Найти тему

Автобиография Дрогба. Глава 17. Слон в комнате

«Дорогие соотечественники, сложите оружие!»

У меня два паспорта – французский и ивуарийский. Я вырос во Франции и мог на национальном уровне представлять любую из этих стран. Мой выбор сложился из нескольких факторов. Во-первых, меня никогда не вызывали в юношеские сборные Франции, поскольку я не был частью их юношеской футбольной системы и не задерживался надолго на одном месте. Во-вторых, Тьерри Анри, Давид Трезеге и Николя Анелька наряду с остальными уже закрепились в сборной, и я свои двадцать с небольшим не имел никаких шансов на попадание в команду, ибо ещё не превратился в того игрока, каким стал позднее. Наконец, мой дядя играл за сборную Кот-д’Ивуара, и я, пусть и вырос далеко от родной страны, всегда чувствовал тягу к тому, чтобы продолжить семейную традицию и надеть футболку «слонов» – так называют нашу национальную команду. У меня ещё в юности по телу начинали бегать мурашки, когда доводилось услышать национальный гимн. Так что с родиной я был связан прочно, несмотря на то что к моменту первого вызова в сборную не жил в Кот-д’Ивуаре уже много лет.

Звонок с приглашением присоединиться к команде на собрании возле аэропорта Шарля-де-Голля, что на границе Парижа, раздался в августе 2002 года. Мне было 24, только-только стартовал мой первый полноценный сезон в «Генгаме». Это был первый шанс встретиться с будущими партнёрами, и меня пугали имена известных игроков, некоторые из них уже побеждали в больших европейских турнирах в клубах вроде «Интера», «Марселя» и «Фейенорда». И тут в уголке такой стою я, из своего маленького бретанского клуба. У нас, кстати, появился новый тренер, Роберт Нузарет, француз, который заприметил меня в «Ле-Мане». Он сам до того работал в «Бастии», клубе Лиги 1 из Корсики. Плюс в федерации сменился президент, новым стал Жак Анума, желавший встряхнуть дела, привить команде порядок и дисциплину, который был весьма амбициозен на наш счёт. Он чувствовал, что с имевшимся подбором игроков нужно нацеливаться не только на попадание на Кубок Африки 2004, но ещё и на первое в истории участие в чемпионате мира в 2006 году. Он был прав. Не было причин считать, что мы не в состоянии выступить намного лучше, чем раньше, и было круто чувствовать себя частью новой команды, которая собиралась добиться больших успехов.

Спустя пару недель моему агенту звонит тренер французов Жак Сантини – дескать, может ли ещё Дидье сыграть за Францию? Звонок от него – это невероятно круто, я такого не ожидал. «Извините, вы опоздали» – проинформировал агент. И я рад, что всё в итоге разрешилось именно таким образом, поскольку это было правильное решением, и я бы ни за что его не изменил.

Наш первый отборочный матч на Кубок Африки 2004 мы играли в сентябре 2002-го в Абиджане против ЮАР. То была последняя возможность квалифицироваться на турнир, и, к сожалению, игра завершилась нулевой ничьей. Но, несмотря на разочаровывающий итог, мы знали, что подбирается замечательная команда, и наши результаты обязательно пойдут в гору. Разумеется, не итоговый счёт той игры засел в памяти глубже всего. Запомнилось эмоциональное возбуждение, наполняющее в момент, когда выходишь в кипящий котёл нашего «Стад Феликс Уфуэ-Буаньи». Атмосфера была потрясающей, невозможно даже сравнить с чем-либо, что я испытывал ранее. Зрители как будто бы наблюдали за шоу в течение всего дня. Аж с десяти утра на стадионе негде было яблоку упасть. Выступали популярные артисты и музыканты, к которым присоединялись все желающие. Музыка, танцы, напитки, веселье – всё это продолжалось уже несколько часов к тому моменту, когда мы ступили на поле. Можно было прочувствовать атмосферу карнавала, и это, безусловно, добавляло волнения к выступлению за свою страну. Вскоре я понял, что такая обстановка – это норма перед каждой игрой!

А ещё запомнилось, что в тот день стояла невыносимая духота. Тоже никогда этого не забуду. Казалось, что в сауну зашёл. Разминка заканчивается, вокруг ни одного места, где можно спрятаться в теньке, температура под сорок, очень влажно – ощущение, что я задыхаюсь и уже наполовину мёртв. Можно было почувствовать, как жар от земли прожигал бутсы и накалял ноги. Как, чёрт возьми, я должен пробегать в таких условиях 90 минут?!

Когда заиграл национальный гимн, весь стадион подхватил, начав громко и с гордостью его распевать, и я ощутил, как у меня на затылке дыбом встали волосы. До сих пор отчётливо помню свои эмоции. Одним махом я воссоединился со страной, которую много лет назад оставил позади и к которой всё это время испытывал непреодолимую тягу.

Через десять дней в Кот-д’Ивуаре разразилась гражданская война. Я думал, что возвращение на родину получится простым, но на деле всё вдруг стало сложным. Для тех из нас, кто жил заграницей, было тяжело с расстояния в тысячи миль наблюдать за происходящим. По крайней мере, я знал, что члены моей семьи в Кот-д’Ивуаре не чувствовали какой-либо физической опасности, но всё равно было шоком видеть, как разделилась страна.

Бои продолжались до января 2003-го, когда было подписано шаткое соглашение о прекращении огня, но в следующие года два между повстанцами и правительственными войсками регулярно вспыхивали конфликты, несмотря на присутствие в стране миротворцев из Франции и ООН.

В то время как стартовала отборочная кампания к Кубку Африки 2006 и чемпионату мира 2006, мы продолжали перестройку сборной команды, а я забивал практически в каждой игре – причём не по разу, а зачастую по два или даже три мяча. Моё присутствие становилось всё более значимым для коллектива – не только в качестве игрока, но и в качества спикера, готового выступать от имени всех остальных. «Марсель» и «Челси» дали мне необходимый опыт, научили уважать ветеранов команды, но в то же время уметь высказывать своё мнение, когда это требуется. В 2005-м пришла пора сменить капитана, и я попросил взять данную обязанность на себя. Для меня это было огромной честью и вызовом, который я с радостью принял.

В сентябре 2005-го страна опять оказалась на грани открытой гражданской войны. В то же время люди объединялись, следя за нашей командой и надеясь на попадание на чемпионат мира, где наша страна не была ни разу. К сентябрю 2005-го мы находились в отличной позиции, возглавляя свою группу, и нам нужно было добыть как минимум ничью против Камеруна, чтобы сохранить шансы. Победа бы автоматически давала нам путёвку, и именно на это мы все рассчитывали.

Камерун был – да, собственно, и остаётся – нашим главным конкурентом в Африке. Когда две этих сборные встречаются между собой, дух соперничества и статус матча неизменно придают игре дополнительный накал. Их называют «львами», нас – «слонами».

Матч 4 сентября 2005 года имел особое значение для обеих команд. Уже за несколько недель до него я едва ли мог думать о чём-то ещё, давление на всю команду росло – так важно было добиться желаемого результата. Проблема в том, что в Африке «результат» не означает просто ничью; это предполагает победу со счётом 3:0 или 4:0, такую, которой люди реально насладятся и отпразднуют. Все – включая СМИ, общественность и даже руководство – только об этом и говорили. Никто не стал бы радоваться ничему, кроме убедительной победы. У меня была ментальность футболиста «Челси», где, скажем, победа, конечно, была бы идеальным исходом, но очко есть очко, тоже неплохо, если сохраняешь лидерство. Однако мы понимали, что находящейся в столь ужасном состоянии стране победа поможет объединиться, станет моментом всеобщей радости. Поэтому на нас лежала колоссальная ответственность.

Меня тронуло, когда Роман Абрамович вместе с Жозе Моуринью решили посетить игру. Они прилетели на частном самолёте владельца, и, учитывая, что до того момента его нога никогда не ступала на африканский континент, для него это явно был незабываемый опыт! Для меня был важен тот факт, что они нашли время, добрались сюда, чтобы посмотреть матч, ведь это демонстрировало, насколько высоко они ценят свои отношения со мной. Благодаря этому у меня появилась дополнительная причина желать победы чертовски сильно.

В итоге я сыграл так, словно был игроком из другого измерения. Один из моих лучших матчей за сборную. Досадно, что результат получится не таким, как хотелось бы.

Соперник забил первый гол, но я сравнял счёт. Затем в концовке тайма они опять вышли вперёд. Я не желал сдаваться, так как решительно был настроен на попадание на чемпионат мира. В раздевалке старался всех воодушевить. «Мы отыграемся. Мы забьём, а потом можем удержать счёт 2:2. Одно очко – это хорошо, нам этого достаточно».

И правда: спустя десять минут после начала второй половины мы зарабатываем «стандарт», и я забиваю один из самых красивых штрафных в карьере. 2:2. «Мы должны сохранять спокойствие, должны контролировать мяч» – настаивал я. Вместо этого команда продолжала нестись в атаку. Игра шла столь драматично, что зрители падали в обморок, глядя на то, как команда играет с огнём. Некоторых даже увозили на скорой в больницу. И вот на последней минуте мы нарушаем правила. Штрафной удар. Гол – 3:2, они побеждают. Команда и болельщики подавлены. Первое поражение сборной на своём поле за десять лет. Мы довольно долго не могли покинуть стадион.

Это означало, что итог квалификации теперь зависел от матчей последнего тура, которые должны были состояться через месяц. Мы встречались на выезде с Суданом и должны были выигрывать – чего мы и ожидали. Зато Камеруну предстояло играть против Египта в Каире в тот же день и ровно в то же время. Если они выиграют, то финишируют выше нас в таблице и завоюют путёвку на кубок мира.

Вообще при нормальных обстоятельствах Камерун считался фаворитом на фоне Египта, однако за день до игры раздался звонок от Мидо, египетского нападающего, вместе с которым мы выступали в «Марселе».

– Братан, выиграйте свой матч, – сказал он. – Египет всегда создаёт Камеруну трудности.

 – Да-да, – ответил я. У меня тогда было подавленное настроение, потому что судьба путёвки находилась не в наших руках. – Мы обыграем Судан, но что-то я не уверен, что Камерун проиграет или закончит вничью.

– Не, всё в порядке, мы позаботимся о них, – продолжал он, оставаясь на позитиве.

Для нас матч складывался без особых затруднений, и мы вскоре вышли вперёд. Вся скамейка по телефону поддерживала связь с одним из физиотерапевтов, которому из-за утери паспорта пришлось вернуться во Францию. Он имел возможность передавать нам детали происходящего в другой игре, поскольку её транслировали по телевидению.

Конец второго тайма, ведём со счётом 3:1 (так наша игра и закончится в итоге), в то время как в параллельном матче пока 1:1, Египет смог сравнять на 80-й минуте. Я так устал, что ноги отказывались меня носить по полю. Я не мог бегать, просто стоял как вкопанный.

– Беги, беги! – кричали тренеры.

– Какой счёт? Какой счёт?

– Забудь об этом, всё нормально, продолжай играть!

– Не могу, я уже выдохся, просто скажите мне счёт!

– Нет, просто играй!

Но я был настолько уверен в том, что из-за происходящего в Каире мы не попадём на чемпионат мира, что просто не мог ничего поделать или просто начать двигаться.

Наконец, прозвучал финальный свисток. Наш матч закончился. В их игре, к нашему удивлению, оставалась пара минут основного времени, а потом ещё компенсированное. Странно, учитывая, что начинали мы одновременно. Но это Африка, я не могу знать, что там происходило во втором тайме, коли случилась такая задержка. Когда наступило дополнительное время, нам по телефону сообщили, что судья добавил целых пять минут. Пять! Счёт оставался 1:1, но, хоть им ещё и предстояло провести эти добавленные минуты, наша команда стала радостно скакать вокруг, словно мы уже квалифицировались. Я вёл себя иначе: «Нет-нет-нет, подождите. Они ещё не закончили!» Адреналин переполнял изнутри, сердце билось так быстро, что казалось, будто оно сейчас выпрыгнет из груди. Мы все сгрудились вокруг телефона, по которому держали связь с физиотерапевтом, требуя от него посекундный комментарий того, что происходило в Каире.

Я просто знал. У меня было такое предчувствие – им дадут пенальти, Камерун получит пенальти. И следующее, что я узнаю, – судья назначает пенальти! (с 2:15)

После просмотра повторов у меня сложилось мнение, что никакого пенальти там не было – ну, по крайней мере, оно показалось притянутым. Может, на решение судьи повлияли значимость момента и беснующиеся болельщики. Так или иначе, 95-я минута параллельного матча, до конца считанные секунды, и наша судьба теперь зависела от милосердия одного удара.

-2

Я чувствовал себя неважно. Остальных охватил шок. Мы соединили наши руки так, чтобы получился круг, словно для поддержания нашей слабой надежды на попадание в Германию. Мы вели себя очень эмоционально. «Давайте все молиться. Дидье, давай, помолимся» – призывал Ахмед Уттара, бывший игрок, который в то время работал с командой. Некоторые из нас, включая меня, сразу опустились на колени, горячо посылая в небеса свои мольбы, в отчаянии надеясь, что они будут услышаны. Те несколько секунд, пока мы ждали пробития одиннадцатиметрового, были мучительными, казалось, что они тянулись целую вечность. И вдруг ни с того ни с сего из телефона донёсся мощнейший шум. Потребовалось несколько секунд, чтобы новость из Каира через Париж дошла до нас, – удар пришёлся в штангу! Он промазал! Мы проходим на чемпионат мира!

Коло Туре и я до сих пор не хотели в это верить. Мы начали шикать на остальных, пытаясь их успокоить. Некоторые начали прыгать от счастья, тогда как остальные всё ещё молились. «Ещё не конец, ещё не конец». К счастью, в течение нескольких секунд всё действительно закончилось. Я полностью отдался своему восторгу и пустился, словно сумасшедший, в забег вокруг поля, обнимая всех подряд и уделив особое внимание нашему новому тренеру Анри Мишелю, благодаря которому сбылась наша мечта. Я не мог поверить в то, что произошло, и вскоре из глаз потекли слёзы радости и облегчения, и вместе со мной плакать начали большинство моих партнёров по команде. Мы упали на колени и поблагодарили бога, а потом, когда празднования непосредственно на поле завершились, вынесли Анри Мишеля оттуда на руках.

В раздевалке всё продолжалось. К нам присоединились все те люди, что пришли поздравить нас с этим достижением – первым в истории попаданием на чемпионат мира. Исторический момент единой радости в период больших трудностей для всей страны.

Неожиданно во время этого веселья я заметил, что нас снимает национальное ивуарийское телевидение. «Дай мне микрофон» – попросил я оператора. Мы всегда говорили, что если выйдем на чемпионат мира, то сделаем это для остальных людей, чтобы таким образом попросить их вернуть в Кот-д’Ивуар мир, и вот у нас появилась эта возможность.

Совершенно спонтанно, не имея каких-то заранее заготовленных речей, я попросил всех партнёров выстроиться вокруг меня. «Тише, парни, слушайте сюда, слушайте» – обращаюсь к ним. В раздевалке воцарилась гробовая тишина. Можно было услышать, как муха пролетит. Все не сводили с меня глаз, пока я обращался со страстным призывом к соотечественникам.

– Мои другие соотечественники – с севера и с юга, с центра и с запада, – мы сегодня доказали вам, что Кот-д’Ивуар может быть единым ради достижения заветной цели – попадания на чемпионат мира. Мы пообещали, что это сплотит всё население страны. Теперь мы просим вас, – продолжал я, жестом призывая всех вокруг меня встать на колени, – мы просим вас: единственная африканская страна, обладающая такими богатствами, не может погрязнуть в войне. Пожалуйста, сложите оружие. Организуйте выборы. И всё обернётся к лучшему!

-3

Я не имел понятия, будет ли моё обращение услышано – хоть в тот день, хоть когда-либо в будущем. Я не имел понятия, сколько людей увидели или услышали моё обращение, если вообще хоть кто-то слушал. Всё, что я знал, это то, что сей порыв шёл от моего сердца и всё было сделано инстинктивно. Я сделал это из-за любви к стране, из-за горечи в связи с положением, в котором она оказалась.

На следующий день мы летели обратно в Абиджан. Я настолько устал от событий предыдущих 24 часов, что в самолёте, уставший, просто сидел в состоянии волнения, обдумывая всё, что произошло со мной с момента, когда я пятилетним покинул родную страну. Я думал о своей семье, о том, как я их люблю, о любимой бабушке Зехе, которая умерла. Больно было осознавать, что она не дожила до этого момента, чтобы разделить его и почувствовать гордость за меня. Я так усердно работал, чтобы всего этого добиться. Во время полёта все эти мысли всерьёз занимали мои мысли, кружили голову, и в итоге я начал плакать.

К моменту прибытия в Абиджан в аэропорту собралась огромная толпа встречающих нас и празднующих успех. Родители были в числе первых, кто обнял и поприветствовал, и воссоединение с ними было очень эмоциональным, пусть мы и виделись всего несколько дней назад. Я мог с уверенностью сказать, что они гордились мною: даже не столько тем, что мы прошли на чемпионат – по сути, это было вторично, – сколько моим публичным воззванием к миру. Позднее выяснилось, что его неделями крутили каждый день в новостных выпусках на радио и телевидении. Я никогда и не надеялся на такое влияние, но очевидно, что в результате этот месседж получился мощным и громким.

На пути в город перед нами представали столь же безумные сцены, как в аэропорту. Ещё большее сумасшествие, чем мне когда-либо доводилось видеть. Повсюду – так далеко, как мог видеть человеческий глаз – были люди: они залезали на здания, сидели на деревьях, ожидая нас часами под палящим солнцем, развешивая флаги, дуя в трубы, издавая ликующие возгласы и вытягивая руки к автобусу с открытым верхом, на котором мы направлялись к резиденции президента. Полное безумие. Наша страна квалифицировалась на чемпионат мира, и казалось, что, по крайней мере на время, ожесточение между людьми сошло на нет. Нам ещё предстояло проделать большой путь к достижению настоящего мира, однако начало было положено.