Тот день ничем не выделялся на фоне обычной ноябрьской погоды, за тем исключением, что это было начало июля. Непроспатое мое тело явилось на работу. С натугой запустило во встрепанной башке анализатор неясных слов в тупых документах, потерло озябшие клешни, и затинькало по клавиатуре. И вдруг… вдруг вся работа полетела прахом.
Потому что меня вдруг посетила мысль о том, что я хочу блинов. Не просто хочу, а ХОЧУ БЛИНОВ. И не просто блинов, а БЛИНОВ – горячих, чуть пористых, с загорелыми масляными бочками, сливочно-матовыми, в аппетитную мелкую крапинку цвета шоколадки, мягкими и тающими во рту. С ажурными дырчатыми краешками, хрусткими и ломкими, рыженькими, источающими аппетитный запах свежей пшеничной корочки. Как я беру этот блин, аккуратненько, кончиками пальцев скатываю его в упругую трубочку, окунаю в миску со свежей, плотной сметанкой, зачерпываю полную ложку земляничного варенья, и-иии!!!
Я захлебнулась слюной, и тут же пересказала свое видение коллеге напротив – своему грустному боевому товарищу. В глазах коллеги проскочила искра. Он тоже в немом отчаянии ковырялся в срочных и высрочных документах, и этот блинно-сметанный свежак слишком резко выдернул его из рутинного ступора.
Истолковав это по-другому, я усугубила описание ароматом свежей земляники, повышенным уровнем жирности густой сметаны, добавила легкого флера ванили и корицы, плюсанула красивый сливочник с жирными, белоснежными, тягучими сливками. Вспомнила свежескипевший чай с «жемчужными нитями», нотками чабреца, бергамота и мяты, в который окунают свежий, ярко-желтый, словно сделанный из прозрачных опаловых капелек, лимончик…
Лимончик удался так, что аж во рту покислело. Коллега затравленно оглянулся: в кабинете нашем, кроме полутора тонн бумаги, пары сейфов и двух компьютеров, слегка обогревающих помещение, имелся только усталый электрочайник, из которого можно было временами поиться подозрительной жидкостью со ржавыми разводами. Вздохнул. Отложил кипу бумаги. Глаза его подернулись пленкой.
Ощутив господство слова над чужой мыслью, я перешла в наступление. Коллега узнал о том, как свежеиспеченные оладушки, на хороших дрожжах, при правильно приготовленном тесте, становятся пухленькими и упругими, и с одной стороны, в шипящем масле, на них образуется по краешку загорелая хрустящая корочка, а пятнистые бока пружинят под пальцами, как мягчайшая подушка, и при скидывании на фарфоровую тарелку они подпрыгивают, словно мячики… А особенно хорошо оладушки идут с настоящей, кореновской сгущенкой, густой, насыщенного бежевого цвета, тягучей, словно мед, и такой же сладкой. А хотя можно, под настроение, взять тот же мед, или сливовый джем: рассыпчатый, терпкий, синеватый с янтарными оттенками – зачерпнуть его ложкой и ииии…
Коллега нервно переглотнул и смерил меня ненавидящим взглядом. Молча залез в недра угрюмого, как подбитый танк, совдеповского сейфа, и извлек оттуда пакет с овсяными печеньками. Это была Победа.
- На – тяжко и веско сказал он. – Жри. Садистка, – и уныло бросил в пасть сразу две печенины, которые в полете деревянно стукнулись меж собой.
- Овсяные печеньки вообще в принципе есть можно, даже если по возрасту они сравнялись со сроком твоей выслуги, - глубокомысленно изрекла я, - и это смотря с чем сравнивать. На фоне залежалых армейских галет они, к примеру, не хуже, чем те самые сливочные блинчики (коллега мучительно скривился). Да они вообще божественны. И вообще, чего мы все о блинах? Есть, к примеру, жареха из свежих хрустких строчков, с лучком, помидорками, молодой картошечкой, прожаренной до хрустящей корочки, посыпанная свежим, ярким, как изумрудики, укропчиком, с мелкими зелеными, пупырчатыми маринованными огурчиками…
Громко хлопнула дверь. Оказывается, настало время обеда.
Мораль... Ну да, мораль. Блины до добра не доводят. По крайней мере, у нас. Потому, что они тут только в качалке, для штанги. На 10, 15 и 20 кг. Издержки профЭссии.