- Статья готова?
Арсений неловко дернулся и чуть не упал с табуретки.
- Арсений, статья готова? – лейтенант испытующе смотрел на него. Когда рядом не было никого из рядовых, многие офицеры, те, что чуть постарше, обращались к нему по имени.
- Я тебя по-хорошему прошу,- напиши ты хоть десять предложений. Политрук сожрет нас быстрее фрицев… эх, пропащий. Лейтенант Гаврилов махнул рукой в сторону Арсения.
Парень понимал, что его сонный вид и не выполненное задание сейчас очень даже поперек горла Гаврилову, но даже в такие моменты тот не позволял себе оскорблений просто махнул рукой.
Давай подумай ночью, напиши. От своего лица, может к тебе хоть так вдохновение нагрянет. От наряда освобожден на завтра. Больше Гаврилов не сказал ни слова. Он с минут посмотрел на отупевший, заспанный вид Арсения и вышел из комнаты.
Арсению подумалось, что выйдя за порог, офицер 6аверняка горько вздохнул. Иногда ему казалось, что лейтенант Юрий Гаврилов решил быть для него старшим товарищем, но Арсений его разочаровал и только природное благородство не позволяет ему прекратить поддерживать непутевого рядового.
А тут еще эта статья. Попасть в солдатский листок можно двумя путями - либо написав о своем полке (что-нибудь героическое) либо самому совершить что-нибудь героическое. Во втором случае вероятность не дожить до публикации листка, очень высока. Но Арсению повезло. До войны он хотел быть журналистом и еще школьником успел немного прославится. Ну как прославиться. Так считали родители. Ведь три заметки школьника напечатали в газете. Даже в двух. И одноклассники так считали. Да и он сам, тогда юноша еще, так считал. Но вслух бы никогда в этом не признался. А потом случился 1941 год, эвакуация, потом призыв. Ан вот она слава, настигла его в казарме. Для командиров он был не школьником, которого напечатали, потому что надо иногда печатать письма детей, а журналистом, который забрел в их владения и теперь обязан освещать театр военных действий. А он не может. Он с 10 класса не писал ничего кроме коротких записок, да писем матери. Куда там статьи. Быть нарядам вне очереди.
За эти размышлениями его опять застав врасплох Гаврилов. Он приоткрыл дверь и опять испытующе посмотрел на Арсения. Не комнату не вошел.
- Ты это Арсений. Подумай и пиши. Про себя пиши не про то, что командир сказал. Ты вот мучаешься, не знаешь, что на бумагу переложить. А ведь это твоя жизнь сейчас. Голос Гаврилова стал немного срываться. Бои наши, эти избы чужие. Пиши про себя, про нас всех пиши.
Гаврилов резко замолчал и с силой захлопнул дверь.
Арсений понял. Он понял, хотя офицеру не хватило слов, чтобы облачить в них свою мысль.
Только о чем ему писать. Раньше были сочинения про природу. Про какие-то вечные дилеммы. Про то, что имел в виду автор какой-нибудь поэмы или новеллы. А теперь писать про то как три для полк провел в болоте, и их стало меньше на 3 человека. Про то, как он видел как упал и умер немец от пули из его оружия, он , Арсений, при этом ничего не почувствовал. Про то, что пальцев на левой руке больше не пять. Нет. В голову лезет глупая мысль, что про пальцы точно нельзя. Он ведь матери об этом писать побоялся. И однокласснице Ольге тоже. Матери потому что распереживается. А Ольге… потому что не хотел, чтобы она об этом знала. Шрамы говорят, украшают мужчину, но вот потерянные конечности вряд ли кого украсят.
С чего начать? С «Здравствуйте, товарищи!» глупо как-то. Это ведь не письмо. Хотя кажется, на уроках литературы рассказывали про эпистолярный жанр. А если «Здравствуйте, мои боевые товарищи". А дальше? Может так: «я простой рядовой Арсений Лагов". Как и предсказывал Гаврилов, вдохновение пришло. Арсений так увлекся, что не замечал при этом шума с улицы и выстрелов…
Статья Арсения Лагова все-таки вышла. Его полк подвергся внезапному нападению. К счастью его удалось отбить. Но без потерь не обошлось. Рядом с телом убитого рядового Лагова нашли три исписанных листка бумаги.