То, чтó происходит с тобой сейчас, называется смерть. А умирать очень тяжело, особенно в молодости, и особенно в одиночестве. И ты теперь должен решить: жить тебе для себя или умереть для других. Решиться на это нужно как можно скорее, потому что неуверенность и колебания в самопожертвовании обесценивают самопожертвование и ставят в отвратительное положение тех людей, которые вынуждены принимать его от тебя.
Когда мне было 25 лет, мне тоже хотелось жить, и я бы жил, если б было где и куда, но жить было нéгде, жить было некуда, всё пахло падалью, и потому пришлось умереть там, где пахло жизнью, где всё было чисто в нравственном отношении, где не мучила совесть, не страшил стыд перед Богом, и где я был действительно нужен и незаменим. Растущее сознание и расширяющийся кругозор не позволяли мне уже не то что служить, а даже иногда отдавать силы чему-то временному и преходящему, требовали отдать себя только Вечному, настоящему, неуничтожимому и действительно нужному людям.
Если твоё сознание и твой кругозор не расширились до той степени, когда всё земное почитается за ничто, а ценится только возможность послужить слабому брату и послужить без вреда и ошибок, — то или молись всеми недрами душевными о расширении этого кругозора или проваливай прочь и не мучь людей понапрасну, дай им сдохнуть спокойно, глядя в небо, а не прозябать, глядя на твою то уходящую, то приходящую физиономию, потому что они тоже не из камня сделаны и не могут сквозь пальцы смотреть на то, как ты пытаешься сохранить свою никому, кроме них, не нужную жизнь.
Разберись в себе. Уйди в лес, в тишину, в безлюдье, уединись и спроси себя: «Чтó, в конце концов, мне надо на этом свете: жить, как все или жить ради всех ?» И ответь себе на этот вопрос. Вспомни, чтó привело тебя в мой дом, чтó тебя тронуло во мне, чтó остановило и заставило свернуть с общего пути, с пути стада: неудачная любовь или любовь к истине ? Я тогда предложил тебе путь, а не затащил тебя на него. Так кого ты сегодня винишь и проклинаешь в своём выборе: меня или себя, Бога или людей, через которых Бог пытается помочь тебе уничтожить твою гадину и спасти твою вечную суть ? Разберись.
Представь, вообрази себе твою неудачную любовь — удачной, сбывшейся, осуществлённой. Чтό было бы дальше, кáк бы ты жил с нею — с женщиной без идеалов, без небесных стремлений, без любви ко всему миру, без жалости ко всем несчастным, без самоотверженности ради всех ? Жил бы с такой ? Ну так иди и живи. Таких тысячи, ты ещё ничего не потерял, к таким всегда успеешь. Только сначала стань таким же: безжалостным, равнодушным, ползающим по земле, подравнивающим себя по толпе, ищущим выгод, бесстыдно похотливым и бессовестно сластолюбивым, — а, может, ты такой и есть, так тем лучше, тем легче, тогда беги, — и всё будет хорошо, голубчик мой ! Потому что удачные браки бывают только тогда, когда люди подходят друг другу нравственно, а не телесно или духовно. Главное, чтобы нрав был один, чтобы обоим нравилось или жить за счёт других или умирать для других, или плевать на свою душу или боготворить душу, или думать о всеобщем благе или плевать на всеобщее благо, думая только о своём, — вóт чтό главное, остальное приложится.
Поэтому, не мучайся ты ложными стыдами, голубчик мой, не обманывай людей и не мучай их понапрасну, не подделывайся ни под кого, а просто пойди и выясни, чтó тебе надобно в этой жизни, чегό ты хотел с самого детства, потому что человек всегда стремится к тому, чего хотел уже в детстве, каждый стремится к своей мечте, пока нравственные, духовные или физические преграды не станут у него на пути и не заставят смириться с тем, чтό есть, чтό остаётся. А то получается, что я тебе навязал мою жизнь, вот ты и корчишься ради того, чтобы я о тебе хорошо думал, (как будто я о тебе хорошо думаю !), и пропадёшь ты в этих корчах, и ничего не добьёшься, потому что человекоугодничество ещё никого до добра не доводило, до добра доводило только сердоугодничество, угодничество своей совести, своему истинному стыду, а не чужим установкам и мнениям. Стыдно за свои поступки должно быть перед собой, а не перед кем-то, и если тебе не стыдно перед собой, то на моё мнение можешь плевать преспокойно. Ибо я указываю Путь только тем , у кого совесть горит, как моя. И если твоя не горит, то я для тебя — не Бог, а дьявол. И потому, разобравшись в себе и выяснив наше с тобой несоответствие, беги от меня без оглядки, пока ещё жив.
Мне не нужны «втянутые в секту», я не главарь секты, я — только Любовь и Правда, и мне всегда нужна была только Любовь и Правда в отношениях между людьми, та самая Любовь и Правда, о которой все пишут книги и ставят фильмы, но которой все стыдятся в жизни и над которой все насмехаются в быту. Ради этой Любви и Правды мне и пришлось бросить в жизни всё то, чтó шло вразрез с Нею и добиваться всего того, чтó было согласно и созвучно Ей. И если тебе не нужна Любовь и Правда, то о чём тут может быть ещё речь, какие тут могут быть ещё метания и сомнения, рассуждения и споры, обиды и недоразумения ? Ты просто такой же сумасшедший, как и все, с той только разницей, что не такой наглый и не такой откровенный, как все. У тебя, видите ли, стыд имеется, а точнее гордость, прикрываемая благообразной маской стыда, то есть порок под личиной добродетели. А у меня ничего нет, кроме Любви и Правды. И если ты завтра станешь духовным калекой, никому не нужным на Земле, и если все отвернутся от тебя и забудут твоё имя и твою душу, — то я не отвернусь от тебя, дорогой мой мальчик, и буду жить и умирать для тебя, потому что у меня на Земле нет иного дела, как только духовно поддерживать никому не нужные искалеченные души и изуродованные жизни. И если ты, в свою очередь, не хочешь умереть ради никому ненужных в этом мире физически искалеченных и слабых людей, — то о чём может быть речь, дорогой мой ? Вы просто ошиблись дверью, вы просто не туда попали, вы обознались, спутали. Ну, что ж, бывает, каждый в своей жизни (и не однажды) стучится не в ту дверь. Но только не надо так долго сидеть под этой «не той» дверью, опять стучать в неё, входить, потóм выходить, потóм снова стучаться, вбегать, выбегать, проклинать, обзывать, ругаться, — не надо ! Надо просто пойти прочь, уйти вон, причём навсегда, навеки, а не на два дня, — и дело с концом.
Нельзя так, мальчик мой. Надо истинный стыд иметь вместо ложного, — сколько можно над людьми издеваться, обращаясь с ними, как с вещами, которые то нужны, то не нужны, то взял их, то бросил. Вещам не больно, но людям больно, и надо как-то так решать свои внутренние проблемы, чтобы люди не замечали этих твоих решений, не страдали от этой твоей внутренней возни. Не без того, конечно, бывает, что внутреннее вылазит наружу, тайное становится явным, ибо куда ж ему деваться; но не в таких же размерах и не в таком месте. Какать, голубчик, надо в туалете, а не на голове у людей. Каканье своё надо складывать в отхожее, а не в прохожее место. Разве тебя этому не учили в детском саду ? Значит, надо учиться теперь, нас многому не учили в детских садах. — Молиться надо в уединении, плакать и обижаться на людей надо тайно, матюгаться и проклинать надо не в лицо человеческое, а в Лице Божие, ибо Бог всё поймёт, всё снесёт, всему найдёт объяснение, Он — Врач, а врач всё знает, его ничем не удивишь и ничем не испугаешь; а человек немощен — не выдерживает многого и лучше откажется от твоей закаканой помощи и сдохнет в одиночестве, чем, принимая её от тебя, будет слышать твои проклятия и ругань и чувствовать себя виноватым перед тобой.
Когда я ходил служить бабушке, я на неё кричал не от ненависти к ней, а от желания сделать всё ей как можно лучше, но ей не надо было моё «лучше», у неё было своё «лучше», и мне, чтобы с ума не сойти или не убить её об стенку, пришлось смириться с её «лучше» и навсегда похоронить моё «лучшее». А когда я к отцу ходил и ему помогал и ухаживал ночами за его парализованной женой, то поначалу, наверное, полгода, не меньше, идя к ним вечером на дежурство, каждый раз проклинал их, на чём свет стоит, обзывал последними словами за то, что они постоянно лезли ко мне в душу и мучили меня своими родственными разговорчиками, каких я не хотел и не мог слышать. Но только я входил к ним в дом и приступал к дежурству, как следа не оставалось ни от моих проклятий, ни от моей злобы на них, ни от моих испражнений духовных, я успевал опорожниться по дороге к ним, и служение моё проходило благополучно и спокойно. Потóм они поняли, что со мной родственной каши не сваришь и по душам не поговоришь, и прекратили это дело, — а я, слава Богу, к Богу вышел ! Ты понимаешь, к Богу ! А почему ? Да потому что какал там, где положено — по дороге к человеку, а не на голову ему. Если бы я написал отцу моему пару таких записочек, какие ты написал твоим подопечным, то меня больше бы у него не было, потому что отец мой был человек здоровой гордости, гордыни не имел, но достоинство своё, как понимал, хранил, и от того, кто оскорбил его, помощи не принял бы, даже подыхая в канаве.
Но твои подопечные совершенно негордые люди, у них, как и у меня, между прочим, нет вообще никакого достоинства в этой жизни, они полностью растоптанные люди, и потому стерпят от тебя всё, чтó ты им скажешь в лицо, стерпят ради любви к тебе. Но это тебя не касается. Ты, со своей стороны, должен смотреть не на то, какие люди перед тобой, а на то, какой ты перед ними, и должен вести себя соответственно всем духовно-гигиеническим правилам, о которых пишу тебе я и о которых написано в Добротолюбии и в Лествице, если тебе вообще надобно это нечеловеческое Добротолюбие и эта адова Лествица в небо.
Я уже давно тихо ненавижу тебя за твоё мерзопакостное поведение. Мне уже давно хочется плюнуть тебе в морду за твои бабские выходки. Хватит уже, голубчик, быть растерянной и мечущейся бабой, пора стать настоящим и твёрдым мужчиной, который с хладнокровной жестокостью и зверской безжалостностью расправится или с миром в душе или с душой в мире, а не будет вечно ныть то над миром, то над душой. Таковы уж роды мужчин: одни беспощадно убивают свою душу ради мирских успехов и достижений; другие жестоко и немилосердно отрекаются от мирских успехов и радостей ради спасения души, потому что все мирские успехи и радости строются только на обгаживании, искалечивании и обвиновачивании души, а им дорогá именно её чистота, именно её сила и именно её невиновность; а третьи, так называемые, мужчины–бабы, всю жизнь не могут сделать настоящего шага ни в ту, ни в другую сторону, то жалея своё мирское существованьеце, то жалея свою несчастную душеньку.
В сказках народов всего мира есть повести о двух братьях (или сёстрах), один из которых в поисках счастья несколько лет служит противным ведьмам, злым колдунам или тягостным и непонятным ему старухам и старцам, а другой, в поисках того же счастья, отказывается от служения им. И эти истории являются небылицами для большинства людей, которые и не пытаются спроецировать их на свою собственную жизнь и внимательно посмотреть, на кого из двух братьев похожи они сами. И если для тебя эти притчи всего лишь детские глупости, достойные насмешки, то нам больше не о чем с тобой разговаривать, мы — чужие люди. Но если ты ещё не стал выше своего сердца, и не посмотрел на него сверху вниз, и не посмеялся над ним, и не собираешься этого делать, а действительно находишься в тяжёлых раздумиях и в мучительных переживаниях относительно своей жизни, то прислушайся к этим притчам и сказаниям, в которых человек, чтобы стать Человеком, должен был в терпении и в смирении, в молитвах и в отречении, в вере и в надежде, а порой и в полной безнадежности служить много лет неприятным и отвратительным ему существам с той полной добросовестностью и глубоким старанием, с каким ему хотелось бы послужить только тому, кого он любит или уважает, — и сделай эти давно написанные и почти никем всерьёз не принимаемые истории — историей твоей собственной, не придуманной жизни.
dzhelali.olegvalentinovich2011@yandex.ua