Как обычно, отправляясь утром на изнурительную уборочную, до самой темноты, работу, мать и Витька строго-настрого наказывали Толяське дверь никому не открывать.
Кроме отца, если тот вдруг придет с войны.
Отца Толяська не знал. Да и вообще, что такое отец - он не совсем ясно понимал. Но все равно он твердо заявил матери:
— Никому дверь не открою!..
Мать и Витька ушли, а полуголодный Толяська остался играть всем своим богатством: пустыми гильзами от ППШ, пэтээровскими «стаканами», пуговицами с военного обмундирования и прочей военной атрибутикой.
- Играешь?
Толяська оглянулся на голос. Но не сам голос поразил его, а то, что дяденька, стоящий сейчас в избе, взялся ниоткуда.
Толяська просто не заметил, как он вошел, крючок на двери не был откинут.
В ту пору нищими была полна страна. Но этот дяденька был без нищенской сумы, что еще больше удивило малыша. Да и не был совсем он похож на нищего! И Толяська ошалелыми глазами испуганно смотрел на пришельца.
- Ты не бойся меня, малыш, - ласково сказал незнакомец. - Я пришел, чтобы выполнить хотя бы одно твое желание.
Толяська не знал еще значение слова «желание» - это слово в семье просто не произносилось. Незнакомец, видимо, догадался об этом:
- Ну, чего ты хочешь больше всего?
О! Тут бы он наговорил всего-всякого! И про то, что есть ужасно хочется, и про всю прошедшую зиму, когда замерзали они втроем в этом дырявом пятистеннике, и что мать приходит каждый вечер с работы чертовски усталая...
Но оторопевший Толяська неожиданно выпалил:
- А я полетать хочу. Как тот Вакула, про которого дядя Витя Казанцев рассказывал...
Незнакомец только про себя улыбнулся, посмотрел, куда бы ему сесть. И потом, уже сидя на западёнке, махнул рукой:
- Лети!
И Толяська оторвался от пола!
Будь бы он постарше; он слетал бы на то поле, где мама Шура с десятилетним Витькой убирают хлеб —мама за штурвалом прицепного комбайна, а Витька - прицепщиком! Или посмотрел бы малыш, чем занимаются сейчас его друзья по несчастливому военному детству Виталька Орлов, Витька Чугаев да Васька Морозов. Но Толяська просто ошалел от необычайного ощущения полета! Он пролетел возле полатей, где лежали старые дедовские «кулацкие» овчины, помелькал над совершенно пустым столом, чисто выскобленным мамой Шурой. И полет этот был ни с чем не сравнимым.
- Ну, а больше ничего тебе предложить я не могу, - грустно сказал гость, когда Толяська утомился порхать под потолком.
- Да мне больше ничего и не надо! - весело отозвался малыш,
- Тебе очень много надо, — в задумчивости произнес тот, кто взялся ниоткуда. - Очень много...
Первым рассказом для пришедших поздно вечером матери и Витьки было вот это самое сообщение. Толяська захлебывался в подробностях описывая детали визита того, кто вошел непонятно как.
Витька, чумазый и ужасно взрослый, ухмыльнулся устало:
- Вот, мама, не надо кормить Толяську ржаным хлебом. Во ржи нынче много спорыньи...
Однако мать при рассказе младшего вдруг осела на лавку и только выдохнула:
- Ничего он не оставил?
- Да как же, завопил Толяська. - Вон, на столе. Я не стал развязывать, знал, что вы не поверите!
Мать осторожно развязала обычный крестьянский узелок. И на свет явились самые настоящие пряники.
Сейчас бы Анатолий назвал их суздальскими, но тогда просто завизжал от восторга:
- Видите! Я же говорил! Это очень хороший нищий!
... В то время война шла уже к концу. Не дождавшаяся своего мужа мама Шура вместо обоев обклеила всю избу «Правдой» которую одна в деревне и выписывала. И вот однажды Толяська старательно изучавший фотоснимки на газетах-обоях, чуть ли не на всю деревню завопил:
- Мама! Вот он, тот дяденька! Я его сразу узнал! Женщина, «протащившая» всю войну на своих плечах, совсем еще молодая, не пропустила мимо ушей слова сына:
- Где ты его увидел, Толяся?
И тот показал на снимок в «Правде», где в четком строю за стыли гвардейцы-таманцы. В касках, с автоматами ППШ, красивые и молодые.
- Вот, видишь! А ты говорила, что мне все это приснилось!.. На большом, пятиколонном снимке лица бойцов были видны четко. Но Толяськин гость совершенно не был знаком матери. Что-то неуловимо напоминало виденный где-то портрет. Вспомнила, на одной из икон!
Но ярая атеистка, она не верила ни в какие чудеса. И женщина заплакала...