Найти в Дзене
Include club

Темная сторона Китая: как выглядит полицейское государство 21 века

Оглавление

Вдали от процветающей метрополии Пекина Китай строит настоящее антиутопическое государство, применяя новейшие технологии и человеческие ресурсы. Киберпанк, который мы заслужили, в переводе материала от Buzzfeed

Иллюзия счастья

Кашгар – это город, где вы можете попасть в полицию за ношение бороды, а еще если на вашей свадьбе будет слишком много гостей или ваших детей зовут Мухаммед или Медина.

Направляясь в соседний городок, вам придется пройти контрольный пункт, где вооруженные полицейские возьмут ваш телефон, заблокируют Facebook и Twitter, пролистают ваши переписки, чтобы убедиться, что вы не используете религиозный язык. Здесь вы должны быть чрезвычайно внимательны в телефонных разговорах с друзьями и близкими, находящимися за границей. Спустя несколько часов после звонка в вашу дверь могут постучать полицейские и начать задавать вопросы. И вы поймете, что они прослушивали ваш разговор.

Для миллионов людей, живущих на Западе Китая, антиутопическое будущее уже наступило. Китай уже внедрил совершенную систему интернет-цензуры, и теперь в 4 часах езды от Пекина строит государство тотальной слежки. Для того, чтобы контролировать каждое действие населения, используются как новейшие технологии, так и силы простых полицейских.

В этом регионе проживают уйгуры, мусульманская община, которую Китай обвиняет в формировании сепаратистских группировок и в поддержке терроризма. По словам родственников, этой весной тысячи уйгуров и представителей других этнических меньшинств пропали в так называемых центрах политического образования, по-видимому, из-за преступлений, связанных с использованием иностранных социальных сетей.

Беззаботные уйгурские дети, еще не познавшие беспощадность тоталитарной машины. Фотография: Flickr (CC BY-NC 2.0)
Беззаботные уйгурские дети, еще не познавшие беспощадность тоталитарной машины. Фотография: Flickr (CC BY-NC 2.0)

За два месяца мне удалось опросить более двадцати уйгуров, в том числе ссыльных и тех, кто еще находится в Синьцзяне, о том, каково это – жить там. Большинство предпочли скрыть имена из-за страха быть арестованными, если они появятся в прессе.

Вкупе с правительственными сообщениями, их ответы рисуют картину режима, который не только безумен, как режим Мао, но и располагает жестоким полицейским штатом, а также такими технологиями, как распознавание сетчатки глаза и прослушивание телефонных разговоров.

Китайское правительство утверждает, что меры безопасности необходимы в Синьцзяне, потому что существует угроза экстремизма от уйгурских боевиков – в регионе периодически случаются их атаки, начиная с беспорядков в 2009, унесших 200 жизней, и заканчивая серией нападений в 2013 и 2014 с применением бомб и оружия. Правительство говорит, что делает жизнь уйгуров лучше, вкладывая деньги в экономическое развитие региона, создание доступного образования и рабочих мест. Органы общественной безопасности и пропаганды Синьцзяна не ответили на запросы о комментариях. А министерство иностранных дел Китая заявило, что ему неизвестно о мерах надзора, введенных местным правительством.

«Я хотел бы подчеркнуть, что люди в Синьцзяне абсолютно счастливы и наслаждаются своим мирным существованием, – говорит Лу Канг, пресс-секретарь министерства иностранных дел, в ответ на вопрос, нужны ли такие тоталитарные меры. – Мы ничего не слышали о мерах сверх надзора, применяемых местными властями».

Однако аналитики и правозащитные организации говорят о жестких мерах и ограничениях, применяемых ко всем девяти миллионам уйгуров, составляющим половину населения региона, из-за действий горстки людей. Они утверждают, что сами эти притеснения вызывают злость и экстремизм.

«Повсеместный контроль в Синьцзяне затрагивает самые прозаические аспекты повседневной жизни», – говорит Д. об этой ситуации. Это молодая представительница уйгуров, живущая в Турции. По ее словам, даже поддерживать связь с бабушкой, которая живет в маленькой Синьцзянской деревне, стало невозможно.

Всякий раз, когда Д. звонит ей, полиция врывается к той через несколько часов, требуя, чтобы пожилая женщина при них позвонила Д.

«Ради Бога, я не собираюсь говорить с моей 85-летней бабушкой о том, как уничтожить Китай!» – восклицает Д., сидя напротив меня в кафе.

После помолвки Д. пригласила своих дальних родственников из Синьцзяна на свою свадьбу. Поскольку уйгурам практически невозможно получить паспорт, Д. решила перенести церемонию на более позднюю дату в надежде на улучшение ситуации. Наконец, в мае, она и ее мать созвонились с семьей через WeChat.

На вопрос о том, как идут дела, они ответили, что все в порядке. После чего показали табличку с надписью: «Мы не смогли получить паспорта».

Сердце Д. в этот момент сжалось, однако она продолжила разговор. Как только он закончился, ее бросило в слезы.

«Не поймите меня неправильно, я не поддерживаю смертников или кого-либо еще, убивающего невиновных людей. Но в тот момент я сказала маме, что могу их понять. Я была в такой ярости, что могла понять, что они чувствуют», – говорит она.

Жизнь в клетке

Правительство Китая инвестировало миллиарды юаней в передовые технологии наблюдения для Синьцзяна: от камер распознавания лиц на автозаправочных станциях до беспилотных летательных аппаратов, которые патрулируют границу.

Эксперты утверждают, что это видео записано камерой наблюдения, которая определяет личности людей и их поведение с помощью искусственного интеллекта.

Китай не одинок – такие государства, как США и Великобритания, тоже вкладывают колоссальные средства во внедрение технологий и ноу-хау для борьбы с терроризмом. Но в Китае, где решения судов зависимы от Коммунистической партии, обвинительные приговоры выносят в 99,9% случаев и необоснованное лишение свободы является нормальной практикой, цифровой и физический шпионаж в Синьцзяне привел к катастрофическим последствиям для уйгуров и других этнических меньшинств. Многие их представители, в том числе и выдающийся ученый Ильхам Тохти, были осуждены после выступлений в борьбе за свои права, а также за продвижение уйгурской культуры и истории.

Китай постепенно увеличивал ограничения в Синьцзяне в течение последнего десятилетия в ответ на беспорядки и насильственные нападения, но резкое их усиление произошло с момента назначения нового партийного лидера региона в августе 2016 года. Чэнь Куанкво, секретарь партии, установил «сеточный» стиль правления в Синьцзяне, разместив полицию и военизированные формирования через каждые несколько сотен метров. Использование центров политического образования, где тысячи человек были задержаны в этом году без предъявления обвинений, также радикально участилось после его вступления в должность. Расходы на внутреннюю безопасность в Синьцзяне выросли на 45% в первой половине этого года, по сравнению с тем же периодом годом ранее, согласно анализу китайских бюджетных показателей, исследованных Адрианом Зенцем из Европейской школы культуры и теологии в Германии.

Часть этих денег была потрачена на то, чтобы направить десятки тысяч полицейских на патрулирование улиц.

В августовской речи Мэн Цзяньчжу, главный сотрудник службы внутренней безопасности Китая, призвал использовать базу ДНК и большие данные для обеспечения безопасности Синьцзяна.

«Свободу уйгурам». Забастовка против притеснения уйгуров. Снимок 2009 года – тогда подобные действия еще были возможны. Фотография: Flickr (CC BY 2.0)
«Свободу уйгурам». Забастовка против притеснения уйгуров. Снимок 2009 года – тогда подобные действия еще были возможны. Фотография: Flickr (CC BY 2.0)

Этот уголок страны стал окном в возможное мрачное будущее технологий наблюдения, которыми владеют такие государства, как Китай, у которых есть как власть, так и политическая воля для мониторинга и подавления групп меньшинств. Ситуация в Синьцзяне может стать предвестником драконовских мер слежки, которые развернутся и в других частях страны.

«Это открытая тюрьма, – заявляет Омер Канат, директор Вашингтонского Уйгурского проекта по правам человека, пропагандистской группы, которая проводит исследования жизни уйгуров в Синьцзяне. – Культурная Революция вернулась [в регион], и правительство ничего не пытается скрыть. Это все в открытую».

В этом месте люди пропадают

Некогда город-оазис на древнем Шелковом пути, Кашгар был сердцем культуры уйгуров. На тенистой улице в северной части города, среди лапшичных и булочных, стоит высокое бетонное здание, окруженное колючей проволокой. На его стенах расклеены красочные постеры с лозунгами типа «берегите этническое единство как зеницу ока» и «любите страну, любите партию».

Эта территория называется Центром профессионального образования и обучения Кашгара, согласно вывеске на воротах. Когда я сделала фотографию вывески в сентябре, ко мне выбежал охранник и потребовал удалить ее.

«Что они там изучают?» – спросила я.

«Понятия не имею. Просто удалите фото», – ответил он.

Раньше здесь была школа. Однако, по словам родственников и друзей людей, которые здесь находились, сейчас это центр политического образования – один из сотен новых объектов, где держат уйгуров, заставляя изучать китайский, китайские законы об исламе и политической деятельности и все хорошие дела, которые китайское правительство делает для своего народа.

«В этом месте люди пропадают, – говорит один торговец из этого района. – Многие из них были моими друзьями».

С тех пор, как они попали туда, никто не может их найти. С начала этой весны тысячи уйгуров и представителей других меньшинств были помещены в такие места, как это. И хотя такие центры не новое явление, их цели были значительно расширены в этом году.

Сквозь щели в воротах я увидела двор, в котором стоит белая статуя в стиле социалистического реализма советской эпохи с красным знаменем и лозунгом, а также еще один полицейский участок. Окна бежевых зданий были завешены.

Подобные плакаты, напоминающие Око Саурона, украшают стены Центров политического образования

Китайские государственные СМИ признают существование таких центров и часто хвастаются привилегиями, предоставляемыми уйгурскому народу. В интервью государственной газете «Синьцзян Дейли» 34-летний уйгурский фермер, названный «выдающимся студентом», говорит, что до получения политического образования он никогда не думал, что его поведение и стиль одежды могут быть проявлениями «религиозного экстремизма».

Принуждение к получению политического образования не является мерой наказания в Китае, а значит не требуются никакие официальные решения и приговоры ни для узников, ни для их семей. Поэтому трудно сказать, за какие именно поступки власти отправляют людей в эти центры. В анекдотических репортажах предполагают, что причиной может быть наличие родственника, совершившего преступление, или подозрительное сообщение в телефоне.

Совершенно ясно, что путешествие в мусульманскую страну или наличие родственника за рубежом повышает риск быть задержанным. Вездесущность цифровой слежки делает практически невозможным скрыть попытку созвониться с родственниками, находящимися за границей.

Один из опрошенных мною сказал, что его жена, оставшаяся в Синьцзяне с дочкой, хочет расторгнуть брак, чтобы полицейские перестали расспрашивать ее о его деятельности.

«Звонить домой слишком опасно, – говорит другой уйгур, проживающий в Анкере. – Раньше я звонил своим одноклассникам и родственникам. Но после того, как к ним пришли полицейские, они попросили меня больше не делать этого».

Р. – уйгурский студент, который в колледже обнаружил у себя способности к изучению русского языка. Он мечтал учиться за границей. Из-за новых правил, введенных для уйгуров в прошлом году, он не смог получить паспорт. Семья собрала около 10 000 юаней (1500 долларов США), чтобы подкупить чиновника и получить документ.

Р. добрался до города в Турции, где начал изучать турецкий язык и погрузился в культуру, которая имеет много общего с уйгурскими обычаями и традициями. Но он скучал по своей семье и хлопковой ферме Южном Синьцзяне, которую они обрабатывают. Тем не менее, он старался не звонить домой слишком часто, чтобы не доставлять им неприятностей.

«В сельской местности, если вам хотя бы один раз позвонят из-за границы, они узнают. Это очевидно», – говорит Р., который согласился встретиться со мной в проверенном ресторане поздно вечером, после того, как все посетители ушли. Он так нервничал, что не мог дотронуться до выпечки с начинкой из ягненка на тарелке.

В марте Р. рассказал мне, что узнал об исчезновении его матери в Центре политического образования. Его отец управлял фермой в одиночку, и никто в семье не мог до нее добраться. Р. был в отчаянии.

Два месяца спустя он наконец-то услышал голос мамы. В коротком телефонном разговоре она сказала ему, как благодарна китайской Коммунистической партии и как хорошо она чувствует себя при нынешнем правительстве.

«Я знаю, что она не хотела этого говорить. Она никогда бы так не сказала, – говорит Р. – Казалось, что рядом с ней стоит полицейский».

После этого телефоны его родителей были недоступны. Он ничего не слышал о семье с мая.

Перевод и адаптация Илана Кочетова, редакция Include

Оригинал статьи: BuzzFeedNews

Фотография с обложки: Flickr (CC BY-SA 2.0)