способы привлечь внимание к себе и своему голоданию: мечется по клетке, не глядя подписывает договор с владельцем цирка, снова добровольно помещая себя в клетку среди животных. Даже выставляет напоказ кубки и грамоты за свои достижения в надежде, что хотя бы статусность и былые заслуги привлекут посетителей зверинца (к слову, грамоты и кубки — настоящие награды театра «Meno Fortas» и лично Эймунтаса Някрошюса). Однако все приёмы и ухищрения голодаря не приносят своих плодов: намного больше зрителей интересуют экзотические диковинки.
Несмотря на драматичность ситуации и вполне предсказуемый исход Мастера, режиссёр довольно иронично относится к своему герою. В некоторые моменты даже цинично, но эта вольность вполне объяснима. Очевидно, что Някрошюс говорит если не о себе, то о людях своей сферы, в тонкостях психологии которой он разбирается гораздо больше, чем «рыба в воде». Прозванному «сумрачным гением» Някрошюсу юмор несвойственен, славу и признание ему обеспечили именно томные, давящие и атмосферные постановки. Однако сказать, что атмосферности в «Мастере голода» нет, было бы непростительно. Она есть, однако чуть более лёгкая, воздушная и ироничная. Лёгкость осознания своей беспомощности, ощущение смирения после пережитых периодов метания, сражений и бессилия. И от такой «лёгкости» порой всем нам хочется рыдать.
Настораживающая и переворачивающая сознание идея заключена в последних словах спектакля, по совместительству последних словах и самого Мастера голода. Напоследок он рассказывает о существе, которое поместили в его клетку после (спойлер!) его смерти. Об изумительной чёрной пантере:
«В клетку же впустили молодую пантеру. Даже самые бесчувственные люди вздохнули с облегчением, когда по клетке, столько времени пустовавшей, забегал наконец этот дикий зверь. Пантера чувствовала себя как нельзя лучше. Сторожа без раздумий приносили ей пищу, которая была ей по вкусу; казалось, она даже не тоскует по утраченной свободе; казалось, благородное тело зверя, в избытке наделенное жизненной силой, заключает в себе и свою свободу — она притаилась где-то в его клыках, — а радость бытия обдавала зрителей таким жаром из его отверстой пасти, что они с трудом выдерживали. Но они превозмогали себя: плотным кольцом окружали они клетку и ни за что на свете не хотели двинуться с места».
В лучших традициях Някрошюса, каждый спектакль — своеобразный ответ на глобальную проблему того или иного времени. И при этом он всегда даёт свой, вполне категоричный, ответ на сложившуюся ситуацию. С первого взгляда создается впечатление, что в «Мастере голода» Някрошюс впервые не знает, что делать. Как жить дальше в современном мире, где «кушать подано!» в переизбытке, а важное попросту обесценивается и опошляется. Однако последний монолог всё с той же лёгкостью и аккуратностью (ах как красиво голодарь бьёт по яйцам своих зрителей в виде троих мужчин, соседствующих с ней на сцене, после осознания этой мысли) наталкивает зрителя на мысль о том, что быть может искусство голодания следует творить не напоказ, не для кого-то, а для «радости бытия», которую буквально излучала пантера.
Безусловно, что в вопросе об искусстве принятие зрителем необходимо, но как пишет Кафка, а затем вторит ему и Някрошюс, именно жар радости жизни, творчества ради пути, а не ради конечной точки, привлекало зрителя. Ведь у пантеры, очевидно, тоже есть своё искусство, как и у каждого из нас. Быть может, искусство пластики, или искусство жизни, но оно однозначно есть. На каком-то своём, зверином уровне. И именно это пытался показать литовский режиссёр: творите своё искусство исключительно для себя, и только тогда это обязательно примут и поймут.
— Ангелина Живолович ( для vMogileve.by)