Знаменитый музыкант Дельфин (Андрей Лысиков) — намедни выпустил новый альбом под лаконичным и загадочным названием «442». Альбом, как обычно, разошёлся на ура и, конечно, окажется в топе. Во-первых, — потому что подгоны от Дельфина редкие, но меткие, а во вторых — потому что звучит сей альбом немного иначе, чем прошлое творчество исполнителя.
В последних альбомах Андрей был эдаким безэмоциальным сверхразуом, парящим в потусторонних сферах. Но в «442» — Лысиков что называется «показал зубы». Он стал более энергичным и напряжённым. И это, честно сказать, — совсем не разочаровало. Что ж, время у нас такое сейчас — даже такие вот отрешённые от мира сего стоики, как Дельфин, намеренно не улыбающиеся в видеоинтервью, — проявляют свои эмоции. И не только в словах, но — и в музыке.
Как я уже написал выше, — альбом называется «442». Но и это не все загадки — треки тоже имеют цифровые названия. Никто (да и я тоже) толком не понимает, к чему это. Надеюсь, что это не просто бессмысленный постмодернистский выкидон, а действительно что-то глубокое завуалированное.
Впрочем, перейдём к наполнению альбома. Будем конкретнее.
Альбом открывается песней «520». Можно сказать, это самая нашумевшая песня альбома. На неё — даже снят эстетичный клип. В песне есть слова: «Будущее детей штыком упирается в спину, Мы строим для них дома из костей, кровь превращая в глину.» Нам говорят: «Вы должны все свои жизни Родине! Но мы же более чем «сложны», вроде бы…». Достаточно дерзкий посыл для современных российских реалий. Да, мы люди, да, мы все рождаемся в какой-то стране, в какой-то культуре, но это ещё не значит, что мы все ей что-то должны. Нет, не надо ненавидеть своё гнездо, но надо понимать, что человек — это выше, чем просто культура, национальность или гражданство. Человек это есть то, что неудержимо стремится к тайне, к запредельному, возможно, совсем туманному и непонятному для него самого. Отсюда в этих строчках загадочное «вроде бы…». И многоточие тут — явно не зря. Также дальше в песне есть такие моменты: «Всегда нуждою других себя занимая, Всегда что-то красивое творя, Мы движемся в сторону рая Через ненависти моря. Не каждый из нас на том берегу будет, Не каждый сможет туда доплыть, Сквозь шторма своих судеб, Но… все может быть».Здесь же Андрей говорит, что мы, живя взбалмошно и напоказ, часто отвлекаемся на внешние атрибуты, «движемся» в сторону какого-то «рая», хотя — «не каждый» там «будет». А почему? Потому что настоящий рай — может быть только внутри индивида. И доплыть можно только к себе самому. «Шторма своих судеб» — явное перекликание с Есениным, который в «Письме к женщине» писал: «Лицом к лицу Лица не увидать, Большое видится на расстоянии, Когда кипит морская гладь корабль в плачевном состоянии». Так что у Есенина и Лысикова в этих произведениях явно есть общие потоки.
Второй трек называется «660». Он звучит более спокойно и мелодично. Там рассказывается о судьбе призрачного мальчика, гуляющего по суровым улицам, которые «ждут своих пьяниц, Погибших на рельсах метро». И тут уже напрашивается этот тяжкий мотив чего-то брошенного, покинутого. Такого же, как и лирический герой «660». Далее Андрей совершенно спокойно признаётся слушателю: «Я мальчик с дыханием ветра, С глазами утренней дали. Вчера я исчез бесследно В парке на карнавале». И опять мотив оставленного. Мальчик как бы растворился в «ветре» и «утренней дали», уйдя с шумного карнавала в парке. Каждый, кто хотя бы раз, испытывал ужас от шума и гама карнавала в общественном парке, — поймёт автора. И далее песня с плавного тона — начинает «беситься». И лирический герой Андрея говорит: «Мама, найди меня В этой кромешной тьме! Мама, я жду тебя На той стороне». Герой песни ищет свою мать, но, как видно, — её совсем не помнит. Иначе бы упомянул её черты. Эго лирического героя расплывается по всему пейзажу природы произведения «Дыхание ветра», «глаза утренней дали». А в заключительных строчках мы слышим: «Солнце в заснеженном парке Среди стеклянных осин. Мечтающий о подарке, Мальчик бродит один. Не приминая травинок, Ведет за собой Рождество И редкие искры снежинок Падают сквозь него». Тут автор уже отделяется от лирического героя и смотрит на него как бы со стороны, дабы ещё четче показать слушателю всю тяжесть метафизической потерянности песенного персонажа. Ведь, согласитесь, вы бы точно сошли с ума, если бы увидели, как снежинки падают сквозь вас? Ну, я бы точно помешался.
В следующем треке по названием «744» Лысиков возвращается к социальному посылу. «Небо кричит голосами мальчишек, На выжженном поле танцует война, Повсюду трупы героев из книжек, Еще не дочитанных до конца. Будто на заднем играли дворе — Все перепачкались черной смородиной. Государство, приказывающее умирать детворе, Всегда назовет себя родиной». Ну тут даже без объяснений всё понятно. Дети, воспитанные на милых игрушечных солдатиках и танчиках, на книжках о юных героев, — взрослеют, и оказываются что-то должны государственной машине, вдруг ставшей величественной «Родиной». И — пошло-поехало. Невольно пред глазами встают картины, например, юных японок 45-ого года, которых перед вероятным (впрочем, так и не случившимся) вторжением армии США на основные японские острова, — офицеры императорской Японии армии учили нападать с заострёнными бамбуками на врага и бросаться под танки с бомбой наперевес. «И что, теперь я должен испытывать гордость За то, что я отец мертвого суб-героя? Но только вот имени гранитная в золоте твердость — Не сердце живое». Здесь Андрей даёт понять, — установи человеку, пусть даже и невольно ставшему героем, хоть самый лучший памятник, — его не оживить. Ведь человек — это живой организм, целая вселенная, «сердце живое», а не гранитный камень, которым можно вслепую бросаться во врага. Также в треке есть слова: «Нет, я не против бессмысленности войны — Режьте друг друга ломтями мяса, бога ради, До костей сверкающей белизны, До черепов ослепительной глади. А я и так уже ранен смертельно, Но еще не в каждое вошел теплое море, А вы воюйте, воюйте, только где-то далеко и отдельно, Сражайтесь отчаянно за своё горе». Хоть и начинается этот куплет как-то пост-иронично, далее автор откровенно заявляет, мол, войте, если хотите, да. Но без меня. «Сражайтесь отчаянно за своё горе». Это говорит о том, что война не исправит человеческого горя, нет. Как было до войны, — так будет и после. Человек, ставши горестным зверем, — всё равно не пресытится кровью. И будет воевать, горюя, дальше. А, возможно, — ещё и голодая.
Четвёртая песня альбома называется «713». Начинается она как молитва. Как личная молитва лирического персонажа Богу. Возможно, это не совсем христианский (или даже авраамический Бог), но — герой в него верит. Но он вроде бы не возносит себя выше, так сказать, неверных, нет. Он понимает, что эта Вселенская энергия по имени Господь — есть нечто, равно данное всем и вся. Это подтверждается этими словами: «Господи, Ты же Солнце, Одно на всех разорванное — В каждом из нас Пылают Твои лучи. Всё, что живо — Тобою вскормленное, В Твоих руках Всех дверей ключи». То есть Солнце, как говорится, светит всем одинаково. И я сейчас не совсем о песне Веры Брежневой. Нет. Но тут молитва обрывается… и снова на передний план выходит война. «Я улетаю бомбить города, Спящих людей, которых не знаю. Они не проснутся уже никогда, Они навсегда будут преданы раю». Лирической герой песни — военный лётчик. И он, как некий чёрный железный ангел Бога войны, смотря сверху на пылающие города, — задаётся неутешительными вопросами: «Всё, что сделано мною — То дары Тебе. Всё, от великого до малого. Но только Ты сам-то где, Среди разлитого Тобою алого? Хохочешь чернотой зубов Твоих, Над людьми скалишься? Но не станет веры в Тебя ни в ком из них, А значит и Ты нигде не останешься». Лирической герой не понимает, почему, если якобы всемогущий и всеблагой Бог есть, — есть зло, которое он не может остановить. Почему Он не прекращает войны и разлитие того самого «алого»? Почему Он умаляет веру своих детей в себя самого? Но в песне нет ответа на этот вопрос. Бомбы сброшены. Жертвы отправлены в Рай. Лётчик — возвращается на базу.
Далее Андрей по волнам своей музыки отправляет нас в какое-то антиутопическое будущее, где люди превратились в машины. Трек спет искажённым голосом (ну знаете, как у роботов в фантастических фильмах?). Сразу видится какой-то немой мир далёкого грядущего из стекла и белого металла. Как в «Мы» у Евгения Замятина. Или в «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. «Пространства, замкнутые в безнадежные железы, Набиты мякотью ненужных их обладателям тел. Кожный покров с тонкой ниткой бритвенного пореза, Треснувший красным головы мел». Затем показывается портрет человека этого самого будущего: «Усталость яркой агрессией макияжа Прячет временем выжженные глаза, В них уже не искрится даже Ни мысль, ни радость, ни глицериновая слеза». В глаза бросается лживый образ человека, скрывающего под агрессивным макияжем свои убитые жизнью и бытом черты. Более того — глаза этого человека не светятся. Они — мертвы. Они не имеют души. Человек предстаёт машиной, которая лишь отдалённо напоминает человека. Человека настоящего, имеющего чувства, эмоции, правду и, главное, суть. Затем в песне появляются более агрессивные образы будущего, уже не просто антиутопичного, а по-настоящему кошмарного. «Губка ночи километров туннелей Впитывает выдохи одиночеств, Всегда встающих на колени Перед любым из неопределенных высочеств, Делающих то, что им скажут, Упрекая друг друга в недостаточной к высочеству преданности. Принимая как должное копоть и сажу Собственной бедности. Механизм, смазанный маслом слез, Стучит колесами железа костей, Работая на износ всех своих составных частей». Люди — машины. Одинокие машины. Трусливые. Боящиеся «неопределённых высочеств». Стоят на коленях. Льют слёзы из своих еле живых глаз на жестокие социальные механизмы. И чего-то ждут. А чего ждут? Утилизации. И тут хочется спросить: а будущее ли нам показал Андрей? Может, — всё-таки нет?
Предпоследняя песня «612» начинается неприкрыто депрессивно. Тут уже сразу понятно, какой мотив будет до последней секунды произведения. «В город вошло утро Танцующим ребенком в тишине. И стало видно, как было трудно Вчера тебе и мне Вернуться домой по знакомым улицам, Через безнаказанное хамство безликой толпы, Через город, полностью отданный курицам, Все еще бегающим без головы». «Курицы, всё ещё бегающие без головы» — это, наверное, одно из самых оригинальных определений среднего человека современности. Человека масс-медиа, человека «без головы», но куда-то бесцельно всё ещё «бегающего». «Падает на пол спичка Выгоревшей головкой серы. Теперь плакать — твоя привычка, Ёбаная сука, революционеры». Что хотел сказать Лысиков? Что революционер — это лишь спичка, которая падает с обгоревшей (а чаще — революцией и отрубленной) головкой? Или же человек в целом есть спичка? Эти строчки перекликаются с «курицами, всё ещё бегающими без головы». Есть явная связь. «Песня была все та же — Свобода и справедливость. Ублюдков многоэтажек В сто тысяч толпа набилась. Но только никто из них Для свободы той самой годен. А я, на ножах повиснув тупых, Теперь абсолютно свободен». Люди все-таки всегда внутри, где-то глубоко надеются на лучшее и мечтают о свободе и справедливости. Но потом забиваются в свои тёплые коморки — и психическая свобода превращается в кнопку на пульте. А думы о справедливости — заменяются графиком рабочего дня. Но лирический герой Лысикова свободен, да. Он всё-таки обрёл эту свободу в поножовщине с самим собой. С тенью самого себя. И что? Да, теперь он свободен. Но толку, если он распят этими же самыми ножами? Свобода — все-таки большая манящая иллюзия, которая ранит и болит по-настоящему. «Утро разбежалось по школам, детским садам, И вот уже день упал на колени, Но вряд счастлив стал тот, кто ночью был там. Проснувшись в обломках пьянства безудержной лени, Они никогда ничего не поймут, Витрины их глаз заколочены кусками сантиметровой фанеры. А я буду рядом, останусь тут Жаждою пуль, заряженных в спящие револьверы». Если в предыдущей песне только киборги стояли на коленях, тот тут — уже целое время на коленях. А что говорить о простых людях, если даже стихии Вселенной чему-то подчинены? То-то же. И вот — похмельное утро смотрит на нас из туннеля дула пока что спящего револьвера. Но кто его зарядит? Тайна.
Заключает сей контрастный альбом песня «387». Здесь автор сквозь весь трек протягивает достаточно оптимистичный мотив радуги. Хм, почему же радуга? Не потому что весь альбом был дождём, после которого вышло робкое солнце последнего трека? «Моя радуга – моё детство, Улыбка моего отца, Его лежащее на открытых ладонях сердце, Отданное мне всё, до конца. Моя радуга – моя мама, Исчезавшая над рекой моих слез, Река её отражала, но скоро не стало Ни молний, ни туч, ни гроз. Моя радуга – мои дети, Она засверкает ярче, когда меня не останется». Это своеобразная автобиография Андрея, перерастающая в завещание. В достаточно основательное и положительное. Дескать, да, мы живём в кошмарном мире, полном насилия и абсурда, но — есть надежна, есть «рай», «другой берег». Дожди пройдёт — будет радуга. И зацветут сады.
Альбом просто лучший. 100 из 10. А Дельфин — не просто певец ртом. Он — поэт. Просто он кладёт свои глубочайшие стихи на музыку, дабы люди пресыщенные современного мира не вертели носом, протягивая скучающим и зевающим тоном: «Ой, ну это же стихи… Не буду читать и слушать. Неинтересно». Что ж, технологии идут вперёд. С ними — и литература. А Андрей Лысиков — удивляет. Всегда, как первый раз.
Подпишитесь на наш Facebook, чтобы узнавать новостную дичь быстрее других.